Звуки, проникающие из-за двери, были слабыми и приглушенными. Давос встал и начал ходить по камере. Как для камеры, помещение было большим и странно удобным. Он подозревал, что когда-то это камера была спальней какого-нибудь лорденыша. Она в три раза превышала размеры его капитанской каюты на "Черной Бессе", и была даже больше, чем каюта, которую занимал Салладор Саан на своей «Валирийке». Хотя ее единственное окно было давным-давно заложено кирпичами, одна стена все еще могла похвалиться очагом, достаточно большим, чтобы выдержать чайник, и было настоящее отхожее место в укромном уголке. Пол был сделан из кривых доски, полных щепок, а его нары воняли плесенью, однако, эти неудобства были незначительными по сравнению с тем, что ожидало Давоса.
Еда тоже стала сюрпризом. Вместо каши, черствого хлеба и гнилого мяса, обычной еды в темницах, его стражники принесли ему свежей рыбы, еще горячий хлеб прямо из печи, пряную баранину, репу, морковь, даже крабов. Гарт был не слишком доволен этим. "Мертвые не должны есть лучше, чем живые", пожаловался он, и не один раз. У Давоса были меха, чтобы не замерзать ночами, дрова, чтобы разжечь огонь, чистая одежда, жирная сальная свечка. Когда он попросил бумагу, перо и чернила, Терри принес их на следующий же день. Когда он попросил книгу, чтобы не разучиться читать, Терри появился с Семиконечной Звездой.
Несмотря на все удобства, его камера оставалась камерой. Ее стены были из прочного камня, и настолько толсты, что он ничего не мог расслышать извне. Дверь была из дуба и железа, и стражники держали ее закрытой. Четыре комплекта тяжелых железных оков свисали с потолка, в ожидании дня, когда лорд Мандерли решит заковать его в цепи и отдать Шлюхе. Может быть, этот день будет сегодня. В следующий раз Гарт откроет мою дверь, и не для того, что принести мне кашу.
У него сосало под ложечкой, верный признак того, что утро уползло в прошлое, и с тех пор не было ни крохи еды. Умирать — не самое худшее, куда страшнее — неизвестность, когда или как. Он уже побывал в нескольких тюрьмах и темницах в то время, когда был контрабандистом, но там он был с другими заключенными, так что всегда было с кем поговорить, поделиться своими страхами и надеждами. Но не здесь. Кроме стражников, Давос Сиворт был в Волчьем Логове совсем один.
Он знал, что настоящие темницы были внизу, в подземельях замка — подземные темницы, камеры пыток и сырые ямы, где огромные черные крысы скреблись во мраке. Его тюремщики утверждали, что все они были пусты в настоящее время. "Здесь только мы, Лук," — сказал ему сир Бартимус. Он был главным тюремщиком, похожий на мертвеца одноногий рыцарь, с покрытым шрамами лицом и невидящим глазом. Когда сир Бартимус был под хмельком (а сир Бартимус был под хмельком почти каждый день), он любил похвастаться, как он спас жизнь лорду Виману в Битве у Трезубца. Волчье Логово стало его наградой.
Остальные «мы» состояли из повара, которого Давос никогда не видел, шести гвардейцев в казармах первого этажа, пары прачек, и двух тюремщиков, которые следили за заключенным. Терри был юный сын одной из прачек, мальчик лет четырнадцати. Старика звали Гарт, он был огромным, лысым и молчаливым, носил одну и ту же засаленную кожаную куртку ежедневно, и на его лице, казалось, всегда было сердитое выражение.
Годы, проведенные в контрабандном промысле, научили Давоса Сиворта чувствовать опасных людей, и Гарт был опасным. Луковый Рыцарь старался держать язык за зубами в присутствии Гарта. С Терри и сиром Бартимусом он был менее сдержан. Он благодарил их за пищу, поощрял их желание рассказать о своих надеждах и своей жизни, вежливо отвечал на их вопросы, и никогда не пытался докучать им расспросами о своей собственной участи. Когда он чего-то просил, это были мелочи: корыто с водой и немножко мыла, книги для чтения, чуть больше свечей. Большинство таких желаний было удовлетворено, и Давос был должным образом благодарен.
Никто из них не стал бы говорить о лорде Мандерли, короле Станнисе или Фреях, но они охотно говорили о других вещах. Терри хотел пойти на войну, когда достаточно подрос, чтобы сражаться в боях и стать рыцарем. Он любил жаловаться на свою мать. Она спала с двумя гвардейцами, признался он. Мужчины были из разных дозоров, и не знали друг о друге, но в один прекрасный день один или другой догадается бы, и может пролиться кровь. В некоторые ночи парень даже приносил мех вина в камеру и, пока они пили, расспрашивал Давоса о жизни контрабандистов.
Сира Бартимуса не интересовал окружающий мир, да и вообще все, что случилось с тех пор, как он потерял ногу, благодаря лошади без всадника и пиле мейстера. Он пришел и полюбил Волчье Логово, несмотря ни на что, и больше всего ему нравилось говорить о его долгой и кровавой истории. Логово было старше, чем Белая Гавань, сказал рыцарь Давосу. Оно было воздвигнуто Королем Джоном Старком, чтобы защищать устье Белого Ножа от налетчиков с моря. Многие младшие сыновья короля Севера жили здесь, многие братья, дяди, воюродные братья. Некоторые оставляли замок в наследство своим сыновьям и внукам, и возникли новые ветви дома Старков; Грейстарки продержались дольше всех, удерживая Волчье Логово на протяжении пяти веков, пока они не решили присоединиться к Дредфорту, поднявшему мятеж против Старков Винтерфелльских.
После их падения замок переходил из рук в руки. Дом Флинт держал его на протяжении столетия, дом Локк — почти два столетия. Слэйты, Лонги, Хольты и Ашвуды властвовали здесь, выполняя приказ Винтерфелла — охранять реки. Грабителей из Трех сестер однажды взяли замок, сделав его своей твердыней на севере. Во время войны между Винтерфеллом и Долиной, замок был осажден Осгудом Арреном, Старым Соколом, а потом сожжен его сыном, которого помнят под именем Тейлона. Когда старый король Эдрик Старк стал слишком слаб, чтобы защитить свое королевство, Волчье Логово было захвачено работорговцами со Ступеней. Они клеймили своих пленников раскаленным железом и стегали их кнутом перед отправкой за море, и эти черные каменные стены были тому свидетелями.
"Потом пришла жестокая зима", — сказал сир Бартимус. "Белый Нож замерз, и даже лиман покрылся льдом. Ветры пришли, завывая, с севера, и вынудили работорговцев собраться внутри у костров, и, пока они согревались, на них пошел новый король. Это был Брандон Старк, правнук Эдрика Снежной Бороды, тот самый, которого люди прозвали Ледяные Очи. Он отбил назад Волчье Логово, раздел работорговцев догола, и отдал их рабам, которых он нашел закованными в подземельях. Говорят, что рабы вывесили кишки рабовладельцев на ветвях сердце-дерева, как подношение богам. Старым богам, а не этим новым с юга. Ваши Семеро не знают зимы, а зима не знает их".
С этим Давос поспорить не мог. Из того, что он видел в Восточном Дозоре-у-Моря, знакомиться с зимой поближе ему самому не очень то и хотелось.
— Каким богам молитесь? — спросил он одноногого рыцаря.
— Старым. — Улыбающийся, сир Бартимус был похож на череп. — Я и моя семья были здесь до Мандерли. Очень может быть, что мои предки развешивали на этих деревьях внутренности.
— Никогда не думал, что Северяне устраивают для своих сердце-древ кровавые жертвоприношения.
— Вы, Южане, еще многого не знаете о Севере, — ответил сир Бартимус.
Он не ошибся. Давос сел к свечке и посмотрел на буквы, которые он нацарапал, слово за словом, в дни своего заключения. Я был лучшим контрабандистом, чем рыцарем, написал он своей жене, лучшим рыцарем, чем десницей короля, и лучшим десницей короля, чем мужем. Мне так жаль. Мария, я любил тебя. Пожалуйста, прости все обиды, которые я нанес тебе. Если Станнис проиграет войну, мы тоже потеряем наши земли. Отвези мальчиков через Узкое море в Браавос, и научи их думать обо мне хорошо, если сможешь. Если Станнис взойдет на Железный Трон, дом Сиворт выживет, и Деван останется при дворе. Он поможет вам устроить других мальчиков к благородным лордам, которым они могут служить пажами и оруженосцами, и заслужить рыцарское звание. Это был лучший совет, который он когда-либо давал ей, хотя ему хотелось бы, чтобы он звучал мудрее.
