Когда-то кто-то умный, а иных на цитаты не разбирают, сказал: «Credo quia absurdum»[1].

Чуть позже не менее кто-то умный решил, что сие молвил Тертуллиан, полным именем которого я бессовестно проверяю друзей на трезвость.

Поверьте, выговорить под градусом Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан в правильной последовательности задача не из простых, а уж вспомнить, чем он собственно знаменит, — задача невыполнимая…

Сложнее только…

Так ладно, отвлеклась.

К чему это я вообще вдруг вспомнила?

К тому, что это чертово «Credo quia absurdum» было единственным, что я смогла посоветовать квартирной хозяйки, когда она поинтересовалась:

— Дорогая, и почему я должна поверить, что просроченную уже на три дня оплату, ты отдашь до конца этой недели?

В общем, признаю, мой ответ был немного остроумным и много глупым, ибо — к моему невезению и величайшему огорчению — эта образованная женщина с латынью оказалась знакома, меня поняла и…

…и дверь квартиры громко хлопнула у моего лица.

А я и мой новенький, красивенький, дорогой, а от того любимый, чемодан очутились на лестничной площадке.

Что ж наручные часики весело отсчитывали девятый час утра, а я не менее весело и заковыристо — ступеньки лестницы, поелику лифт — новый и фешенебельный, прям как дом — находился в режиме вечного ремонта.

Двор встретил меня жарой, духотой, особо ощутимой после прохлады подъезда, бьющим в глаза солнцем и радостным визгом детей.

И пока я прикидывала расстояние «крыльцо-асфальт» и соотносила их с собственными силами, зазвонил телефон.

Настойчиво зазвонил, противно, как он умеет звонить только в самые неудобные моменты. И, конечно, я перетряхнула всю сумку прежде, чем выловить его и, сдувая прилипшие к лицу пряди, прочитать на загоревшемся экране: «Любимый».

Наверное, мое злобное рявканье: «Да?!» было не тем, что от меня ждали, но на большее моих сил не хватило.

Впрочем, его растеряно-неуверенно-обреченный ответ был тоже совсем не тем, чего ожидала я:

— Солнце, а ты все уже знаешь, да?

— Что знаю, Вадик? — переспросила я, перестав тянуть чемодан и выпрямившись.

И да, согласно законам жанра, подлости, а заодно и Мёрфи, мой любимый — единственный и неповторимый — слезно раскаялся и чистосердечно признался, что в его жизнь нагрянула любовь, точнее вернулась…

…старая, пыльная и пропахшая нафталином, — мысленно и злорадно закончила я…

…единственная, неповторимая и незабываемая, — проныл Вадик.

В общем, любовь — это Кристина, она же боевая подруга детства, она же вечная соседка по парте, она же первая красавица школы, она же первая и, как оказалась, незабываемо-единственная любовь Вадика.

Что ж желаю счастья!

Правда на робкое Вадикино:

— Ну не молчи, Солнце, скажи хоть что-нибудь!

Я проникновенно сказала совсем другое. Латынью, коя прям-таки привязалась ко мне с утра.

— Pedicabo ego vos et irrumabo[2]… - если быть точнее, сказала я, с чувством процитировав первую строчку шестнадцатого стихотворения Катулла.

Вадик латыни не знал, но зато знал меня, поэтому проницательно обиделся.

— Злая ты, Варька! — сказал оскорбленный в лучших чувствах бывший любимый и отключился.

А я со злостью пнула чемодан, сломала каблук и подвернула ногу.

Нет, сегодня определенно не мой день.

К двум часам дня невезение достигло своего апогея и воплотилось в виде приставучего парня, что нарезал вокруг меня круги и зазывательно-оглушительно вопил:

— Девушка, девушка, только сегодня, в последний день весны, примите участие в нашей акции: «Здравствуй, лето, я пришла к тебе с приветом!». Протестируйте наш крем от загара «Белоснежное сияние» и получите в подарок личный дневник! Красивый дневник для красивой девушки! Лучший друг и советчик! С ним вы сможете делиться самым сокровенным!

С чемоданом наперевес уйти быстро, красиво, а главное по-английски, невозможно. Да и солнце, палящее пусть и не в зените, но еще около него, окончательно меня разморило, поэтому, сидя на скамейки в тени аллеи городского парка, я с ленивой усмешкой слушала эту банальную агитацию и изредка поглядывала на часы.

До пяти было еще долго, а раньше Мила — не Люда и не Людмила, а только Мила! — в своем банке не освободится и меня, бедную и несчастную, к себе в квартиру на пару дней перекантоваться не заберет.

Поэтому я смиренно сидела, ждала и скучала. Парень крутился рядом, собачкой скакал за проходящими мимо представительницами прекрасного пола от шестнадцати до восьмидесяти и…возвращался ко мне.

— Девушка…

— Почему дневник? — неожиданно даже для себя и исключительно от скуки, поинтересовалась я. — И почему Фет так безжалостно перевран? Плагиатим?

Парень запнулся, осекся, остановился и растерянно захлопал глазками.

Ну да, привычный сценарий дал сбой. Не он пристает к прохожим, а к нему, да еще и с глупыми вопросами!

Мне же было любопытно, как он выкрутится. Но парень меня разочаровал: хлопнув глазками в последний раз, он жалобно переспросил:

— Фет?!

— Ага, — я охотно согласилась и, округлив глаза, страшным шепотом спросила. — Ты что Фета не знаешь?

— Не-е-ет, — парень нервно сглотнул и с опаской оглянулся, — а он парк держит, да? Бить будет за то, что я тут без разрешения?

Последнее звучало уж совсем обреченно, а я откинулась на спинку скамейки и поняла, что разделяю мнение старшего поколения о необразованности молодежи.

O tempora! O mores![3]

Тьфу ты, чертова латынь!

Ладно, буду надеяться, что про Пушкина юное дарование хотя бы слышало, но сама спрашивать не рискну. Вопреки злым и беспочвенным, конечно, слухам нервная системы у меня все ж была и психика тоже, причем не железная.

Впрочем, глупость — это дар небесный для неглупых, образованных, хитрых и бессовестных гадов вроде меня. И вообще, как пел еще кот Базилио: «Покуда есть на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки», поэтому прости, Афанасий Афанасьевич!

— Будет, бить, — я улыбнулась и безмятежно стала разглядывать свой маникюр, — сказал, что все зубы пересчитает и обе почки перебьет, если ты не уйдешь отсюда прямо сейчас. Меня же попросил передать.

— К-когда?

Логично, я ж тут уже часа два сижу, давно могла сказать, но ответ у меня есть:

— Сейчас, позвонил, пока ты тетке крем свой впаривал.

— А-а-а, — парень протянул с уважением, почесал затылок и зачем-то вытащил подарочный дневник кислотно-розового цвета. — Возьмите для Фета, ну чтоб… мне нельзя зубы считать, я только их вылечил.

Ну да, стоматолог нынче дорогой, так что аргумент весомый.

Дневник я, впрочем, быстренько взяла, пообещала передать, уверила, что розовый цвет Фета не смутит и не обидит, и забарабанила пальцами по скамейки, ожидая, когда это умное чудо свалит куда подальше.

Чудо почему-то не сваливало, переминалось с ноги на ногу и смотрело на меня телячьими глазами.

— Ну?

— Так это… если что, дневник волшебный, — со странной улыбкой объявил парень, — все, что вы напишите сегодня на первой странице до двенадцати ночи сбудется к началу осени! Есть только одной условие — вы должны вести дневник, не реже трех раз в неделю!..

Умное чудо оказалось еще и психом.

Приплыли.

Ответить ему я не успела — от соседней скамейки поднялась ввысь стая голубей, скрывая от меня парня, а когда они улетели, он уже исчез.

И нет, от подобного таинственного исчезновения, я в эту ерунду не поверила, скорей писать желания и радостно прыгать от подобного подарка небес не стала, а сунула девчачью мечту в сумку и продолжила ждать Милку.

На вечер у нас была запланирована прекрасная программа, которая начиналась с вино-водочного магазина и именовалась «Все мужики сво…»

Мой любимый Вадик и самая лучшая Кристиночка, что была еще и нашей с Милкой одноклассницей, определенно заслуживали икоту на весь вечер, а мы право перемыть им косточки.