— Лучше я останусь с вами. В Наате мне будет страшно. Вдруг опять придут работорговцы? С вами я чувствую себя в безопасности.
«Безопасность». От этого слова глаза Дени наполнились слезами.
— Я хочу, чтобы ты была в безопасности.
Миссандея была всего лишь маленькой девочкой, но рядом с ней Дейенерис чувствовала себя такой же маленькой.
— Ни с кем я не чувствовала себя в безопасности. Разве что с сиром Виллемом, но он умер, и Визерис… Я хочу уберечь тебя, но… так тяжело… быть сильной. Мне не всегда ясно, что делать. Но я должна знать. Я — всё, что у них есть. Я их королева… я их… я их…
— …Мать, — шепнула Миссандея.
— Мать драконов. — Дени задрожала.
— Нет. Мать всем нам, — Миссандея обняла её крепче. — Вашему величеству надо поспать. Скоро придёт рассвет, и соберется ваш двор.
— Мы обе будем спать, и нам приснятся сны о лучших временах. Закрой глаза, — когда девочка послушалась, Дени поцеловала её в веки. Миссандея хихикнула.
Целовать Миссандею, однако же, было проще, чем заснуть. Дени закрыла глаза и попыталась думать о доме — о Драконьем Камне, Королевской Гавани и всех других местах, о которых ей рассказывал Визерис — местах в другой, более доброй, стране… но мысли её точно корабли, подхваченные встречным ветром, постоянно возвращались к Заливу Работорговцев. Когда Миссандея сонно засопела, Дени выбралась из её объятий и вышла на предрассветный воздух — опереться на холодный кирпичный парапет и поглядеть на город. Перед ней рассыпались тысячи крыш, и луна расцветила их оттенками слоновой кости и серебра.
Где-то внизу под этими крышами собирались Дети Гарпии и плели заговоры, чтобы убить её саму и всех, кто её любит, и снова заковать её детей в цепи. Где-то внизу голодный ребенок просил молока. Где-то в постели умирала старуха. Где-то обнимались мужчина и женщина, страстно срывая друг с друга одежду. Но здесь наверху лишь лунный свет блестел на стенах пирамид и арен, ничем выдавая, что происходит внизу. Наверху была только Дейенерис — одна.
Она была от крови дракона. Она могла убить Детей Гарпии, и детей этих Детей, и детей их детей. Но дракон не может накормить голодного ребенка или облегчить боль умирающей.
«И кто осмелится полюбить дракона?»
Дени поняла, что снова думает о Даарио — с его золотым зубом и трёхзубой бородой, с сильными руками, покоящимися на рукоятях парных аракха и стилета — рукоятях чеканного золота в виде обнажённых женщин. В день его отъезда, прощаясь, он легко поглаживал их подушечками пальцев.
«Я ревную к рукоятке меча, — осознала она, — к женщинам из золота».
Она поступила мудро, отправив его к ягнячьим людям: она была королевой, а Даарио Нахарис не годился в короли.
— Прошло уже много времени, — сказала она только вчера сиру Барристану. — Что если Даарио предал меня и переметнулся к моим врагам?
«Три измены должна ты испытать».
— Что если он встретил другую женщину, какую-нибудь лхазарянскую принцессу?
Она знала, что старый рыцарь не любит Даарио и не доверяет ему. Несмотря на это, он всё равно галантно ответил:
— Нет на свете женщины прекраснее вашего величества. Только слепой может в этом сомневаться, а Даарио Нахарис не слеп.
«Нет, — подумала она, — у него глаза тёмно-синие, почти фиолетовые, и золотой зуб блестит, когда он улыбается».
Впрочем, сир Барристан был уверен, что Даарио вернется, и Дени могла только молиться, чтобы он оказался прав.
«Ванна поможет мне успокоиться».
Она прошлёпала босиком по траве к своему бассейну на террасе. Вода холодила кожу, заставив ее покрыться мурашками. Подплыла стайка мелких рыбешек и принялась пощипывать руки и ноги Дейенерис. Она закрыла глаза и отдалась воде.
Тихий шелест заставил её открыть глаза. Дени с легким всплеском села в бассейне.
— Миссандея? — позвала она. — Ирри? Чхику?
— Они спят, — прозвучал ответ.
Под деревом хурмы стояла женщина в плаще с капюшоном, касаясь травы длинными полами. Под капюшоном виднелось твердое блестящее лицо.
«Она носит маску, — вспомнила Дени, — деревянную маску, покрытую тёмно-красным лаком».
— Куэйта? Это сон? — она щипнула себя за ухо и поморщилась от боли. — Ты снилась мне на «Балерионе», когда мы впервые попали в Астапор.
— Это был не сон. Ни тогда, ни сейчас.
— Что ты здесь делаешь? Как прошла мимо моей стражи?
— Я пришла другим путем. Твои стражники меня не видели.
— Стоит мне позвать, и они убьют тебя.
— Они будут клясться тебе, что меня здесь нет.
— Так ты здесь?
— Нет. Послушай меня, Дейенерис Таргариен. Стеклянные свечи горят. Скоро придет бледная кобылица, а за ней и другие. Кракен и темное пламя, лев и грифон, сын солнца и скомороший дракон. Не верь никому из них. Помни Бессмертных. Берегись надушенного сенешаля.
— Резнак? Отчего мне его бояться? — Дени встала в бассейне. По её ногам стекала вода, и от ночного холода руки покрылись мурашками. — Если ты хочешь меня о чём-то предупредить, говори ясно. Чего ты хочешь, Куэйта?
В глазах заклинательницы теней блеснул лунный свет.
— Показать тебе путь.
— Я помню путь. На север через юг, на запад через восток, назад, чтобы продвинуться вперед. И чтобы обрести свет, я должна пройти через тень, — она выжала воду из серебряных волос. — Мне надоели загадки. В Кварте я была нищей попрошайкой, здесь я королева. Я приказываю тебе…
— Дейенерис. Помни Бессмертных. Помни, кто ты.
— Я от крови дракона. — «Но мои драконы рычат во тьме». — Я помню Бессмертных. «Дитя троих» — так они назвали меня. Трёх коней они обещали мне, три огня и три измены. Одну из-за крови, одну из-за золота, одну из-за…
— Ваше величество? — Миссандея стояла в дверях королевской опочивальни с фонарем в руках. — С кем вы разговариваете?
Дени метнулась взглядом к дереву. Там не было никого — ни плаща с капюшоном, ни лаковой маски, ни Куэйты.
«Тень. Воспоминание. Никто».
Она была от крови дракона, но сир Барристан говорил, что кровь эта может быть дурной.
«Неужели я схожу с ума?»
Когда-то её отца называли Безумным.
— Я молилась, — сказала она наатийке. — Скоро рассветёт. Стоит перекусить перед приемом.
— Я принесу вам что-нибудь на завтрак.
Снова оставшись одна, Дени обошла вокруг пирамиды в надежде найти Куэйту — мимо сгоревших деревьев и обугленной земли там, где её люди пытались пленить Дрогона. Но она не услышала ничего, кроме ветра в кронах фруктовых деревьев, и не увидела в садах никого живого, кроме нескольких белесых мотыльков.
Миссандея вернулась к ней с дыней и чашей сваренных вкрутую яиц, но Дени не хотелось есть. Как только небо посветлело, и звезды угасли одна за другой, Ирри и Чхику помогли ей облачиться в токар из лилового шёлка с золотой бахромой.
Когда Резнак и Скахаз явились к королеве, она обнаружила, что смотрит на них с подозрением, помня о трех изменах. «Берегись надушенного сенешаля». Она опасливо потянула носом в сторону Резнака мо Резнака. «Я могу приказать Бритоголовому арестовать его и подвергнуть дознанию». Предотвратит ли это исполнение пророчества? Или его место просто займет какой-нибудь другой предатель?
«Пророчества неоднозначны, — напомнила она себе, — и Резнак может быть именно тем, кем кажется, и не более».
Скамья из чёрного дерева в пурпурном зале оказалась доверху завалена атласными подушками. Это зрелище вызвало у неё легкую улыбку. «Дело рук сира Барристана». Старый рыцарь был хорошим человеком, но иногда чересчур простодушным.
«Это была просто шутка, сир», — подумала она, но всё равно села на подушки.
Бессонная ночь скоро дала о себе знать. Дени едва подавляла зевоту, слушая, как Резнак толкует о ремесленных гильдиях. Похоже, каменотесы были недовольны королевой, и каменщики тоже. Некоторые бывшие рабы начали тесать камень и класть кирпичи, лишая работы членов гильдий — и подмастерьев, и самих мастеров.
