— Зато весело, — с улыбкой из дурдома, то бишь безумной, подбодрила ее я.

Судя по выражению лица, статус «Безнадежная» за мной официально закреплен.

Руководствуясь моим любимым принципом и в целом инструкцией ко всей моей жизни, а именно «Сгорел сарай — гори и хата!», я в лучших традициях Ромки и камикадзе села рядом с мамой и рассказала ей… все.

Про универ и гаху мама отвесила подзатыльник, возвела очи горе, подумала и объявила, что отцу, который был отправлен чаевничать и налаживать «дипломатические отношения» с Дэном, я признаваться буду сама, ибо «Дочь — историк!» два года из его уст звучало гордо и уже привычно.

— Ладно, черт с тобой, — добавила, еще подумав, мама, — раз за два года не передумала, то дерзай. В крайнем случае, поедешь к тете Гале хвосты коровам крутить в Казахстан и овец пасти.

Я сглотнула, ибо, скажу вам, мама знает, что такое правильная мотивация!

Нет, я не имею ничего против Казахстана, овец-коров и тети Гали, но в ста пятидесяти километрах от единственной трассы, без интернета и связи — во-о-он на том пригорке тока ловит! — с удобствами на улице, с единственной деревней в девяносто семь человек — или шесть, если дед Сабит-таки помер, как грозил уже лет десять — я не поеду!!!

Лучше сразу прибейте меня из милосердия!

— Мам… — жалобно начала я, но меня оборвали и про остальное велели рассказывать.

Под остальным подразумевались Вадик и Дэн и рассказывать мне не хотелось. И не то, чтобы мама выпытывала подробности — чего их выпытывать, когда и так все видно? Причем в прямом смысле слова — но даже в общих чертах объяснить, что Вадик — урод и по телефону меня кинул, а Дэн — это Дэн и я сама понятия не имею какие у нас теперь отношения, сложно.

Очень сложно.

Но мама, когда не включает режим общения с приставкой гипер, на удивление и всеобщее изумление человек чуткий и многое понимает без слов, поэтому она только вздохнула и махнула рукой:

— Ай, замолчи лучше, а то чувствую себя оберфюрером на допросе несчастного партизана. Когда определишься, то в гости надеюсь приедете и нам скажешь? И главное: Дэн-то твой хоть учиться или так же в поисках себя?

— Учится, — я улыбнулась, — первый курс меда закончил.

— Медик в семье — это всегда хорошо, — задумчиво протянула мама.

А я поняла, что она успокоилась окончательно.

Понятия не имею как, но Дэн умудрился очаровать моих родителей за два часа и, когда мы прощались в коридоре, то мама сочувствовала моему соседу и просила звонить «в случае чего», а папа звал на рыбалку — высшая категория одобрения, даже Вадику такой чести не было оказано — и дал разрешение быть со мной построже, поскольку я «оторва без царя в голове».

В общем, мои родители отчалили с полной уверенностью, что у меня все хорошо, я надежно пристроена и переживать не о чем.

В гости нас двоих тоже звали, но не раньше августа, ибо, как оказалось, они из аэропорта и сразу обратно в аэропорт. Из Бухареста, где был симпозиум папы, в Мельбрун, на конференцию мамы. Правда, недельную, остальные три они планируют отдыхать и наслаждаться жизнью.

Дэн, кажется, подобному насыщенному графику удивился, а я лишь усмехнулась. Не припомню ни одного года, чтобы мои родители просидели дома больше двух месяцев. Они вечно в разъездах и как их не выгнали с их работ, я до сих пор удивляюсь.

— Они правда твои родители? — с легкой заторможенностью спросил Дэн, когда мы усадили их в такси и вслед помахали.

— Меня растили бабушка с дедом, — фыркнула я.

— А-а-а, тогда это многое объясняет.

Я с удивлением поглядела на его задумчивую рожу и решила все-таки уточнить:

— Ба была примой нашего драмтеатра, а дед у меня писатель.

— А у вас… творческая семья.

Еще б!

Да я с трех лет знаю, что в театре служат, а не работают, и что Жорж Санд — это тетя, а не дядя.

В квартиру мы поднялись молча, а в квартире повисла напряженная тишина.

Мы же стоим в коридоре, молчим.

Как идиоты и ситуация тоже идиотская, поэтому, глубоко вдохнув, я проговорила на выдохе:

— Спасибо, что не стал разуверять моих на счет нас с тобой, они б не поняли и вообще… в общем, спасибо тебе сегодня.

Под хмурым взглядом говорить тяжело, но на одном только выдохе возможно, и я говорю, а после отвожу глаза и иду к себе.

Дэн окликает уже на повороте:

— Варя?

— Да? — я не оборачиваюсь, только останавливаюсь, потому что иначе обязательно натворю какую-нибудь глупость.

— Значит, забудем? — он подходит, останавливается за моей спиной.

На расстоянии, но… у меня все равно начинает покалывать кожу от его близости, и хочется обернуться, и обнять.

Поцеловать, но…

— Да, ничего ведь такого и не было…

Я сама не знаю, что это: вопрос или утверждение, но мой сосед отвечает:

— Да, ты права. Обычная физиология.

— Конечно.

И я поверю в это, но завтра, а сегодня прореву весь вечер, когда услышу, что Дэн уходит.

И ночевать он не возвращается.

Меня хватило на сутки и шестнадцать часов, а после я позвонила Ромке:

— Твой «свой в доску» Дэн где может быть? — мрачно спросила я.

Нет, я не волнуюсь, я просто слегка интересуюсь куда мог почти на двое суток пропасть мой сосед. И единственная причина этого интереса — квартплата, которую я одна не потяну.

Я интересуюсь и только из квартплаты.

Повторю еще раз десять и точно поверю.

— На ска… — начал Ромка, но тут же исправился. — В больнице. У него практика досрочная.

— И сегодня он там?

— Не контролировал, — Ромыч хмыкнул. — Узнать?

— Да, а какая больница?

— Семерка, — с неприкрытым злорадством провозгласил Рома.

А я наморщила лоб, вспоминая, и вспомнила… на свою голову.

— Это ж на другом конце города.

— Да, — с удовольствием подтвердил он, — а потому что не надо было выпендриваться и пальцы веером гнуть, я его в приемку звал, так нет. И август ему, видите ли, свободный подавай.

В мстительное ворчание я вникать не стала, вместо этого решила прояснить важный момент:

— Ромочка, — с избытком нежности и любви к другу ласково протянула я, — а угадай кто дал моим запасные ключи и адрес?

— Да ты че?.. — искренне изумился мой друг. — Что, какая-то сволочь дала ключи и адрес твоей явки?! Варвар, срочно координаты этого гада, я уже выезжаю его убивать.

Я закатила глаза и вздохнула:

— Ты хоть меня предупредить мог?

— Так-то я, то есть эта сволочь тебе написала, вот только ты до сих пор даже не прочитала, — голосом невинно обвинённого возмутился Ромка.

И разговор быстренько свернул, ибо человек он занятой и важный. Как постоянно вздыхает с видом утомленного героя, вся приемка на нем держится. Правда, чем именно он там занимается не сознается, поэтому злой мной и жестокой Милкой Ромка зачислен в начальники начальников всех курьеров или руководители всех руководителей мальчиков на побегушках.

С удовольствием отправив его руководить и начальствовать, я открыла непрочитанное «неблагодарной» мной сообщение.

Состояло оно из одного слова, ибо любимым Ромочкиным писателем в школе был Антон Павлович, а его напутствие «Краткость — сестра таланта», судя по всему, было взято на вооружение и связано со скрытой любовью к морю и флоту.

Ибо слово гласило: «Полундра»

А ближе к вечеру позвонил Гордеев и пригласил на ужин.

В Континенталь.

— Думаю после всего пережитого я могу надеяться на положительный ответ, — в его голосе послышалась улыбка.

А я остановилась у окна, посмотрела на развалившегося на подоконнике Сенечку и на залитый солнцем двор.

И согласилась.

Наряжаться и краситься не хотелось, но в ресторан в джинсах не ходят, поэтому пришлось вытряхивать себя из последних и натягивать на себя платья.

Черное и маленькое, как завещала еще Коко Шанель.

Правда, мое в отличие от традиционного варианта было выше колена, но это уже мелочи жизни.