— А что случилось с человеком, который в него трубил?

– Он умер. После этого у него были кровавые пузыри на губах. Птица тоже сочилась кровью, —  капитан ударил себя в грудь. —  Ястреб, на этом месте. С каждого пера капала кровь. Я слышал, что человек весь сгорел изнутри, но это, должно быть, какие-то сплетни.

– Правдивые сплетни, —  Морокко перевернул дьявольский рог, изучая причудливые буквы, ползущие по второй золотой ленте. —  Тут написано: "Ни один смертный не дунет в меня и останется жив."

Виктарион горько размышлял о предательстве брата. Подарки Эурона всегда отравлены.

— Вороний Глаз поклялся, что этот рог заставит драконов повиноваться мне. Но как же они будут служить мне, если цена — это смерть?

— Твой брат не использовал рог сам, не должен и ты, — Мокорро указал на ленту из стали, — вот здесь "Кровь для пламени, пламя для крови". Не важно, кто протрубит в адский рог. Драконы внемлют зову хозяина. Ты должен подчинить себе рог. С помощью крови.

Одиннадцать служителей Многоликого собрались той ночью под храмом — больше, чем она когда-либо видела в одно время и в одном месте. Только молодой лорд и толстяк пришли через входную дверь, остальные проникли потайными путями, через туннели и скрытые проходы. На них были закрытые чёрно-белые мантии, но усевшись, каждый скинул капюшон и показал лицо, которое решил надеть сегодня. Высокие стулья были вырезаны из чёрного эбенового дерева и белого чардрева, как двери храма наверху. На спинках чёрных стульев были лики из белого дерева, а на спинках белых — из чёрного.

Один из служителей стоял на другой стороне комнаты с графином темно-красного вина. У нее была вода. Когда один из слуг Многоликого изъявлял желание попить, он поднимал глаза или манил их пальцем и один из них либо оба подходили и наполняли его чашу. Но по большей части они стояли, ожидая взглядов, которых не было. Я — высечена из камня, напоминала она себе. Я — статуя, вроде Повелителей Морей, которые стоят вдоль Канала Героев. Сосуд с водой был тяжелым, но у нее были крепкие руки.

Жрецы говорили по-браавосски, однако однажды трое из них несколько минут возбужденно обсуждали что-то на высоком валирийском. Девочка понимала слова, по большей части, но они говорили приглушенными голосами, и она не всегда могла расслышать.

— Я знаю этого человека, — она ясно расслышала жреца с лицом, обезображенным болезнью.

— Я знаю этого человека, — эхом отозвался толстяк, как раз когда она наливала ему воды.

Но очень красивый мужчина сказал:

— Я вручу ему дар, я его не знаю.

Потом косоглазый сказал то же самое о ком-то еще.

После трех часов вина и слов, священники разошлись… все, кроме доброго человека, бродяжки и того, чьё лицо носило следы чумы. Его щёки были покрыты мокнущими язвами, а волосы выпали. Кровь капала из одной ноздри и запеклась коркой в уголках глаз.

— Наш брат хочет поговорить с тобой, дитя, — добрый человек сказал ей. — Присядь, если хочешь.

Она села на стул из чардрева, с ликом из чёрного дерева на спинке. Кровавые язвы не ужасали её. Она слишком долго пробыла в Чёрно-Белом Доме, чтобы испугаться ненастоящего лица.

— Кто ты? — спросило чумное лицо, когда они остались одни.

— Никто.

— Не так. Ты Арья из Дома Старков, которая кусает губы и не может лгать.

— Была. Я не она теперь.

— Зачем ты здесь, лгунья?

— Чтобы служить. Учиться. Изменить моё лицо.

— Сначала измени своё сердце. Дар Многоликого — не детская забава. Ты бы убивала ради собственных целей, для собственного удовольствия. Ты отрицаешь это?

Она прикусила губу.

— Я…

Он ударил ее.

Из-за удара ее щека горела, но она знала, что заслужила его. — Спасибо. — После достаточного количества ударов она сможет перестать жевать губы. Так делала Арья, а не ночной волк. — Я отрицаю это.

— Ты лжешь. Я могу видеть правду в твоих глазах. У тебя глаза волка и тяга к крови.

Сир Грегор, не могла не подумать она. Дансен, Рафф-красавчик, сир Илин, сир Мерин, королева Серсея.

Если она заговорит, то придется лгать, и он узнает. Она молчала.

— Мне сказали, ты была кошкой. Сновать по пахнущим рыбой переулкам, продавать устрицы и мидии за монеты. Маленькая жизнь хорошо подходит для маленького существа, такого как ты. Попроси, и всё вернётся. Толкай свою тележку, кричи про своих моллюсков и довольствуйся этим. У тебя слишком мягкое сердце, чтобы быть одной из нас.

Он хочет отослать меня.

— У меня нет сердца. Только пустота. Я убила много людей. Я могла бы убить вас, если бы хотела.

— И сладким это было бы на вкус?

Она не знала правильный ответ.

— Может быть.

— Тогда тебе здесь не место. У смерти нет сладости в этом доме. Мы не воины, ни солдаты, ни горделивые бравосцы. Мы не убиваем, чтобы послужить некому лорду, чтобы откормить наши кошельки, чтобы польстить нашему тщеславию. Мы никогда не делаем подарков себе в угоду. И мы не выбираем тех, кого убиваем. Мы всего лишь слуги Бога со Многими Ликами.

— Валар дохаэрис.

Все люди должны служить.

— Ты знаешь слова, но слишком горда, чтобы служить. Слуге полагается быть смиренным и покорным.

— Я покорна. Я могу быть смиреннее, чем кто-либо.

Это вызвало у него смешок.

— Уверен, ты будешь самой богиней смирения. Но можешь ли ты заплатить?

— Какую цену?

— Цена — ты. Цена — это всё, что у тебя есть, и всё, на что ты можешь когда-либо надеяться. Мы взяли твои глаза и вернули их обратно. Потом мы заберём твои уши, и ты будешь ходить в тишине. Ты отдашь нам свои ноги и будешь ползать. Ты не будешь ничьей дочерью, ничьей женой, ничьей матерью. Твое имя будет ложью, а само лицо, которое ты носишь, перестанет быть твоим.

Она чуть было не прикусила опять губу, но на этот раз поймала себя на этом и сумела остановиться. Мое лицо — темная водная гладь, скрывая всё, не выдаёт ничего. Она думала обо всех именах, которые носила: Арри, Ласка, Кошка-Кэт. Она думала о той глупой девчонке из Винтерфела, прозванной Арья-лошадиная-морда. Имена не имели значения.

— Я могу заплатить цену. Дайте мне лицо.

— Лица надо заслужить.

— Скажите мне как.

— Сделай определённому человеку определённый подарок. Можешь это?

— Какому человеку?

— Тому, кого ты не знаешь.

— Я не знаю много людей.

— Он один из них. Незнакомец. Не тот, кого ты любишь, не тот, кого ненавидишь, не тот, кого ты когда-либо знала. Ты убьешь его?

— Да.

— Тогда завтра ты снова будешь Кошкой-Кэт. Носи её лицо, наблюдай, повинуйся. И мы посмотрим, действительно ли ты достойна служить Тому, у кого Множество Лиц.

На следующий день она вернулась к Бруско и его дочерям в дом на канале. Глаза Бруско расширились при виде неё, а Бриа тихо выдохнула.

— Валар моргулис, — поздоровалась Кэт.

— Валар дохаэрис, — ответил Бруско.

Потом всё стало так, как будто она никогда не уходила.

Она впервые увидела человека, которого должна была убить, позже этим же утром, когда катила свою тележку через мощеные улицы, выходящие на Пурпурную гавань. Он был стариком, сильно за пятьдесят. Он прожил слишком долго, она пыталась сказать себе. Почему у него должно быть так много лет, если у моего отца было так мало? Но у Кошки из каналов не было отца, поэтому она оставила эту мысль при себе.

— Устрицы и мидии и моллюски, — выкрикивала Кэт, пока он проходил, — устрицы и креветки и жирные зеленые мидии!

Она даже улыбнулась ему. Иногда улыбка — это всё, что нужно, чтобы они остановились и купили. Старик не улыбнулся в ответ. Он посмотрел на нёё сердито и пошёл дальше, шлёпая по грязной луже. Её ноги намокли от брызг.

В нём нет любезности, подумала она, наблюдая, как он проходит. У него жесткое и злое лицо. У старика был узкий острый нос, тонкие губы, маленькие, близко посаженные глаза. Его волосы поседели, но маленькая заостренная бородка всё еще оставалась чёрной. Кэт решила, что она, должно быть, покрашена, и задумалась, почему он не покрасил и волосы. Одно плечо у него было выше другого, искривляя фигуру.