Момент, когда они пошли в атаку, я не заметил. Сперва думал, что это очередные перемещения отрядов, которым не дает покоя попавший в кровь адреналин. Только когда услышал гортанные протяжные крики курухов, понял, что сражение началось.

Они бежали толпой, размахивая над головой копьями и топорами. Фронт атаки сперва был широк, вровень с нашим, но тут в дело вступили лучники-эламиты. Они целенаправленно и быстро выкашивали бегущих на флангах. Нападающие падали десятками, что не остановило их, лишь начали уплотняться к центру. Так, плотным строем, осыпанные дротиками, и врезались в мелуххцев. Мои лучники сразу перенесли обстрел на замыкающих, а копейщики начали разворачивать левую фалангу вправо, а правую влево, к врагу, продавливающему наших союзников.

Мелуххцы продержались недолго. Может быть, минут десять, точно не скажу, потому что во время боя время идет по другим законам, то убыстряясь, то замедляясь. Первыми побежали метатели дротиков. Видимо, растратив боезапас, они решили, что свою задачу выполнили. Следом за ними ломанулись копейщики, которых догоняли быстроногие курухи и рубили топорами. Уверен, что наши враги решили, что уже выиграли сражение.

Я обернулся к Сараму. Командир храмовой стражи старался казаться невозмутимым, но по лицу как бы проносилась бегущая строка «Я же предупреждал, что так и будет!».

Чтобы меньше умничал, с серьезным видом задаю ему вопрос:

— Побежишь с ними или останешься сражаться?

— Я побегу только вместе с тобой, — дерзко отвечает он.

— Как хочешь, — спокойно говорю и командую сигнальщику с большим красным флагом: — Маши «атаку»!

Заметив сигнал, мои фаланги начинают двигаться навстречу друг другу, сдавливая с флангов курухов, которые все еще увлеченно добивают пытающихся удрать мелуххцев. Лучники-эламиты в рассыпном строю обходят врага с тыла, но не вступают в рукопашную, расстреливают с дистанции. Остававшимся до этого в резерве, я приказываю обстреливать врагов, которые вырвались из клещей, преследуя удирающих.

— Бейте всех бегущих, без разбора, — разрешаю я.

Курухи поняли, что влипли, но не дрогнули, развернулись и начали отбиваться от фаланг. Получалось у них плоховато. В фаланге сразу трое сражаются против одного неорганизованного бойца: щитоносец давит, лишая маневра, а два копейщика колют на разных уровнях. К тому же, зашедшие с флангов лучники помогали копейщикам, выкашивая врагов с близкой дистанции. Вопрос полного разгрома курухов был теперь делом времени, весьма короткого.

Мне можно было бы оставаться на месте и наблюдать за действиями своих подчиненных, но по телу пошел знакомый предбоевой мандраж, требующий действий, да и захотелось повыпендриваться перед храмовой стражей. Они ведь все до мельчайших подробностей перескажут жрецам. Народ здесь с мозгами, хитро закрученными на почве религии, поэтому какая-нибудь маленькая деталь может произвести большее впечатление, чем сама победа.

Я беру свой щит у оруженосца, достаю из ножен саблю, приказываю своим охранникам:

— Построились клином!

Они занимают места за мной, образуя треугольник. Их задача — обеспечивать мои фланги.

— Можете нападать правее меня, — говорю я командиру храмовой стражи и иду к курухам, выдавленным фалангами, словно зубная паста из сдавленного тюбика, и вознамерившимся напасть на моих копейщиков с фланга.

В ближней группе человек двадцать. Доспехами им служат шапки и куртки, изготовленные из козьих шкур мехом вверх. Если добавить к экстравагантному одеянию еще и поросшие густой курчавой растительностью и перекошенные злобой лица, персонажи и вовсе кажутся зверьми. Может быть, волками в козьих шкурах, потому что воняло от них явно не козлами.

Я закрываюсь щитом от копья с кремниевым наконечником и темным, наверное, прокопченным древком, который надрубаю и сбиваю вниз ударом сабли, а вторым ударом рассекаю козью шапку и голову под ней. Потом бью его соседа справа по плечу у шеи и успеваю заметить, как из раны прямо таки брызгает кровь. Дальше секу на автомате. Влево-прямо-вправо-прямо-влево… Замах короткий, удар с оттягом. Булатная сталь легко рассекает слабенькие доспехи и тела под ними. Шагая вперед, стараюсь не наступать на упавших, чтобы не потерять равновесие и не упасть, если вдруг зашевелятся. Устоять на ногах — самое важное в свалке. Иначе затопчут свои и чужие.

Была у меня знакомая, которая оказалась в Минске на концерте группы «Манго-Манго». Она вместе с толпой побежала прятаться от грозы с градом в подземный переход возле метро «Немига». Давка была такая, что многие падали. Остальные шли по ним. Знакомая была обута в туфли с тонкими длинными шпильками. Делая шаг, она чувствовала, как шпилька медленно вонзается в чье-то шевелящееся тело, слышала стоны и крики, но не могла остановиться, потому что сзади напирали. Она пыталась переносить вес тела на переднюю часть туфли и боялась, что из-за этого упадет и будет сама исколота, отшатывалась назад… С тех пор постоянно шлялась по монастырям и лаврам, замаливая грехи, панически боялась грозы и не носила обувь со шпильками.

Сражение закончилось как-то вдруг. Я догнал пытавшегося убежать куруха, разрубил ему козлиную шкуру на спине и нанес неглубокую рану, после чего он, бросив щит, рванул так резво, что у меня пропало желание гоняться. Я огляделся по сторонам и понял, что больше сражаться не с кем. Человек десять курухов, залитые кровью, еще стояли зажатые между двумя фалангами, но было ясно, что продержатся недолго, а остальные или валялись мертвыми и тяжелораненными на земле, или мчались со всех ног к джунглям и дальше.

Я сорвал пучок травы, стер им кровь с лезвия сабли. Доспех спереди тоже был испачкан кровью так, будто макал в нее макловицу (кистью для побелки) и размашистыми жестами красил стену, заляпывая все вокруг, но чистить его будет слуга. Спрятав оружие в ножны, я развернулся и пошел вверх по склону к дереву с широкой кроной, на многих ветках которого были привязаны разноцветные ленточки и веревочки. По пути мне попался Сарама. В сравнение со мной командир жреческой стражи выглядел чистюлей. Дерзость в его взгляде исчезла.

— Ты победил! — произнес Сарама с малой толикой заискивания.

— Странно, что вы не сделали этого сами с таким слабым врагом, — небрежно молвил я.

— Я пошлю гонца в Мелухху, чтобы сообщил о нашей победе, — сказал он.

— Не надо, — отмахнулся я. — Сейчас соберем трофеи и пойдем все вместе.

— Разве мы не будем преследовать курухов?! — удивился командир жреческой стражи.

— Гоняться всей армией по джунглям за маленькими отрядами?! — изобразил и я удивление. — Мы потеряем из-за болезней и несчастных случаев больше солдат, чем уничтожим врагов.

На самом деле я не собирался уничтожать всех курухов. Тогда у мелуххцев пропадет нужда во мне и, как следствие, желание платить дань. К тому же, продолжительное пребывание шумеров в джунглях, действительно, приводило к небоевым потерям. Это была не их страна, не их климат.

Мы уничтожили около двух тысяч вражеских воинов. Наши потери составили сто сорок человек. Из них шумеров и эламитов было всего шестнадцать. К моему большому удивлению, сбежали не все мелуххцы, на поле боя остались около сотни. Правда, у меня было подозрение, что они сперва пробежались до джунглей, посмотрели оттуда, как мы рубимся, а когда поняли, что побеждаем, вернулись. Доказательств у меня не было, так что сочли их героями и выдали полагающиеся доли от добычи. С курухов нечего было брать по большому счету. Мне принесли всего одну ценную вещь — золотой медальон в виде сидящего тигра с рубиновыми глазами. Цепочка была тонкая, изящная, явно мелуххской работы. Наверное, раньше принадлежала богатому горожанину. Прочее барахло меня не интересовало. Трофеи разделили быстро, отложив десятую часть козлиных шкур, щитов, копий, топоров и кинжалов, самые плохие, для жрецов. Уверен, что жрецов, как и меня, они не заинтересует, но договор есть договор.

Погибших шумеров, согласно их обряду, похоронили в круглых ямах в позе эмбриона, а эламитов и мелуххцев — сожгли в деревенских хижинах, в которые добавили валежника. По слухам, курухи своих покойников поедали. Может быть, это фейк, детище информационной войны бронзового века. Солнце уже садилось, но я приказал отправляться в путь. Хоронить трупы курухов я не собирался, а оставаться рядом с ними было опасно. Своим воинам сказал, что из-за злых духов. На самом деле боялся инфекционных заболеваний. Здесь не сухой климат Аравийского полуострова, где труп превращается в мумию за несколько часов, а сырая Индия, в которой покойник гниет долго, заражая все вокруг, пока не сожрут падальщики. Они уже трудились на поле боя, но трупов было так много, что работать им, не покладая клювов и желудков, несколько дней.