Позади нас поле усеяно человеческими телами. Среди них есть раненые, которых добивают лучники-эламиты. Им хлеба не надо, дай перерезать глотку копейщику-шумеру. Наверняка сочинят легенду об этом дне, когда все узнали, что эламиты сильнее тех, кто презирал их, считал никчемными воинами. Не удивлюсь, если в будущем прочитаю миф о великом эламитском полководце Ур-Нанше.

Эта мысль мне пришла еще до сражения, но принятие решения откладывал до победы. Если выиграем, так и сделаю, если нет, значит, не судьба. Я вспомнил устройство отношений донского казачества и рыцарей с властью и решил внедрить в Лагаше что-то подобное, чтобы заиметь преданных только мне солдат.

Победа досталась, благодаря лучникам и колесничим, а земли на всех не хватало, поэтому им и предложил первым:

— Я выдаю вам по участку земли, которого хватит на безбедное содержание ваших семей. Можете обрабатывать их сами с помощью рабов или наемных рабочих, можете сдать в аренду. За это с каждого малого участка выставляете по одному экипированному доспехами и оружием лучнику или метателю дротиков с колесницы, а с большого — колесницу с возничим. Служить можете сами или нанимать вместо себя равноценного бойца. Кто будет служить, тот будет получать еще и ежедневное содержание и долю в трофеях. Не выставили воина по любой причине — потеряли участок. Думайте до завтрашнего утра. К тому времени мои писцы подготовит таблички с договорами.

Возницы колесниц и метатели дротиков согласились без раздумий. Стать землевладельцем — мечта каждого шумера. Особенно это понравилось возничим, потому что у шумеров они были на вторых ролях, обслуживали остальных членов экипажа, выходцев из богатых или знатных семей. В моем войске колесница — всего лишь средство для ведения разведки, транспортировки воинов к полю боя и преследования убегающего противника. Эламиты отнеслись к предложению с подозрением. Они привыкли, что здесь их считают людьми второго сорта, решили, что в предложении кроется какой-то подвох. После долгого совещания прислали ко мне своего командира Тиемахта.

— И у меня будет такой же участок, как у остальных? — первым делом спросил он.

— Да, — подтвердил я, — но на службе, как командир отряда, будешь получать тройное содержание и три доли от добычи. Кто как воюет, тот столько и получает.

— Это справедливо, — согласился Тиемахта. — Значит, мы будем воевать, а землю пахать не должны?

— Это будет ваш выбор. Хотите — воюйте сами, а землю сдайте арендаторам. Хотите — сидите дома, пашите землю, а вместо себя наймите хорошего лучника на своей родине и экипируйте его, как следует по договору. Мне нужно, чтобы с каждого участка был выставлен подготовленный боец, а кто это будет — всё равно, — объяснил я.

— Если мы захотим вернуться на родину, сможет уйти? — задал он следующий вопрос.

— Да, — подтвердил я, — но ваши участки тогда отдам другим, тем, кто будет служить.

— Это справедливо, — повторил он.

В это время к нам подошел Энкале, энси Гирсу, и спросил:

— Мои копейщики хотят узнать, а нельзя ли им получить землю на тех же условиях?

— Можно, но количество земли у меня пока ограниченное, на всех не хватит. Если эламиты, — кивнул я на Тиемахта, — откажутся, тогда отдам эти участки вам.

— Мы не отказываемся! — торопливо заявил командир лучников. — Меня прислали уточнить условия, вот я и спрашивал.

Поняв, что интерес шумеров к моему предложению поможет эламитам справиться с подозрительностью, а лучники мне были нужнее, чем копейщики, сказал:

— Время у вас до утра. Если согласитесь, напишем договор и скрепим его клятвой в храме. Если нет, отдам участки копейщикам.

— Я бы тоже не отказался от участка, — произнес Энкале.

— У меня на тебя другие планы, — сказал ему.

— Какие? — поинтересовался он.

— Если будешь служить хорошо, не пожалеешь, — пообещал я. — Сейчас поезжай с трофеями в Гирсу и приводи оттуда всех, кто захочет рискнуть и стать богаче. Я собираюсь сходить к Умме, поискать там счастья.

— Я приведу еще одну фалангу, отряд лучников и еще добровольцев, которых будет немало, когда узнают, кого мы разгромили, и увидят, сколько взяли добычи, — сказал Энкале.

Утром началась долгая и нудная процедура оформления участков за службу именно мне и моим наследникам. Я решил использовать такую формулировку, чтобы точно знали, что служат не Лагашу или жрецам. Со мной были три писца, которые составили типичные договора с указанием площади участка и варианта службы за него. Шумеры подтверждали договор личной печатью, которая есть даже у бедняков, а эламиты, не познавшие счастья обладания таким атрибутом цивилизации, оставляли в мягкой глине отпечаток большого пальца. Отпечатки получались плохие, но это ведь не важно, боги различат, где чей. После этого на площади перед деревенским храмом произнесли общую клятву, а жрец Гирнисхага принес в жертву пять баранов, мясо которых съели все присутствующие, включая свидетелей. Кто отведал жертвенное мясо, тот становился соучастником клятвы, прямым или косвенным, и имел право спросить с любого нарушителя ее.

Вторая половина этого дня и весь следующий ушел на распределение по жребию участков и домов в деревне. По моему предложению, вместе с домом к новому хозяину переходили, как рабы, бывшие жильцы. Точнее, рабами были только женщины и дети, а мужьям я пообещал свободу по окончанию расчистки оросительных каналов. Отказаться от обещания не мог, поэтому предложил мужчинам наняться на работу к тем, чьими рабами стали их семьи. Мое предложение не только не удивило, но даже обрадовало. В жизни крестьян ровным счетом ничего не менялось, разве что отдавали землевладельцу больше, чем когда были арендаторами.

К вечеру второго дня прибыли воины и добровольцы из Гирсу. Всего их было почти две с половиной сотни. Большую часть составлял сброд, вооруженный кое-как. Это даже не псы войны, наемники, а шакалы войны, питающиеся остатками чужой добычи. Так ведь нам и не надо будет сражаться в поле с дисциплинированной и обученной армией Уммы. Эта армия осталась на поле боя. Мы сутки напролет слышали, как львы, волки, гиены, шакалы рычали и грызлись, поедая трупы, а днем к ним добавлялись птицы-падальщики, слетавшиеся со всей Месопотамии. Я разделил прибывших на отряды, назначил командиров, объяснил, кто, за что и сколько будет получать из трофеев. Другой оплаты им не полагалось.

Город Умма по площади равен Лагашу, но стены у него пониже и давно не ремонтированные. Ворот в городе четверо. Возле каждых по две выступающие вперед башни одного уровня с крепостной стеной. И башни, стены сложены из сырцового кирпича и только снизу, метра на два, обложены обожженным, более темным, с красноватым оттенком. На стенах собрались горожане и беглецы из ближних деревень, чтобы полюбоваться осаждающими. Нас в несколько раз меньше, чем жителей в городе, но это, наверное, наводит уммцев на грустные мысли. Если мы в таком количестве осаждаем, значит, уверены в победе. За предыдущую недооценку нашей силы они заплатили немалую цену — почти пять сотен убитыми и пленными, что по меркам шумерских войн является неслыханными потерями. К тому же, к нам каждый день прибывают добровольцы — шакалье из соседних городов-государств, почуявшее запах добычи. Среди них есть и те, кто вместе со мной штурмовал Киш. Их рассказы о том, как мы с первого штурма захватили такой большой и сильный город, подбадривают моих воинов и вгоняют в тоску осажденных. Особенно, когда смотрят на два тарана, которые изготавливают для нас пленные крестьяне из выломанных из их домов бревен и досок. Весь Шумер уже наслышан об этом чуде технике, проломившем стену Киша, как утверждают рассказчики, почти что мигом.

В это время несколько небольших отрядов опустошают окрестности. Самое ценное жители деревень или надежно спрятали, или унесли с собой в город, но крестьянин, даже бывший, всегда найдет, что украсть у собрата. К вечеру они доставляют в лагерь зерно, овощи, скот, птицу и узлы с разным дешевым барахлом. Продукты питания делятся между всеми солдатами, чтобы наедались от пуза, а остальная добыча достается тому, кто ее нашел. Я сказал, чтобы мне отдавали только металлы, которые сейчас все драгоценные. Пока никто ничего не принес, и не потому, что зажали.