Один человек решил стать героем.

Он был одним из копейщиков, посланных загнать кабана назад в загон. Может быть, он был пьяный или сумасшедший. Может быть, он любил Барсену Черноволосую издалека или слышал перешептывания о девочке по имени Хаззеа. Может быть, он просто человек, который хотел, чтобы барды воспели его. Он бросился вперед с копьем в руках. Красный песок вздымался из-под его ног; с трибуны донеслись крики. Дрогон поднял голову, кровь капала с его зубов. Герой прыгнул на его спину и вогнал копье в основание длинной чешуйчатой шеи.

Дени и Дрогон одновременно вскрикнули.

Герой оперся на копье, используя свой вес, чтобы вонзить его глубже. Дрогон изогнулся, шипя от боли. Он размахивал хвостом из стороны в сторону. Она видела, как его голова вытянулась на длинной змеиной шее, видела, как он расправил черные крылья. Драконоубийца потерял равновесие и упал на песок. Он с усилием пытался встать на ноги, когда зубы дракона сомкнулись на его предплечье. «Нет» было всем, что мужчина успел прокричать. Дрогон вырвал руку и бросил ее в сторону, как пес мог бросить грызуна в крысиную яму.

— Убейте его, — Хиздар зо Лорак кричал другим копейщикам. — Убейте чудовище!

Сир Барристан крепко держал ее. — Отвернитесь, Ваше Величество.

— Отпусти меня! — Дени вывернулась из его хватки. Мир как будто замедлился, когда она продиралась через парапет. Она потеряла сандалию, когда спрыгнула в яму. Она чувствовала песок между пальцев, пока бежала, горячий и жесткий. Сир Барристан звал ее. Силача Бельваса все еще рвало. Она побежала быстрее.

Копейщики тоже бежали. Некоторые спешили к дракону с копьями в руках. Другие удирали, бросая на ходу свое оружие. Герой вздрагивал на песке, яркая кровь лилась из его разорванного плеча. Его копье все еще оставалось в спине Дрогона, покачиваясь, когда дракон взмахивал крыльями. Из раны шел дым. Когда копейщики приблизились, дракон дохнул на них огнем, окутав двух мужчин черным пламенем. Его хвост ходил из стороны в сторону и задел мастера ямы, ползущего сзади, раскроив его надвое. Другой нападавший ударил его в глаз, пока дракон не поймал его и не вырвал его живот. Мееринцы кричали, сыпали проклятьями, выли. Дени слышала, как кто-то тяжело бежал за ней.

— Дрогон, — кричала она. — Дрогон.

Он повернул голову. Из пасти шел дым. Его кровь тоже дымилась, там, где каплями падала на землю. Он снова взмахнул крыльями, подняв удушливое облако окровавленного песка. Дени задержалась в нем, кашляя. Он клацнул зубами.

— Нет, — все что она успела сказать. Нет, только не меня, ты не узнал меня? Черные зубы клацнули в дюйме от ее лица. Он собирался оторвать ей голову. У Дени слезы навернулись на глаза. Она споткнулась о труп владельца ямы и упала на спину.

Дрогон заревел. Звук заполнил яму. Горячий воздух поглотил ее. Длинная чешуйчатая шея дракона вытянулась к ней. Когда его пасть открылась, она могла увидеть кусочки костей и обуглившуюся плоть между его черных зубов. Его глаза источали тепло. Я смотрю прямо в ад, но я не отвернусь. Никогда прежде она не была ни в чем так уверена. Если я убегу, он сожжет меня и съест. В Вестеросе септоны говорят о семи преисподних и семи небесах, но Семь Королевств и их боги далеко отсюда. Если она умрет здесь, подумала Дени, примет ли бог дотракийцев ее в свой небесный кхаласар, сможет ли она ездить по ночному небу вместе со своим солнцем и звездами? Или злой бог Гиза пошлет гарпий вырвать ее душу и утащит ее вниз к вечным мукам? Дрогон заревел прямо ей в лицо, его дыхание было таким горячим, что могло сжечь кожу. Справа от нее Дени услышала крик Барристана Селми "Меня, попробуй меня, сюда! Меня!"

Дени видела своё отражение в огненных красных безднах Дрогоновых глаз. Какая она маленькая, какая слабая, хрупкая и испуганная. Нельзя, чтобы он видел мой страх. Она царапнула песок, оттолкнув труп хозяина ямы, и сомкнула пальцы на рукояти его кнута. Прикоснувшись к нему, она осмелела. Кожа была теплой, живой. Дрогон снова взревел, так громко, что она чуть не выронила кнут. Его пасть распахнулась перед ней.

Дени ударила его.

— Нет, — завопила она, изо всех сил размахнувшись плетью.

Дракон резко отдернул голову.

— Нет, — снова закричала она, — нет!

Гребень вдоль его морды ощетинился шипами.

Дрогон поднялся, тень от его крыльев накрыла девушку.

Дени стегала плетью чешуйчатый живот Дрогона, снова и снова, пока рука не заболела. Длинная змеиная шея дракона изогнулась дугой. С шипением, он полыхнул сверху черным огнем в нее. Дени бросилась под огонь, размахивая кнутом и крича:

— Нет, нет, нет. ЛЕЖАТЬ!

Его ответный рев был полон страха и ярости, полон боли. Он взмахнул крыльями раз, другой…

… и сложились. Дракон прошипел последний раз и вытянулся на животе. Черная кровь текла из раны, там, где копье пронзило его, и, дымясь, капала на выжженные пески. «Он — огонь во плоти, — подумала она, — как и я».

Дейнерис Таргариен запрыгнула на спину дракона, схватилась за копье и выдернула его. Наконечник наполовину расплавился, железо пылало, раскаленное докрасна. Она отбросила его в сторону. Дрогон извивался под ней, собираясь с силами, по мускулам пробежала дрожь. Воздух был полон песка. Дени не могла видеть, не могла дышать, не могла думать. Черные крылья громоподобно захлопали, и, внезапно, алые пески стали удаляться от нее.

От головокружения Дени закрыла глаза. Открыв их вновь, сквозь пелену слёз и пыли она мельком заметила внизу толпы миэринцев, бегущие вверх по ярусам бойцовой ямы и вытекающие на улицы города.

Одной рукой она все еще сжимала хлыст. Она ударила им Дрогона по шее и прокричала:

— Выше!

Другой рукой она хваталась за чешую, ища пальцами за что бы уцепиться. Дрогон махал своими широкими черными крыльями. Дени чувствовала его жар между своих ног. Ее сердце было готово разорваться в клочья. Да, думала она, да, еще, еще, давай, давай, поднимай меня, поднимай, ЛЕТИ!

Тормунд Великанья Смерть не был высок, однако боги наградили его широкой грудью и внушительным брюхом. За мощные легкие Манс-Разбойник называл его Тормундом Трубящим в Рог и говаривал, что от его хохота с гор сходит снег. Когда он был зол, его рев напоминал Джону голос мамонта.

В тот день рев Тормунда гремел не переставая. Он рычал, он орал, он лупил кулаком по столу так, что перевернул и расплескал кувшин с водой. Рог с выпивкой он из рук не выпускал, и сыпал угрозами, брызжа сладкой от меда слюной. Он называл Джона Сноу трусом, лжецом и перебежчиком, поносил его педиком-поклонщиком с черным сердцем, вором и вороной, жрущей падаль, обвинял в том, что он хочет поиметь в зад весь вольный народ. Он дважды кидал Джону в голову свой питьевой рог, хотя и не забывал перед этим его опорожнить. Тормунд был не из тех, кто льет хороший мед понапрасну. Джон сносил этот поток грязи, ни разу не повысив голос и не ответив оскорблением на оскорбление. Но он также не соглашался дать ему ни пяди земли сверх того, что решил отдать.

Наконец, когда за стенами шатра легли длинные вечерние тени, Тормунд Великанья Смерть — Краснобай, Трубящий в Рог, Ледолом, Тормунд Громовой Кулак, Медвежий Муж, Медовый Король Красных Палат, Говорящий с Богами и Отец Тысяч — сунул ему свою руку. "Так и быть, да простят меня боги. Знаю, сто матерей желали своим детям другого".

Джон пожал предложенную ему руку. В голове звучали слова его клятвы. Я меч во тьме. Я дозорный на стене. Я огонь, отгоняющий холод, свет, приносящий зарю, рог, пробуждающий спящих. Я щит, обороняющий царство человека. И для него еще новая часть: Я страж, который открыл ворота и впустил вражеские ряды внутрь. Он бы отдал многое и еще больше чтобы знать, что то, что он делает сейчас правильно. Но он зашел слишком далеко чтобы поворачивать назад. "Сделано так сделано", — сказал он.

Своим рукопожатием Тормунд мог бы ломать кости. Пожалуй, только в этом он не изменился. Конечно, борода была та же самая, но под зарослями белоснежных волос проступало исхудавшее лицо, а на красных щеках пролегли глубокие морщины. "Мансу надо было убить тебя, когда была возможность, — сказал он, стараясь перемолоть руку Джона в месиво из мяса и костей. — Золото за овсянку, и еще мальчишки… Жестокая цена. Что сталось с тем славным пареньком, которого я знал когда-то?"