Первое судно мы догнали уже в сумерках. Оно отстало от других кабельтова на три, хотя вроде бы нагружено было не больше остальных. Видимо, недостаточно выкладывались во время гребли. В итоге произошел естественный отбор. Приблизившись метров на сто двадцать, мы начали обстрел из луков. Я объяснил лучникам, что надо стараться попасть по рулевым, которые пытались спрятаться за большие деревянные щиты, и под тенты, в гребцов. Первые стрелы вреда не причинили, но потом одна угодила, видимо, в гребца, сидевшего на правом борту. Весло осталось в воде, соседние зацепились за него, сбились с ритма. Судно рыскнуло вправо, несмотря на старания рулевых, которым пришлось для этого выйти из-за щитов, что для троих стало роковой ошибкой. Четвертый рулевой попытался вернуть судно на прежний курс, но было уже поздно. Мы сократили дистанцию метров до пятидесяти, и мои лучники пронзили его двумя стрелами, после чего принялись за гребцов. Я крикнул капитану второго своего судна, чтобы, закончив захват приза, дрейфовал здесь, ожидая меня, а сам продолжил погоню.

Поняв, что их ждет, остальные купеческие суда повернули к африканскому берегу, хотя он здесь был рифовый, неудобный для высадки. Добрались до него уже в темноте. Было новолуние, так что я не видел ни черта, но слышал крики, шум выгрузки. Подойти ближе не решился, чтобы не угробить свое судно. Прошел вперед на пару миль, после чего лег в дрейф, чтобы к утру течение снесло нас к купеческим судам или немного дальше.

— Всем, кроме вахты, спать! — приказал я. — Завтра у нас будет тяжелый день.

На этот раз я ошибся. День выдался намного легче предыдущего. Течение снесло нас мили на полторы юго-восточнее места высадки купцов, но два их суда оказались еще дальше, примерно в полумиле от нас. Куда делись еще два, можно было догадаться по плавающим тут и там предметам — корзинам, деревяшкам, тряпкам… Как догадываюсь, брошенные у края рифа суда потащило течением вдоль него и двоим распороло корпус. Экипажи этих судов на берегу я не заметил. Может быть, прятались за холмами. Впрочем, их судьба меня не интересовала. Я выслал экипажи на оба приза. На одном завели пластырь, потому что имело пробоину ниже ватерлинии и подтекало немного, и пошли к другому нашему судну, которое милях в четырех дрейфовало вместе с первым призом.

Добыча оказалась не такой ценной, как в предыдущем году. Это были, так сказать, товары народного потребления, причем не самого высокого качества: ткани, керамическая и бронзовая посуда, бронзовые зеркала, заколки, поделки из слоновой кости, статуэтки, украшения, оружие, доспехи… Египетские мастера — или откуда везли все это?! — пока что уступали шумерским и мелуххским. Я подумал было, что купцы успели сгрузить на берег самое ценное и унести, но и на первом захваченном судне был такой же набор товаров. Меня заинтересовали только ткани, покрашенные пурпуром, и вино в больших глиняных кувшинах с простеньким черным орнаментом. Было оно красным, приятным на вкус и намного лучше шумерского. Где его изготовили — угадать мы не смогли, а ответить было некому, потому что всех членов экипажа первого судна перебили. Явно не в Египте. Там не лучшие условия для виноградарства. На ум приходили греки, но, насколько я помнил, появятся они не скоро. На остальные товары нашлись покупатели. В основном это были купцы, торгующие с горцами, для которых даже египетские товары — предел мечтаний. Нашлись покупатели и на суда. Все равно за три приза мы получили всего лишь чуть больше, чем за два, захваченные в прошлом году.

Больше в тот год я в море не выходил, потому что у эламитов началось брожение. По моему приказу освоили пустующие земли рядом с их границей и раздали новым воинам, «детям Лагаша». Эламитам это не понравилось. Они узнали, что меня нет в городе, и решили совершить налет. До моего возвращения не успели, а потом их кто-то предупредил. Как догадываюсь, мои лучники-эламиты, несмотря на полученные наделы, все еще поддерживали тесные отношения с соплеменниками. Подозреваю, что на всякий случай. Боятся, наверное, что мои воспитанники вскоре вытеснят их из армии, или не уверены, что следующий энси будет ценить их так же, как я. Разговор с Тиемахтой должен был успокоить эламитов у меня на службе, но это поколение отныне надежным не считал. Надеюсь, их дети вырастут уже гражданами Лагаша и станут его опорой.

На следующий год отправился в поход опять на двух кораблях, экипажи которых состояли из моих воспитанников с небольшим вкраплением старослужащих. Пацанам надо обзавестись капиталом для постройки жилья рядом с полученными наделами и чтобы прикупить скот, инвентарь, семена, рабов. Почти все уже заимели вторую половину, а молодая жена — это постоянные непредвиденные расходы. На это раз пошли к Бербере. Сырье, экспортируемое из этого города, интересовало меня больше, чем египетские товары.

Когда мы подошли к Африке немного восточнее Пунта, на берегу загорелся костер, в который накидали сырые дрова или свежие листья, благодаря чему дым был густой, заметный издалека. Вскоре западнее задымил второй костер, третий… — заработал самый древний и надежный способ передачи информации на дальние расстояния, доживший практически без изменений до восемнадцатого века, когда его сменил световой семафор, а потом электрический телеграф.

То ли купцы успели смыться, узнав о нашем приближении, то ли не приплывали вовсе, но в порту Пунта не было ни одного торгового судна. Зато было много рыбачьих лодок разного размера. На них погрузились воины и погребли к нам. На маленьких было по пять-семь человек, на больших — по пятнадцать-двадцать. В будущем «москитный флот» редко оправдывал ожидания морских стратегов. Впрочем, в бытность мою казачьим адмиралом, удачно использовал его. Хотя надо признаться, что казачьи «чайки» были все-таки не настолько меньше турецких галер, как нападавшие сейчас лодки меньше нашего судна.

Я приказал второму судну поджаться к моему, держась на линии левым бортом к противнику. Так мы сможем одновременно отражать атаки. На обоих судах подготовили «дельфинов», но пока не вываживали их за борт. Места у левого фальшборта заняли лучники. Во второй линии стояли пять «огнеметчиков» — так я называл метателей горшков с подожженным, жидким битумом. Огонь — оружие обоюдоострое, придерживал его на крайний случай. В третьей линии стояли копейщики. Надеюсь, до них дело не дойдет. Сам занял место на корме, чтобы следить за ситуацией на обоих судах, приготовил лук и саблю и щит.

Вражеские лодки стихийно образовали строй полумесяц. Наверное, потому, что наступающие прямо на нас старались не спешить, дать время расположенным на флангах обойти нас. Спереди и с боков экипажи лодок прикрывали большие деревянные щиты, поэтому я приказал своим стрелкам не спешить, не расходовать стрелы понапрасну. Разве что кто-нибудь подставится. Таких, как ни странно, было немало. Я сам подстрелил несколько шибко любопытных.

Когда вражеские лодки приблизились метров на пятьдесят, заработали почти все мои лучники. Большая часть лодок сразу сбросила ход, потому что убитые гребцы мешали работать своим товарищам. К борту моего судна подошли вплотную три лодки, две большие и маленькая. Вражеские воины достали багры, попробовали зацепиться за нас и подняться на борт. Экипаж маленькой лодки расстреляли вмиг, потому что при попытке закрыться сверху, оставался беззащитным с боков. Обе большие мы потопили совместными усилиями лучников и «дельфинов». Тяжелый груз стремительно падал с высоты метров десять и, разбрасывая щепки, прошибал дно лодки, образовывая широкую пробоину, через которую начинала стремительно набираться вода. Такую дыру клочком паруса или своим набедренником не заткнешь. Разве что сядешь задницей. Лучники доделывали дело, когда экипаж начинал метаться по тонущей лодке. Я не пожалел стрелу и убил рыжебородого верзилу, который пытался организовать работы по спасению лодки. Наверное, ее владелец. Стрела вошла в грудь чуть ниже шеи, влезла по оперение, сразу пропитавшееся кровью, покрасневшее.