Кразз засмеялся.

— Старик. Я съем твое сердце.

Оба мужчины были высокого роста, но Кразз весил на два стоуна больше, был на сорок лет моложе; с бледной кожей, мертвыми глазами и темно-красными волосами, сбегающими ото лба к основанию шеи.

— Тогда начинай, — сказал Баристан Смелый. И Кразз начал.

Впервые за день Селми почувствовал себя уверенно. "Вот для чего я создан.

Для танца под сладкую песнь стали, с мечом в моей руке и противником напротив."

Борец из ям был быстр и молниеносен настолько, что сир Барристан впервые встретился с таким противником. В его больших руках аракх превратился в свистящий размытый круг, стальной шторм, который, казалось, атакует старого рыцаря с трех сторон сразу. Большинство взмахов были направлены в его голову. Кразз не был дураком — без шлема Селми был больше всего уязвим выше шеи.

Он спокойно блокировал удары, его длинный меч встречал каждый взмах и отводил его в сторону. Лезвия звенели и звенели. Сир Барристан отступил. Краем глаза он заметил, что виночерпии глядят на них глазами, большими как куриные яйца. Кразз выругался и вывернул верхний замах вниз, скользя вдоль клинка старого рыцаря, но только для того, чтобы его удар оставил бесполезную царапину на белых стальных поножах. Ответный удар Селми задел левое плечо борца, разрезая тонкую ткань для того, чтобы вонзиться в плоть под ней. Его желтая туника начала окрашиваться розовым, затем красным.

— Только трусы одеваются в железо, — объявил Кразз, кружась. Никто в ямах не носил доспехов. Толпы зрителей приходили за кровью, смертью, расчленениями, воплями агонии, музыкой алого песка.

Сир Барристан оказался рядом с ним.

— Этот трус собирается убить вас, сир.

Этот человек не был рыцарем, но его храбрость заслужила вежливости. Кразз не знал как сражаться с человеком в доспехах. Сир Барристан видел этого в его глазах — сомнение, замешательство, поднимающийся страх. Борец с криком пошел в атаку, словно звук мог поразить его врага там, где не доставала сталь. Аракх ударил вниз, вверх и снова вниз.

Селми заблокировал выпады в свою голову и позволил броне остановить остальные, в то время как его собственный клинок разрезал щеку борца от уха до рта, оставляя кровавые брызги на его груди. Кровь хлынула из ран Кразза. Казалось, это только утроило его ярость. Он схватил жаровню левой рукой и перевернул ее, разбрасывая пепел и горящие угли под ноги Селми. Сир Барристан перепрыгнул через них. Кразз полоснул его по руке и поймал его, но аракх смог разрезать только жесткую эмаль, прежде чем встретил сталь под ней.

— В яме это лишило бы тебя руки, старик.

— Мы не в яме.

— Снимай этот проклятый доспех!

— Еще не поздно сложить оружие. Сдавайся.

— Умри, — сплюнул Кразз. Но, как только он поднял аракх, его кончик задел один из гобеленов и замедлил свое движение. Это и было нужно сиру Барристану. Он полоснул по животу борца, парировал аракх так, что тот вылетел и затем прикончил Кразза быстрым уколом в сердце, поскольку его внутренности уже начали выползать наружу как жирные угри.

Кровь и внутренности покрыли шелковые королевские ковры. Селми сделал шаг назад. Длинный меч в его руке был окрашен красным наполовину своей длины. Повсюду ковры начинали тлеть, там где на них упали горящие угли. Он услышал рыдания бедной Кеззы.

— Не бойся, — сказал старый рыцарь. — Я не причиню тебе вреда. Мне нужен только король.

Он вытер меч о чистую занавесь и последовал в спальню, где он обнаружил Благородного Хиздара зо Лорака Четырнадцатого, прячущегося за гобеленом и скулящего.

— Пощадите меня, — взмолился он. — Я не хочу умирать.

— Мало кто хочет. В любом случае, все люди умирают.

Сир Барристан вложил меч в ножны и поднял Хиздара на ноги.

— Пойдемте. Я провожу вас в темницу.

Медные Звери должны были уже обезоружить Сталекожего.

— Вы будете заключены под стражу до тех пор, пока королева не вернется. Если вы ни в чем не виноваты, вам не причинят вреда. Даю вам слово рыцаря.

Он взял короля за руку и повел его из спальни, чувствуя странное голокружение, как будто бы он был пьян. Я был рыцарем Королевской Гвардии. Кем я стал теперь?

Миклаз и Драказ вернулись с вином для Хиздара. Они стояли в открытых дверях, прижимая кружки к груди и смотрели широко раскрытыми глазами на труп Кразза. Кезза все еще плакала, но Джезен появилась чтобы ее успокоить. Она обняла младшую девочку, поглаживая ее по голове. Некоторые другие виночерпии стояли около них, наблюдая.

— Ваша Честь, — сказал Миклаз. — Благородный Резнак мо Резнак просил п-передать вам, чтобы вы пришли.

Мальчик обратился к королю так, как будто сира Барристана здесь не было, как и не было покойника, развалившегося на ковре, медленно окрашивающего кровью шелка. Скахаз должен был взять Резнака под стражу, пока мы не были уверены в его верности. Что-то пошло не так?

— Придти куда? — спросил мальчика сир Барристан, — Куда сенешаль зовет Его Честь?

— Наружу. — Миклаз, казалось, впервые его заметил. — Наружу, сир. На т-террасу. Чтобы увидеть.

— Увидеть что?

— Д-д-драконов. Драконов выпустили, сир.

Семеро, спасите нас, подумал старый рыцарь.

Ночь кралась медленными черными шагами. Час летучей мыши уступил место часу угря, час угря — часу призраков. Принц лежал в постели без сна, уставившись в потолок, вспоминая, воображая, ворочаясь на льняном покрывале, в лихорадочном возбуждении от мыслей о пламени и крови.

В конце концов, потеряв надежду отдохнуть, Квентин Мартелл направился в солярий, где налил себе чашу вина и выпил ее в темноте. Вкус во рту стал сладким облегчением, и он зажег свечу и налил еще. «Вино поможет мне уснуть» — сказал он себе, зная, что лжет.

Он долго вглядывался в свечку, затем отставил чашу и поднял ладонь над пламенем. Вся сила воли без остатка потребовалась ему, чтоб опускать ладонь до тех пор, пока пламя не коснулось плоти — и сразу же отдернуть ее с криком боли.

— Квентин, ты сошел с ума?

Нет, просто напуган. Я не хочу сгореть.

— Геррис?

— Я слышал, как ты ходишь.

— Мне не спится.

— И ожоги — лекарство от этого? Немного теплого молока и колыбельная пошли бы тебе на пользу. Или, что еще лучше, я мог бы отвести тебя в Храм Граций и найти тебе девушку.

— Хочешь сказать, шлюху.

— Их называют Грациями. Они бывают разного цвета. Только красные трахаются, — Геррис сел за стол напротив. — Мне кажется, септам у нас дома надо перенять обычай. Ты заметил, что старые септы всегда похожи на чернослив? Вот что с людьми делает целомудренная жизнь.

Квентин бросил взгляд на террасу, где между деревьями лежали густые ночные тени. Он слышал тихий звук падающей воды.

— Это дождь? Все твои шлюхи разойдутся.

— Не все. В садах наслаждения есть небольшие комнатки, где они ждут каждую ночь, пока какой-нибудь мужчина не выберет их. Те, кого не выбрали, должны оставаться там, пока не взойдет солнце, чувствуя себя одинокими и отверженными. Мы могли бы их утешить.

— Ты имеешь в виду, что они могли бы утешить меня.

— И это тоже.

— Это не то утешение, которое мне нужно.

— Не согласен. Дейенерис Таргариен — не единственная женщина в мире. Ты что, хочешь умереть девственником?

Квентин вообще не хотел умирать. Я хочу вернуться обратно в Айронвуд и поцеловать обеих твоих сестер, жениться на Гвинет Айронвуд, дождаться когда она расцветет, и иметь от нее детей. Я хочу сражаться на турнирах, заниматься соколиной охотой и травить зверя в лесах, навестить матушку в Норвосе и прочитать несколько книг, которые пришлет мне отец. Я хочу, чтобы Клетус и Вилл и мейстер Кедри снова были живы.