Где-то в гуще и потоке битвы, Аша потеряла Кварла, потеряла Триса, потеряла их всех. Её кинжал тоже потерялся и все её метательные топоры закончились, но у неё в руке остался меч, короткий меч с широким толстым лезвием, почти как меч мясника. Она не могла сказать, где его взяла. Её рука ныла, во рту она чувствовала кровь, её ноги тряслись, а лучи бледного восхода косо пробивались сквозь деревья. Бой был так долог? Как долго мы бьемся?

Её последним противником был северянин с топором, большой лысый и безбородый человек, одетый в залатанную кольчугу и ржавые латы, которые означали что он был главным или победил кого-то. Ему не понравилось обнаружить себя, сражающимся с женщиной.

— Сучка, — ревел он каждый раз, нападая на неё, его слюна забрызгивала его щеки. — Сучка! Сучка!

Аше хотелось наорать на него в ответ, но ее горло настолько пересохло, что ей удалось только что-то прохрипеть. Его топор погрузился в ее щит, расколов древесину, а когда он вырвал его обратно, посыпались длинные бледные щепки. Вскоре у нее в руке остался только клубок лучинок. Она попятилась и освободилась от расколотого щита, затем попятилась еще немного и стала уклоняться то влево, то вправо, то снова влево, чтобы избежать летящего сверху топора.

И вот ее спина уперлась в дерево, и больше она не могла плясать. Волк поднял топор над головой, чтобы расколоть ее череп надвое. Аша попыталась ускользнуть вправо, но ее ноги запутались в каких-то корнях, она была в ловушке. Она изогнулась, потеряла равновесие, и топор ударил ее в затылок, со скрежетом стали о сталь. Мир стал красным, черным, и снова красным. Боль охватила ее ногу, подобно молнии, и где-то вдали она услышала, как северянин сказал: "Ты, проклятая сучка", и поднял свой топор, чтобы нанести удар и прикончить ее.

Раздался звук трубы.

Это неправильно, подумала она. В водных чертогах Утонувшего Бога нет труб. Под волнами мерлинги приветствуют своего господина, трубя в морские раковины.

Ей снились горящие красные сердца, и черный олень в золотом лесу с рогами, охваченными пламенем.

ТИРИОН

В то время как они достигли Волантиса, небо было пурпурным на западе и черным на востоке, и начали появляться звезды. Те же звезды, что и в Вестеросе, заметил Тирион Ланнистер.

Он мог бы даже найти некоторое утешение в этом, если бы не был привязан как гусь и переброшен через седло. Он отказался от попыток пошевелиться. Узлы, сдерживающие его, были слишком тугими. Вместо этого он висел как мешок с едой. Бережет мои силы, сказал он себе, только вот зачем, он не мог сказать.

Волантис закрывал свои ворота с темнотой, и гвардейцы у северных ворот нетерпеливо ворчали на отставших. Они присоединились к очереди за телегой, нагруженной лаймами и апельсинами. Караульные пропустили телегу движением факелов, но внимательно рассматривали огромного андала на боевом коне, с длинным мечом и в кольчуге. Вызвали капитана. Пока он и рыцарь обменивались несколькими словами по-волантийски, один из гвардейцев снял латную перчатку и потер голову Тириона. "Я преисполнен счастья, — сказал ему карлик. — Освободи меня, друг, и ты будешь хорошо вознагражден".

Его похититель услышал." Прибереги свою ложь, для тех, кто говорит на твоем языке, Бес," сказал он, когда махнул рукой дозорным Волантиса.

Затем они снова двинулись, через ворота и вдоль массивных городских стен. " Ты говоришь на моем языке. Могу ли я осыпать тебя обещаниями, или ты намеревашься купить лордство моей головой?"

"Я был лордом, по праву рождения. Я не хочу никаких высоких титулов." "Все это ты хочешь получить от моей дорогой сестрицы." " А я вот слышал, что Ланнистеры всегда платят свои долги."

"Ой, каждую копейку… но никогда не больше, мой господин. Вы будете получать еду на которую вы рассчитывали, но она не будет под соусом благодарности, и в конце концов она не будет насыщать вас.»

"Может быть я хочу увидеть, как ты заплатишь за свои грехи. Отцеубийца проклят в глазах богов и людей."

— Боги слепы, а люди видят лишь то, что хотят.

" Я вижу тебя как на ладони, Бес." Что-то темное прокралось в тон рыцаря. " Я делал вещи, которыми не горжусь, вещи, которые принесли позор всему моему Дому и имени отца…но, чтобы убить своего собственного отца? Как человек может сделать такое?"

— Дай мне арбалет, спусти штаны и я с радостью тебе покажу.

— Думаешь, это шутка?

— Думаю, жизнь это и есть шутка. Не важно: твоя, моя, да чья угодно.

Внутри городских стен они проезжали цеховые здания, рынки и бани. Фонтаны плескались и пели посреди широких площадей, где люди сидели за каменными столами, двигая фигуры для кайвассы и потягивая вино из стеклянных фужеров, пока рабы, светившие богато украшенными фонарями, разгоняли тьму. Пальмы и кедры росли вдоль мощеной дороги, и памятники стояли на каждом перекрестке. Карлик отметил, что многим статуям не хватает головы, однако даже безголовыми они все ещё выглядели грандиозно в багровых сумерках.

По мере того как конь брел на юг вдоль реки, лавки становились меньше и жальче, деревья вдоль улицы превратились в ряд пней. Булыжники под копытами их коней уступили место бес-траве, а затем мягкой мокрой грязи цвета детских испражнений. Мостики, перекинутые через небольшие потоки, кормящие Ройн, тревожно скрипели под их весом. Там, где когда-то над рекой возвышался форт, теперь стояли сломанные ворота, зияющие дырами, словно беззубый рот старика. Можно было увидеть коз, выглядывающих из-за парапета.

Старый Волантис, первый из детей Валирии, — думал карлик. — Гордый Волантис, король Ройна и хозяин Летнего моря, обитель благородных господ и милых дам древнейших кровей. Не говоря уж о множестве голых детей, которые бродили по переулкам, крича пронзительными голосами, или бравосцах, стоящих в дверях винных лавок, обхватив рукояти своих мечей, или рабах с их согнутыми спинами и татуированными лицами, которые сновали повсюду, как тараканы. Могучий Волантис, величайший и самый населенный из девяти Свободных Городов. Древние войны сделали безлюдной большую часть города, и широкие площади Волантиса начали погружаться обратно в грязь, на которой он стоял. Прекрасный Волантис, город фонтанов и цветов. Но половина фонтанов пересохла, половина бассейнов потрескалась, вода в них застоялась. Цветущие лозы выползали из каждой трещины в стене или в мостовой, и молодые деревья пустили корни в стенах заброшенных лавок и лишённых крыш храмов.

А потом был запах. Он висел в жарком, влажном воздухе — насыщенный, противный, всепроникающий. Это был запах рыбы, цветов, и слоновьего дерьма. Веяло чем-то сладким, земляным, и одновременно — гнилой мертвечиной.

— Этот город пахнет, как старая шлюха, — заявил Тирион. — Как грязнуля с отвисшими прелестями, которая обливает свои гениталии парфюмом, чтобы заглушить зловоние между ее ног. Я не то, чтобы жалуюсь. Если уж говорить о шлюхах, то молодые пахнут гораздо лучше, зато старые знают больше постельных фокусов.

— Тебе лучше знать.

Ах, конечно. Бордель, где мы встретились, ты должно быть принял за септу? А та девица, ерзавшая у тебя на коленях была твоей девственой сестрой?

Он разозлился.

— Хватит болтать языком, пока я его в узел не завязал.

Тирион проглотил свою колкость. Его губы все еще были отекшими и раздувшимися с того последнего раза, когда он слишком далеко зашел. Тяжелые руки и никакого чувства юмора — плохое сочетание. Это он выучил отлично по дороге из Селхориса. Его мысли были прикованы к его сапогу, к грибам под носком. Его захватчик не обыскал его так тщательно, как следовало. Всегда можно спастись. По крайней мере Серсея не получит меня живым.

Немного южнее, начали появляться признаки процветания. Заброшенные здания встречались реже, голые дети исчезли, бравосцы в дверях казались одеты более роскошно. Некоторые из гостиниц, что они прошли, на самом деле были похожи на место, где человек может спать без страха, что ему перережут горло. Фонари раскачивались на железных столбах вдоль речной дороги, покачиваясь когда дул ветер.