С наших мест были хорошо видны сидевшие в центре и слева, как и мы им. Я заметил, что за мной ненавязчиво, но цепко наблюдают, поэтому придал лицу равнодушный вид и сосредоточился на таком же изучении присутствующих на мероприятии, как догадываюсь, устроенном именно для меня. Не зря же сухорукий поторапливал нас. В первом ряду в центре занимали места старые жрецы, некоторые совсем уже дряхлые. В отличие от шумерских, они не брили лица, но бороды имели короткие, больше похожие на многодневную щетину. Четки у старых жрецов были из слоновой кости, а у более молодых — из самых разных материалов и, видимо, обозначали место в храмовой иерархии.

Еще я обратил внимание, что от статуи и самого пьедестала исходило тепло, как от печки. Не сильное, но в жару чувствуешь каждый градус изменения температуры в любую сторону. Поэтому сразу понял, что произошло, когда у слонопотам вдруг начал подниматься хобот и послышалось гудение, которое становилось все громче. Поскольку я знал, что должен увидеть, то разглядел в полумраке пар, выходивший из хобота. Мои спутники не были знакомы с действием паровых машин, пялились на слонопотама с выпученными от страха глазами. Их испуг был настолько ярок, что я не удержался от ухмылки.

Мне вспомнился рассказ отца о том, как он впервые побывал с родителями и братьями в кинотеатре, открытом в Путивле незадолго до Второй мировой войны. В то время каждый советский фильм начинался с того, что прямо на зрителей летел паровоз, который громко стучал колесами, гудел и испускал пар. Часть зала, сшибая стулья, сразу ломанулась на выход. Некоторые оцепенели от страха и обоссались. Те, кто смотрел не первый раз, дружно ржали над испугавшимися. Мой отец во время второго посещения тоже долго хохотал.

Все жрецы, встав, начали радостно скандировать нараспев:

— Ганапати! Ганапати!..

Наверное, это имя слонопотама, который порадовал своих слуг, благословив ревом на будущие дела. Интересно, как этот спектакль воспринимали те, кто был посвящен в секрет фокуса? И что происходило с человеком во время посвящения, продолжал ли он слепо верить и как мирился со своей совестью? Впрочем, у мошенника совести нет по определению, его мучают только угрызения жадности.

Рев начал стихать, хобот опустился. Жрецы подождали еще минут пять, словно надеялись, что будет продолжение, после чего, тихо переговариваясь, начали покидать помещение.

К нам подошел сухорукий жрец и жестом здоровой показал моим сопровождающим, чтобы подождали здесь или во дворе, а мне предложил следовать за ним. Повел не вслед за основной массой жрецов, которые, выйдя из помещения, разбились на небольшие группы и принялись что-то обсуждать, а за старыми жрецами к деревянной лестнице, широкой, ведущей на второй этаж. Я уже привык к тому, что в Шумере дерево почти на вес золота, а тут такая расточительность! Мелуххцы могли себе позволить, потому что джунгли начинались в нескольких километрах от города. Обратил внимание, что лестница, как и лавка, на которой мы сидели, сделаны из тика, так любимого английскими кораблестроителями и мебельщиками после того, как дорвались до богатств Индостана и Индокитая. Золотисто-коричневая тиковая древесина ядовита и тверда, поэтому несъедобна для древоточцев и не гниет.

Комната, в которую меня привели, освещалась с помощью бронзового зеркала, прикрепленного на стене под потолком возле наклонного отверстия в нем. Скорее всего, отверстие направлено на юг и расширяется в верхней части, чтобы солнечные лучи попадали в него большую часть светового дня. Непосвященный человек подумал бы, что свет льется из самого бронзового овала. Простенько, но, уверен, воздействует на необразованные умы. От этой мысли я ухмыльнулся еще раз.

Это не ускользнуло от старых жрецов, которые сидели полукругом на стульях с низкими спинками и подлокотниками. Их было девять. Как по мне, все на одно лицо. Только средний выделялся золотым обручем на маленькой голове с остатками седых курчавых волос. Видимо, верховный жрец и правитель города-государства. Светская власть здесь была только исполнительной. Слева от них стоял у стены, сложив руки на животе, мирянин лет сорока трех в набедренной повязке из полосатой, красно-желто-зеленой, льняной ткани, полноватый, с подвижным лицом торгаша. Скорее всего, это толмач, который не просто переводит, а еще и объясняет недоговоренное. Стул для меня не приготовили, поэтому я показал жестом сухорукому, чтобы принес еще одни, и место, куда поставить — туда, где я буду видеть сразу всех старых жрецов и переводчика. Не нравится мне, когда атакуют с флангов и тыла.

Моя манера вести себя в чужом доме по-хозяйски не удивила и не расстроила жрецов. Смотрели они на меня спокойно, с какой-то рассеянной сосредоточенностью, если такое возможно в принципе. Угрозы от них я не чувствовал, хотя непоняток было много. Если бы меня хотели пленить или убить, не стали бы откладывать приглашение на следующий день и сделали бы это, как только вошел в цитадель, даже несмотря на то, что с безоружным гостем не принято так вести себя. Для хорошего человека не грех сделать исключение. С другой стороны они понимали, что я приехал не лясы точить, а с конкретной предъявой, но зачем-то устроили представление. И тут меня пробила мысль.

— Вы ограбили моего купца, чтобы я приехал к вам. Зачем я вам нужен? — садясь на принесенный мне стул, начал я.

Я заметил, как после того, как толмач перевел мои слова, у многих жрецов дернулись головы, потому что хотели переглянуться с верховным, но сдержались. Значит, я правильно угадал.

— Тебя не удивил наш бог Ганапати? — ответил верховный жрец вопросом на вопрос.

— Если будет надо запугивать подданных, я сумею объяснить мастерам, как сделать такого же, — ответил я. — Только меня пока и так уважают и боятся.

— Да, нам говорили, что ты — непобедимый полководец и мудрый правитель, — медленно цедя слова, произнес он. — Слишком мудрый для такого возраста и обычного смертного.

— Моя мать говорила, что я был дарован ей богами, но она так говорила обо всех своих детях, — отшутился я.

— Поэтому мы и хотели убедиться в этом сами, — словно не слышал мою последнюю фразу, продолжил верховный жрец. — Теперь мы знаем, что слухи о тебе соответствуют истине. У нас освободилось место главного военачальника или, как говорят шумеры, лугаля…

— Меня это место не интересует, — перебил я.

Старики поморщились синхронно, как по команде «все вдруг». Видимо, не привыкли, чтобы кто-либо перебивал их.

— Я так и подумал, — невозмутимо произнес верховный жрец. — Поэтому мы предлагаем тебе оказывать нам помощь, когда она потребуется. Тебе будут подчиняться все наши воины. Будет лучше, если ты привезешь еще и своих. За это каждый год, не зависимо от того, была нужда в твоей помощи или нет, мы будет присылать тебе в Лагаш или любой другой город щедрые дары, а за одержанные победы над нашими врагами награждать дополнительно.

Предложение было заманчивое. Видимо, дела у мелуххцев идут неважно. Не знаю, с кем они воюют, но то, что святое место лугаля пусто, говорило о многом.

— Мне бывает скучно в Лагаше, так что смогу помогать и вам, — сказал я. — Мне надо знать, кто ваши враги и как они воюют.

— А их количество тебя не интересует? — задал вопрос верховный жрец.

— Нет, — ответил я и объяснил: — Если бы их было намного больше, они бы уже смяли вас. Значит, их силы сопоставимы с вашими, но воюют они лучше. Я думаю, они смелее ваших воинов, поэтому и побеждают.

— Так и есть, — печально согласился он. — Часто наши воины сбегают с поля боя, даже когда их больше, чем врагов.

— Откуда приходят ваши враги? — спросил я.

— Со стороны восхода солнца, — ответил верховный жрец

— Они воюют в строю? — задал я следующий вопрос.

— Нет, — ответил верховный жрец. — Они не знают строя и единого командира. Налетают толпой и, если выдержать первый натиск, сразу отступают, чтобы опять атаковать при более выгодных условиях. Любят нападать из засад и по ночам.