Сноу вновь перечел послание из Сумеречной Башни, заточил перо и открыл пузырек с густыми чернилами. Он написал пару писем: одно — ответ сиру Деннису, второе — Коттеру Пайку. Они оба требовали от него подкрепления. Он решил отправить Хальдера с Жабой на запад в Сумеречную Башню, а Гренна с Пипом в Восточный Дозор у Моря. Из-за вязких чернил все слова получались какими-то оборванными, корявыми и неуклюжими, но Джон, вооружившись терпением, писал дальше.

Когда наконец он отложил перо, в комнате стало так прохладно и сумрачно, что ему показалось, будто стены сжались вокруг него. Сидевший на окне ворон Старого Медведя разглядывал его своими проницательными черными глазками. — «Мой последний товарищ, — печально подумал Джон. — Лучше уж мне пережить тебя, иначе ты склюёшь и мое лицо тоже». — Призрак не в счёт. Волк был больше, чем друг. Он был частью его самого.

Сноу встал из-за стола и поднялся по ступеням к своей узкой койке, которая когда-то принадлежала Доналу Нойе.

«Такова моя участь, — раздеваясь, понял он. — Отныне и до конца моих дней».

— Что? — вскрикнула Дени, когда Ирри осторожно потрясла её за плечо. Снаружи царила беззвездная ночь. «Что-то не так», — сразу догадалась она.

— Это Даарио? Что случилось?

Во сне они с Даарио были мужем и женой — простыми людьми, которые жили простой жизнью в высоком каменном доме с красной дверью. Во сне он покрывал её поцелуями — целовал губы, шею, грудь.

— Нет, кхалиси, — прошептала Ирри, — это ваш евнух Серый Червь и безволосые. Вы примете их?

— Да.

Дени поняла, что её волосы всклокочены, а ночная рубашка смята и спутана.

— Помоги мне одеться. И принеси чашу вина — мне надо взбодриться.

«И утопить в вине мой сон».

Она услышала приглушенные всхлипы.

— Кто это плачет?

— Миссандея, ваша рабыня, — у Чхику в руках была лучина.

— Моя служанка. У меня нет рабов, — но Дени никак не могла понять суть. — Почему она плачет?

— Она плачет по тому, кто был ей братом, — объяснила Ирри.

Остальное она узнала от Скахаза, Резнака и Серого Червя, когда те предстали перед ней. Ещё до того, как они успели сказать хоть слово, Дени знала, что вести будут недобрые. Одного взгляда на уродливое лицо Бритоголового было достаточно.

— Дети Гарпии?

Скахаз кивнул, мрачно скривив рот.

— Сколько убито?

Резнак заломил руки:

— Д-девятеро, ваше великолепие. Отвратительное преступление, чудовищное. Ужасная, ужасная ночь.

«Девять». Это слово резануло её точно ножом. Каждую ночь под ступенчатыми пирамидами Миэрина шла невидимая война. Каждое утро с восходом солнца находили свежие трупы и рядом гарпий, нарисованных кровью на стене. На смерть был обречен любой вольноотпущенник, разбогатевший сверх меры или сказавший что-то лишнее. «Но девять за одну ночь…». Это пугало.

— Рассказывайте.

Доложил Серый Червь:

— Ваши слуги были убиты, когда обходили дозором улицы Миэрина, охраняя дарованный вашим величеством порядок. Все были хорошо вооружены копьями, щитами и короткими мечами. Ходили они по двое, и по двое же были убиты. Ваши слуги Черный Кулак и Кетерис были убиты из самострелов в Лабиринте Маздана. Ваши слуги Моссадор и Дуран были убиты камнями, сброшенными со стены у реки. Ваши слуги Эладон Златовласый и Верное Копьё были отравлены в винной лавке, куда они пристрастились заглядывать каждый вечер после обхода.

«Моссадор». Дени стиснула кулаки. Миссандея и ее братья были выкрадены из родного дома в Наате разбойниками с островов Василиска и проданы в рабство в Астапор. Ребенком Миссандея проявила такой талант к языкам, что добрые господа определили её в писцы. Моссадору и Марселену так не повезло: их оскопили и сделали Безупречными.

— Удалось схватить кого-либо из убийц?

— Ваши слуги арестовали хозяина лавки и его дочерей. Они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде.

«Все они клянутся, что ничего не знают, и молят о пощаде».

— Отдайте их Бритоголовому. Скахаз, раздели их и допроси.

— Будет сделано, ваша милость. Как мне их допрашивать — мягко или с пристрастием?

— Для начала мягко. Послушай, что они скажут и какие назовут имена. Может, они тут и ни при чём, — она поколебалась. — Благородный Резнак сказал «девять». Кто еще?

— Трое вольноотпущенников убиты в собственных домах, — сообщил ей Бритоголовый. — Ростовщик, сапожник и арфистка Рилона Ри. Прежде чем убить, ей отрезали пальцы.

Королеву передернуло. Рилона Ри играла на арфе дивно, словно сама Дева. Будучи ещё рабыней в Юнкае, она играла для всех высокородных семей. В Миэрине Рилона стала предводительницей вольноотпущенников и представляла их в совете Дени.

— Кого-нибудь ещё арестовали, кроме торговца вином?

— Нет, о чём с горечью сознаётся ваш слуга. Просим простить нас.

«Милосердие, — подумала Дени. — Будет им милосердие дракона».

— Скахаз, я передумала. Допрашивай торговца с пристрастием.

— Сделаю. Или я могу сурово допрашивать дочерей на глазах у отца. Это должно выжать из него пару имен.

— Поступай, как считаешь нужным, но добудь мне имена, — гнев полыхал в ней огнем. — Убийств Безупречных больше не будет. Серый Червь, прикажи своим людям вернуться в казармы. Они будут охранять мои стены, ворота и меня саму. С этого дня порядок в Миэрине будут поддерживать сами миэринцы. Скахаз, набери новую стражу и составь её поровну из Бритоголовых и вольноотпущенников.

— Слушаю и повинуюсь. Сколько стражников мне набрать?

— Сколько понадобится.

Резнак мо Резнак разинул рот от удивления:

— Ваше великолепие, но откуда взять деньги на жалованье такому количеству людей?

— У пирамид. Назовем это платой за кровь. Я буду взымать с каждой пирамиды по сто золотых за каждого вольноотпущенника, убитого Детьми Гарпии.

Бритоголовый заулыбался.

— Будет сделано, — сказал он, — но вашей лучезарности следует знать, что великие господа Жак и Меррек готовятся оставить свои пирамиды и покинуть город.

Дейенерис уже осточертели и Жак, и Меррек, и все миэринцы, великие и малые — в равной степени.

— Пусть уходят, но проследите, чтобы они не взяли с собой ничего, кроме одежды на теле. Удостоверьтесь, что их золото останется у нас, и запасы провизии тоже.

— Ваше великолепие, — возроптал Резнак мо Резнак, — мы не знаем достоверно, что эти благородные господа хотят присоединиться к вашим врагам. Скорее, они просто перебираются в свои поместья в холмах.

— В таком случае они не будут возражать, если мы сбережём их богатства в стенах города. В холмах не на что тратить деньги.

— Они боятся за своих детей, — сказал Резнак.

«Да, — подумала Дейенерис, — как и я».

— Значит, мы должны сберечь и их. Я потребую от каждого из них двоих детей, и с других пирамид тоже. Мальчика и девочку.

— Заложники, — просветлел Скахаз.

— Пажи и виночерпии. Если великие господа будут возражать, объясните им, что в Вестеросе служить при дворе — это великая честь для ребенка, — договаривать она не стала. — Идите и сделайте, как я велела. Мне нужно оплакать моих мертвецов.

Дени вернулась в покои на вершине пирамиды и обнаружила на лежанке заплаканную Миссандею, пытающуюся изо всех сил приглушить звуки рыданий.

— Идем, поспишь со мной, — сказала она маленькой переводчице. — До рассвета ещё много часов.

— Ваше величество добры к вашей служанке, — Миссандея скользнула под простыни. — Он был хорошим братом.

Дени обняла девочку.

— Расскажи мне о нем.

— Когда мы были маленькими, он учил меня лазать по деревьям. Он мог поймать рыбу голыми руками. Однажды я увидела, как он спал в саду, а над ним порхала сотня бабочек. Он был так красив в то утро. Ваша служанка… я хотела сказать, я любила его.

— Как и он тебя, — Дени пригладила волосы девочки. — Только скажи, моя милая, и я отошлю тебя из этого ужасного места. Я найду где-нибудь корабль и отправлю тебя домой. В Наат.