Я вскинула глаза: лицо мужчины было непроницаемо, но в глазах скрывался бессильный гнев.

— Когда на город обрушилась ледяная тьма, она была на седьмом месяце. И думала, что я успею всех спасти. Что приду, согрею… — Он медленно сжал руки в кулаки. — Это было одно из бедствий, справиться с которыми под силу только великим магам, но я знаю, что смог бы. Конечно, не спас бы всех, но её и ребёнка — точно. Анна и сама была волшебницей, вот только она практиковала магию целительства. Это от неё я перенял многие навыки… Впрочем, неважно. Когда вернулся и нашёл её, замёрзшую, у потухшего очага, я будто сломался. Меня прежнего не стало именно тогда, и я не верил, что смогу вернуть радость хоть на мгновение. — Он повернулся и крепко сжал мои ладони. — Пока не появилась ты, Роза. Пока я не стал учиться заново ощущать себя: улыбаться, воспринимать красоту, даже дышать. Единственное, с чем я не могу справиться до сих пор, это ненависть к себе. После гибели Анны и малыша я трижды пытался свести счёты с жизнью — и со скалы прыгал в горную реку, что завершалась огромным водопадом, и яд пил, и вызывал демонов тьмы. Но вода вынесла меня, переломанного, на берег, а после принятия смертельной дозы меня цапнула змея, и её яд нейтрализовал действия моего… Ну а демоны просто всласть поиздевались надо мной и не стали забирать душу. Именно после их ухода я впервые ощутил присутствие светлых сил, и понял, что душа Анны всё ещё рядом. — Он прижал к губам мои пальцы и крепко зажмурился. — Поначалу я хотел прогнать её, затем отпустить, а потом попросить помочь мне уйти. Мне не сразу пришла в голову идея найти для неё новое тело, но уж когда я узнал о такой возможности — решил добиться своего любыми способами. Тогда для меня не существовало законов и границ. Я делал всё возможное и невозможное, чтобы удержать возле себя жену, и сам не замечал, что превращаюсь в монстра.

— А потом ты встретил человека, который тебе помог?

— Да. Лету, которую хотел отдать Зурубу. Меня совершенно не мучила совесть, пока я не узнал, что Нуала — так её звали — беременна. Тогда-то маги и повязали меня клятвой, и, когда им это стало необходимо, приказали убить Барви. Но мы ушли от темы.

— Да. О твоей жене и малыше, — сказала я, чувствуя, что ком в горле становится всё больше.

— Душа Анны порой надолго покидала меня, и тогда я становился злым и замкнутым. Сама понимаешь, отыскать человека, способного вместить в себя чужое сознание, практически невозможно. Но я был упрям, не привык проигрывать. Мне казалось, она потому и не уходит, что хочет возродиться. Но, только проведя с Эйш ритуал Призвания, я понял, что Анна все эти годы хотела упокоиться с миром, но из-за меня, из-за моей боли просто не могла уйти. Ей не нужно было перерождение. Ей хотелось увидеть, что я справился, нашёл в себе силы жить дальше и быть счастливым. Но, понимая её великую любовь, я только сильнее презираю своё бессилие…

Я всхлипнула.

— Я убил свою любимую и своё нерождённое дитя, — сказал Ракх. — Своим решением, упрямством, гордостью! Такому не может быть оправдания, такое не прощают, и всё-таки она смогла. Если бы теперь я нашёл силы простить себя…

Я шагнула и обняла его так крепко, как могла. Над заброшенным городом вставало солнце, и скользили по земле густые тени. Ракх замер в моих руках, словно превратился в камень. Ни трепета дыхания, ни невольной дрожи ресниц, но я чувствовала, что в груди его клокочут слёзы.

— Если бы только я не повторил свою ошибку. Если бы не предал вновь ту, которую люблю, — пробормотал он.

— Ты защищал меня!

— Я тебя бросил.

— Неправда!

— Я ушёл возвращать жену.

— Ты увёл от меня Эйш! Не позволил магам меня обидеть! Ты спасал меня не раз!..

Пусть он и не привык, чтобы его убеждали, но я знала, как важно доказать Ракху, что он всегда умудрялся думать о нас обеих. Удивительно, но во мне не было ни капли ревности!

— Думаю, Анна была бы рада, если бы ты смог отпустить прошлое. Не забыть, Ракх… Отпустить.

— Я бы хотел. Очень. Тем более когда ты рядом… Я правда стараюсь, Роза! Ради вас обеих, ради тех малышей, которых никогда не возьму на руки… Но боль, она не проходит. Её только больше с каждым днём, и я не знаю, справлюсь ли…

— Я с тобой. Я никогда тебя не брошу. Пожалуйста, любимый…

И вдруг нас окутало светлое облако, похожее на легчайшую солнечную вуаль. Оно было прохладным и нежным, как летний дождь, и звучало шёпотом золотых колосьев на ветру. Будто бы сама печальная память родилась из давно забытых руин, шагнула ближе, желая нас рассмотреть… Мне стало так больно, что слёзы хлынули рекой. Ракх обнял меня, прижимая к груди, и судорожный вздох доказывал, что он чувствует то же самое. Но мне-то было легко плакать, а вот ему печаль давалась мучительно. Вряд ли он вообще когда-нибудь отпускал всю свою муку на волю.

А потом он отстранил меня, слепо шагнул вперёд, и я увидела…

Призрак явился. Точнее, их было двое: мать и спящее дитя у неё на руках, едва видимые на фоне обветшалых стен. Я не знаю, какой магией было создано это чудо, но волшебство становилось всё прочнее, всё чётче. Лучи солнца подсвечивали дрожащие фигуры, и женщина с младенцем неясно парила напротив нас.

Ракх опустился на колени, черты его застыли.

— Шэн… — прошептал он.

Женщина не ответила, но влажный ветер коснулся лица Ракха, ласково взлохматил его волосы, словно хотел поцеловать на прощание. Она склонилась, что-то прошептав ему на ухо, а потом вдруг поглядела на меня. Нам не нужны были слова. Я понимала её просьбу, принимала её чувства, и впустила в этот миг нечто особенно важное — знание, или энергию, или колдовство, которое обязательно должна была разгадать. Возможно, частица Анны всё-таки проникла в меня, потому что тело и душу охватило неведомое, приятное, но трудное чувство, которое я изо всех сил старалась запомнить — и не смогла, отпустила, забыла без печали.

А Ракх тихо, трудно плакал. Он как будто не замечал ни волшебного тумана, ни солнечных звёзд на щеках, ни утешающих прикосновений супруги. Но когда я снова обняла его, крепко прижав к груди лохматую голову, он длинно, со стоном выдохнул — и разом стал тяжелее, словно наконец-то полностью расслабился, сбросил оковы прошлого, перешагнул через пропасть, а, может, упал и собрал себя заново, чтобы начать новый путь с благословения любимой.

Весь день мы провели, осматривая город и окрестности. Ракх искал следы, я искала новые растения и семена, лошади жевали, Тэм разведывал небо, а Кутерьма до отвала наелась сладких корешков. Мы спустились к реке, умылись и набрали воды в одну из больших фляг, а заночевать решили в доме на окраине, который отлично сохранился. Там была даже кровать с основанием из долговечного и красивого красного кедра — естественно, без матраса.

— Если постелить здесь плащи и достать наше единственное одеяло — будет отличная постель, — сказал Ракх.

— А если ещё и зажарить пойманную тобой рыбину — будет отличный ужин, — подхватила я.

— Я её не поймал, — с улыбкой напомнил Ракх.

— Ты прав. Скорее уж просто вытащил, — рассмеялась я. — Разведём огонь?

— Можно. Ты пока присядь, а я принесу дров.

— Я могу постелить постель.

— Хорошо, давай.

Мне нравилось обустраивать это пусть и временное, но весьма уютное жилище. Теперь, когда нам ничто не угрожало, можно было отдохнуть от мыслей и забот. Ракх развёл огонь, каким-то странным колдовством «угомонил» его до неяркого мерцания, и мы вместе расположили рыбину на самодельном вертеле так, чтобы не сгорела.

— Не десяток блюд, и вина нет, но и так неплохо, а? — усмехнулся мужчина.

— Как раз гораздо лучше, чем было! Я вот только за лошадей волнуюсь…

— Забыла, что Жало — не конь?

Мы рассмеялись, и мне стало щекотно и замечательно. Ночь обещала быть прекрасной, несмотря на то, что призрачный город хранил печальную память.

— В Южном Вардаре, где много смешанных браков, люди верят в силу чувственной магии, — сказал Ракх, будто прочитав мои мысли. — Если в забытом, брошенном месте прозвучит смех — оно когда-нибудь непременно оживёт. К тому же мы впустили в давно потухший очаг пламя, а это добрая примета.