У Игмиля была с собой печать племянника, изготовленная из черного дерева, которой он и скрепил брачный контракт, отпечатав на сырой глине воина на колеснице, наверное, самого Энтену, а ниже фалангу копьеносцев. Я заверил своей печаткой. Договор изготовили в четырех экземплярах, по два каждой стороне, после чего обожгли в печи, чтобы нельзя было внести правку. Обычно невесту отдают только после того, как жених привезет калым, но я не сомневался, что это будет сделано, поэтому не стал ждать.

— Говорят, ты собираешься в поход за море? — спросил Игмиль во время пира за день до отъезда.

— Хочу захватить один очень богатый город, — сообщил я.

— Пунт? — задал он уточняющий вопрос.

— Именно, — подтвердил я.

— А нельзя ли и нам присоединиться к твоей армии? — поинтересовался лугаль Эшнунны. — Заодно привезли бы выкуп за невесту.

— Можно, — ответил я. — Было бы неплохо, если бы мой зять принял участие в осаде города, поучился, как это делается.

— Тогда мне придется остаться в Эшнунне! — огорченно произнес Игмиль. — Ладно, путь он сплавает вместе с моим сыном, вдвоем поучатся, — и спросил: — Сколько наших людей ты сможешь взять на свои корабли?

— Пожалуй, три фаланги, не больше, — сказал я. — Жду их через неделю после паводка.

— Больше и я не отпущу, — признался лугаль Эшнунны. — Мало ли, вдруг гутии нападут?!

— Не думаю, — возразил я. — Их наверняка сразу же проинформируют, что Энтена стал моим зятем, и, пока я жив, Эшнунна может спать спокойно.

— Живи долго! — искренне пожелал Игмиль.

— На всё воля богов! — произнес я традиционную фразу, снимающую с тебя всякую ответственность за собственную жизнь.

79

Под стенами Пунта был удобный песчаный берег, но, чтобы не подвергаться обстрелу, мы высадились западнее, на топком месте рядом с впадающей в море речушкой, сократившейся сейчас до размеров ручья. Суда вытащили носами на берег, образовав длинный ряд. Кроме судов, построенных по моему проекту, включая два этой зимой, сюда пришли и три десятка крупных и средних купеческих, хозяевам которых я пообещал долю от добычи. Высадившиеся копейщики и лучники, разбившись на небольшие отряды, сразу окружили город, чтобы не разбежались те, кто еще не успел, потому что вглубь материка уходила большая колонна людей и скота. Один мой отряд погнался за ними и вернулся через пару часов с десятком ослов и верблюдов, навьюченных разным барахлом. По моему приказу саперы подожгли все пригороды, кроме расположенного на том берегу ручья, где мы высадились. Будем разбирать постройки на дрова. Пожар получился знатный. Хижины из сухого дерева, тростника и пальмовых листьев вспыхивали мигом и горели ярко, громко потрескивая и разбрасывая искры. Погода была безветренная, пламя плохо перебиралось на соседние строения, приходилось помогать ему. Жители пригородов, наверное, стоят сейчас на крепостных стенах вместе с горожанами и наблюдают, как становятся бездомными. Впрочем, восстановить такое жилье — несколько дней работы. Это не самая большая неприятность, которая их ждет.

Пожар продолжался всю ночь и утро следующего дня. В итоге больше ничего не мешало нам подойти к крепостным стенам там, где сочтем нужным. Саперная рота под командованием Луммы выгрузила из трюмов детали трех больших таранов и начала собирать их напротив мест, указанных мной. Работать будут по куртинам, а не воротам, которые сейчас, как догадываюсь, аборигены ускоренно заваливают всем, что подвернется под руку. В это время другие воины наполняли корзины и кожаные мешки землей и, прикрываясь большими щитами, высыпали ее в сухой ров, защищавший город с двух сторон. С третьей была почти пересохшая речушка, а с четвертой — морской берег, поэтому стены там должны быть покрепче.

Энтена, его ровесник Лахар, сын Игмиля, и все мои сыновья первое время с интересом наблюдали за происходящим, несколько раз прогуливались возле города, не понимая, почему я спокойно сижу под навесом в лагере, пью финиковое вино вместе со старшими командирами. К концу дня им это надоело, вернулись в лагерь. Они живут в одном шатре, приплыв сюда на одном судне, чтобы притерлись, почувствовали, что родственники. Ничто так не сближает людей, как военный поход. И разделяет тоже. Пока вроде бы не ссорятся по-крупному.

Я ждал, что жители Пунта сделают вылазку или пришлют парламентариев и попробуют откупиться. Нет, сидели тихо. Наверное, были уверены, что крепостные стены спасут их. Подозреваю, что раньше на них нападали кочевники, приходившие из глубины материка, которым такие защитные сооружения были не по зубам. На откуп я бы все равно не согласился. Зачем ограничиваться частью, если можно взять все?! А в городе должны скопиться товары, не проданные или не допроданные в прошлом году после нашего ухода из этих вод, и накопленные на этот. Да и надо было потренировать свое войско на сравнительно слабом городе.

Утром четвертого дня перед самым восходом солнца начался штурм. К крепостным стенам со всех сторон подошли мои лучники и принялись обстреливать защитников города. Позади них стояли копейщики с лестницами, изображая готовность лезть на стены, чтобы пунтцы не имели возможности перебрасывать силы на опасные участки. Под защитой больших щитов, которые несли по два человека, саперная рота принялась перемещать тараны к куртинам. К тому времени рвы были засыпаны в нужных местах. Два тарана благополучно преодолели их, третий застрял и накренился. Пока его выравнивали и выталкивали к куртине, два другие уже принялись за работу.

Я стоял вместе с сыновьями и Энтеной и Лахаром на безопасном расстоянии и наблюдал, как тараны крушат стены. Сырцовый кирпич крошился легко. Возле каждого тарана в воздухе висело облако светло-коричневой пыли. Юноши нетерпеливо поглядывали на меня. Им хотелось побыстрее ринуться в бой, показать свое геройство. Шансов проявить доблесть у них мало, потому что к каждому приставлено по опытному воину, который не даст влезть, куда не надо, и сложить голову.

Левый таран первым справляется с задачей. Сперва падает один большой кусок стены, потом второй, потом сразу несколько и поднимается высокое облако пыли. Когда она оседает на таран и выкрашивает его в светло-коричневый цвет, становится видно, что посередине куртины остался невысокий холм из обломков стены. Я даю отмашку рукой Нумушде, чтобы вел свой отряд вперед.

— Можно и нам с ними? — нетерпеливо спрашивает Энтена.

— Разве ты в том отряде? — задаю я встречный вопрос.

— Нет, — отвечает он и насупливается.

Когда расположенный по центру таран проламывает стену, я говорю спокойно:

— Теперь наш черед, — и машу рукой солдатам моего отряда.

Они обгоняют меня и первыми пробираются через пролом в город. Обломки большие. Пару раз я чуть ли не падаю, перебираюсь на четвереньках. Внутри города возле пролома лежат шесть врагов, заколотых копьями. Сопровождающие меня юноши смотрят на убитых, как завороженные. Раньше видели мертвых, присутствовали на казнях, а Энтена и Меркар даже участвовали в сражениях, но все еще убитые в бою притягивают их внимание. Мы проходим мимо улицы, по которой идут бойцы из моего отряда, сворачиваем на следующую, пустую. Она кривоватая, переменной ширины метров от двух до трех, идет к центру города. Часть домов на деревянных сваях, как и в пригороде, но много и сложенных из сырцового кирпича, и чем ближе к центру, тем больше двухэтажных. Первые отгорожены от улицы глинобитными дувалами высотой метра полтора, а вторые выходят на нее глухой стеной с деревянной дверью, довольно широкой и утопленной сантиметров на тридцать, к которой ведут три низкие ступеньки из черных, вулканических камней.

Когда проходим половину пути до центра города, навстречу выходит отряд пунтцев, человек тридцать, с круглыми щитами и короткими копьями. Кожа у аборигенов темнее, чем у шумеров, не говоря уже о халафах, волосы черные, вьющиеся, растительность на лице редкая. На головах высокие кожаные шапки, напоминающие цилиндры. Доспехи кожаные. Набедренные повязки длинные, до середины голени, и из небеленой шерсти. Все босые. Пунтцы, видимо, не ожидали увидеть нас здесь, поэтому остановились резко, будто налетели на стену.