— Ну, — потребовал он, — что сказал контрабандист? Будет у нас лодка?

— Корабль, — поправил его Квентин. — Да, он согласен взять нас на борт, но увезёт не дальше ближайшей преисподней.

Геррис сел на продавленную кровать и стянул башмаки.

— С каждой минутой возвращение в Дорн кажется мне всё заманчивее.

Громадина заявил:

— Я снова повторю, что лучше всего нам двинуться по дороге демонов. Может, она и не такая опасная, как говорят. А если и так, то тем больше мы прославимся, если её одолеем. Дринк с мечом, я со своим молотом — такого никакой демон не переварит.

— И что если Дейенерис будет мертва к тому моменту, как мы до неё доберемся? — спросил Квентин. — Нам нужен корабль. Даже если это «Приключение».

Геррис хохотнул.

— Ты, видно, сходишь с ума по Дейенерис сильнее, чем я думал, раз уж ты готов терпеть этот смрад месяцами. Дня через три я сам буду заклинать их убить меня. Нет уж, мой принц, умоляю, только не «Приключение».

— У тебя есть вариант получше? — осведомился Квентин.

— Есть. Он только сейчас пришел мне в голову. Там, конечно, есть свои опасности, и ты его достойным делом не назовешь… но он доставит тебя к твоей королеве куда быстрее, чем дорога демонов.

— Излагай, — сказал Квентин Мартелл.

Джон перечитывал письмо снова и снова, пока слова не начали рябить и прыгать у него перед глазами.

«Я не могу это подписать. И не подпишу».

Он чуть не бросил пергамент в огонь, однако вместо этого отложил его и сделал глоток эля — от вчерашнего одинокого ужина осталось еще полкружки.

«Мне придется подписать. Они выбрали меня лордом-командующим. Стена — моя, и Дозор тоже мой. Ночной Дозор не принимает участия в войнах».

Он испытал облегчение, когда в дверь заглянул Скорбный Эдд и доложил, что снаружи ждет Лилли. Джон отложил письмо мейстера Эйемона в сторону.

— Я с ней поговорю, — он со страхом ждал этого разговора. — Разыщи Сэма, после мне надо будет поговорить и с ним.

— Он наверное внизу, с книгами. Мой старый септон говорил, что книги — это разговоры мертвецов. Мертвецам следует помалкивать, вот что я скажу. И зачем кому-то слушать, о чём болтают мертвецы? — Бормоча себе под нос что-то о червях и пауках, Скорбный Эдд ушёл.

Лилли, войдя в комнату, тут же опустилась на колени. Джон обошел вокруг стола и поднял её на ноги.

— Передо мной не надо вставать на колени. Это только для королей.

Хотя Лилли была уже и женой, и матерью, Джону она казалась ещё сущим ребёнком — худенькая малютка, укутанная в один из старых плащей Сэма. Плащ был ей так велик, что под его складками можно было бы спрятать еще несколько таких же девочек.

— С детьми всё хорошо? — спросил Джон.

Одичалая робко улыбнулась из-под капюшона.

— Да, милорд. Я боялась, что у меня не хватит молока на двоих, но чем больше они сосут, тем его больше. Они крепкие малыши.

— Мне придется сказать тебе кое-что неприятное, — у него с языка чуть не сорвалось «попросить», но в последний момент Джон сдержался.

— Про Манса? Вель умоляла короля пощадить его. Она говорила, что выйдет замуж за кого-нибудь из поклонщиков и не тронет его и пальцем, только бы Мансу сохранили жизнь. А этого Костяного Лорда пощадят. Крастер поклялся, что убьёт его, если тот хоть раз покажется у нашего дома. Манс за всю жизнь не сделал и половины того зла, что совершил Костяной Лорд.

«Да, Манс всего лишь повёл армию против королевства, которое когда-то поклялся защищать».

— Манс принес нашу присягу, Лилли. Потом он сменил свой плащ, женился на Далле и объявил себя Королем-за-Стеной. Сейчас его жизнь в руках короля. Но мы говорим не о нём, а о его сыне. Сыне Даллы.

— О малыше? — её голос задрожал. — Но он не нарушал присяги, милорд. Он только спит, плачет и сосёт молоко, только и всего. Он никому не причинял вреда. Не дайте его сжечь! Спасите его, пожалуйста!

— Только ты можешь это сделать, Лилли, — и Джон объяснил ей, как.

Другая женщина на её месте завизжала бы, обругала его, прокляла всеми семью преисподними. Другая в ярости кинулась бы на него с кулаками, дала пощёчину, попыталась бы выцарапать глаза. Другая крикнула бы ему в лицо, что не подчинится.

Лилли же только помотала головой:

— Нет! Прошу вас, нет!

Ворон услышал это и тоже каркнул:

— Нет!

— Если откажешься, ребёнка сожгут. Не завтра и не послезавтра… но рано или поздно Мелисандре понадобится пробудить дракона, поднять ветер или сотворить ещё какие-то чары, для которых нужна королевская кровь. От Манса к тому времени останутся только кости да пепел, так что она потребует сжечь его сына, и Станнис ей не откажет. Если ты не увезешь ребенка, она сожжёт его.

— Я уеду, — сказала Лилли, — я заберу его, я заберу обоих — малыша Даллы и своего.

Слезы катились у неё из глаз. Если бы они не блестели в свете свечи, Джон так бы и не понял, что она плачет.

«Жены Крастера, наверное, научили своих дочерей плакать только в подушку. Может быть, они уходили куда-нибудь выплакаться — подальше от крастеровых кулаков».

Джон сжал правую руку в кулак.

— Заберёшь обоих, и люди королевы погонятся за тобой и приведут обратно. Мальчика сожгут… и тебя вместе с ним.

«Если я буду её успокаивать, она подумает, что слезами можно меня пронять. Ей придется понять, что я не отступлюсь».

— Ты заберешь только одного ребенка, и это будет сын Даллы.

— Мать не может бросить сына, а если бросит — будет проклята навеки. Только не сына. Мы спасли его вместе с Сэмом. Пожалуйста, прошу вас, милорд! Мы спасли его от мороза.

— Говорят, смерть от холода почти безболезненна. Огонь же… Лилли, ты видишь свечу?

Она посмотрела на пламя.

— Да.

— Поднеси руку к огню. Дотронься до него.

Ее большие карие глаза сделались еще больше. Она не сдвинулась с места.

— Сделай это.

«Убей мальчишку».

— Давай.

Затрепетав, девушка протянула вперед руку — гораздо выше дрожащего огонька свечи.

— Ниже. Пусть он тебя поцелует.

Она опустила руку — на дюйм, потом еще на один. Когда пламя лизнуло ее кожу, Лилли отдернула руку и захныкала.

— Смерть от огня ужасна. Далла умерла, дав жизнь этому ребенку, но ты его выкормила и вынянчила. Ты спасла собственного сына ото льда, теперь спаси её сына от пламени.

— Но они же сожгут моего малыша. Красная женщина — если ей не достанется сын Даллы, она сожжет моего.

— Твой сын не королевской крови. Мелисандра ничего не добьётся, предав его огню. Станнису надо, чтобы одичалые воевали на его стороне — он не сожжёт невинного младенца без причины. С твоим ребенком все будет хорошо. Я найду ему кормилицу, и его воспитают в Черном Замке, здесь, под моей защитой. Он научится охотиться и ездить верхом, владеть мечом, топором и луком. Я даже прослежу, чтобы его научили читать и писать, — Сэму бы это понравилось. — Когда он вырастет, я расскажу ему, кто он, и отпущу на все четыре стороны — искать тебя, если он того пожелает.

— Вы сделаете из него ворону, — она утёрла слезы тыльной стороной маленькой белой руки. — Я не хочу. Не хочу.

«Убей мальчишку», — подумал Джон.

— Нет. Ты это сделаешь, иначе — я обещаю — в тот день, когда они сожгут ребенка Даллы, умрёт и твой сын.

— Умрёт, — каркнул ворон Старого Медведя, — умрёт, умрёт, умрёт.

Лилли сгорбилась и съёжилась на стуле, уставившись на пламя свечи; на её глазах блестели слезы. Наконец Джон сказал:

— Можешь идти. Никому об этом не рассказывай и будь готова к отъезду за час до рассвета. За тобой придут мои люди.

Девушка поднялась на ноги — бледная и бессловесная, она вышла за дверь, не оглядываясь. Джон слышал шаги в арсенале — Лилли выскочила из него почти бегом.

Поднявшись из-за стола, чтобы прикрыть дверь, Джон увидел Призрака — тот растянулся за наковальней и грыз бычью кость. При появлении Джона крупный белый лютоволк поднял голову.