А еще и только для нас Анна Николаевна — это теплые и мягкие руки, понимающая, чуть ироничная улыбка и запах сигарет, жасмина, трав, что все вместе сплетаются и образуют неповторимый и любимый для нас запах дома.

— Вертихвостки мои соизволили почтить старую и больную женщину своим присутствием, — щурясь, насмешливо улыбаясь и выдыхая очередную порцию дыма, наконец заметила нас старая и больная женщина.

— Ну что вы, Анна Николаевна, какая вы старая, какая вы… — взволнованно приняв всунутый обратно букет, начал кавалер.

Но Анна Николаевна его повелительно перебила:

— Мася, заткнись и улетучься, как аммиак при нагревании.

— А букет… — попытался не улетучиваться незадачливый Мася, которому на ближнем расстоянии оказалось не больше сорока пяти.

— Потом, — отрезала Ба и легко его развернула и в спину подтолкнула. — И на будущее, Мася, лилии я не люблю, покупай розы. Красные.

Мася закивал китайским болванчиком и почти побежал, на ходу доставая телефон, а Анна Николаевна проводила его снисходительным взглядом и повернулась к нам.

— Ну? Я долго буду ждать?

И мы кинулись к ней на шею с двух сторон.

Во двор мы заходим еще нескоро, а зайдя переглядываемся с Милкой и с криками:

— Я первая!

— Чур я!

К широкому крыльцу несемся на перегонки и на веранду, она же летняя столовая, взбегаем толкаясь, а из нее, привычно путаясь в белоснежной занавеске, вваливаемся в просторный коридор — сени — и придирчиво оглядываемся: что изменилось?

По углам всё также развешаны травы, вдоль левой стены банки с вареньями-соленьями, на полу разноцветные самодельные половики. Направо — дверь в дом, прямо — винтовая лестница в нише на второй этаж и третий, мансардный, этаж.

На первом этаже — холл, кухня, кабинет-библиотека и ванная-туалет, на втором — спальня Ба и еще две гостевые и тоже туалет-ванная, а на третьем — одна сплошная комната с огромным круглым окном, наша комната.

Мы обходим все, смотрим и облегченно выдыхаем, когда убеждаемся, что ничего не поменялось, все как раньше.

Почему-то это важно для нас.

[1] Ян Вермеер (1632–1675) — нидерландский художник-живописец, мастер бытовой живописи и жанрового портрета.

[2] Питер де Хох (1629–1684) — голландский живописец, который специализировался на изображении повседневных интерьеров и экспериментировал со светом.

Утро началось в полдесятого и началось оно с криков. Точнее гневно-возмущенных воплей Милки с первого этажа:

— Ба, господи, ты женщина с высшим образованием! Естественно-научным образованием! Ты кандидат наук! Ты пособия для вузов пишешь! Ну как, как ты можешь с серьезным видом впаривать эту чушь людям?! Ты же сама в это не веришь!

— А люди верят. И кто я такая, чтобы их разубеждать? — совершенно спокойно и с нотками философствования отозвалась Анна Николаевна.

— Ба… — страдальчески простонала Мила.

А я всхлипнула от с трудом сдерживаемого смеха.

Упс.

Про прикольное, на мой взгляд, и кошмарное, на взгляд Милки, «хобби» Анны Николаевны я совсем забыла упомянуть.

Сие хобби же вполне объясняет почему из халатов и тюрбанов состоит домашний гардероб Анна Николаевны, почему она идеально подходит дяде Саве с его повадками Остапа Бендера и почему в кабинете-библиотеке стоит магический шар, а в ящике лежит колода Таро и свечи.

Да, Анна Николаевна — гадалка!

Шарлатанка и манипулятор наивным населением — бурчит Милка.

Ведьма — плюется с завистью Азалия Петровна.

Потомственная знахарка и ведунья — гласит надпись на личном сайте Анны Николаевна, а сама Ба только загадочно улыбается.

Нет, в принципе все права на «потомственную знахарку и ведунью» у Анна Николаевны есть, ибо ее бабка или прабабка, что жила в этом же доме (если закрыть глаза на многочисленные перестройки и достройки), слыла настоящей шептуньей и ведьмой, и люди все еще помнят как за приворотам-отворотами к ней бегали, как та могла проклясть, а могла спасти, будущее предсказывала и… вообще. В общем, местные в способностях «потомственной ведьмы и ведуньи» не сомневаются и всем приезжим охотно на ее дом указывают.

Анна же Николаевна не менее охотно пересчитывает деньги и совестью, к которой ее вечно призывает внучка, не пользуется.

Если быть вернее, то в принципе ее не имеет.

— Не, ну ты видела?! — злым вихрем Милка взлетела в комнату. — Она обманывает, а стыдно мне!

— Ну так не стыдись и не мешай человеку наслаждаться своим хобби, — я зевнула, палец ввысь приподняла и глаза лениво приоткрыла. — Опять продала воду с глюкозой за чудодейственное средство от сглаза за тысячу?

Милка замерла и обернулась, лицо у нее было вытянувшимся и начавшем постепенно краснеть, а я поняла, что сболтнула лишнее.

— Не ну это я так, предположила, — поспешно исправилась и даже в гамаке села, — в кино видела подобное.

Хорошо, что подруга еще не знает про слабительное в каплях — одна капля в день и не чаще раза в неделю — от неверности.

И про гранатовый сок с солью, что выдается за кровь черного петуха, убитого в полнолуние. Шикарно снимает венец безбрачия, проклятье любой сложности и кругленькую сумму со счета.

— Она тетке на картах нагадала встречу с судьбой, а ей не судьбу, а диетолога, косметолога, стилиста и фитнес-тренера надо встретить сначала, — подозрительно глядя на мое невинное лицо, произнесла Милка.

— И что нагадала и все? — я удивилась.

Пусть Анна Николаевна и обманывает людей, но советы при этом дает дельные, получше многих психологов, поэтому помимо гадания Ба должна была посоветовать как раз всех перечисленных Милкой специалистов.

— Сказала, что судьба ее пока далеко, а звезды предвещают встречу в местах, где люди испытывают себя на прочность, — хмыкнула Мила. — Короче, тетка в две тренажерки записалась и сразу годовые абонементы взяла.

— Ну вот видишь, все отлично, — я улыбнулась и пожала плечами. — Как говорили мой любимый Базилио и обожаемая Алиса, пока живут на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки…

Закончила я уже напевая и от кинутой подушки со смехом увернулась.

— Мы не сторонники разбоя, на дурака не нужен нож… — кубарем скатываясь вниз прогорланила я, чтобы выкрикнуть в сенях, — ему с три короба наврешь, и делай с ним что хошь!

Через двор я кинулась в огород, чтобы перемахнуть через плетенный забор и, раздеваясь на ходу, сбежать по склону к реке, а затем с визгом нырнуть в остывшую за ночь воду.

Милка с проклятьями — сразу видно внучка ведьмы! — неслась следом.

Днем мы собирали красную смородину, а вечером под руководством Анны Николаевны ее перебрали и узнали, что готовим из нее аджику и желе.

МЫ готовим.

— Ба, я слишком молода для заготовок на зиму, это удел пенсионного возраста, — простонала с несчастным видом Мила, еще более несчастно смотря, как кипятятся банки.

— Правда, Анна Николаевна, мы еще не в том состоянии маразма, когда добровольно согласны на подобную экзекуцию, — я с неменьшим ужасом наблюдала, как перед нами ставят машинку для закатки банок и упаковку крышек.

— Цыц, инертные газы, бабушка сказала, вы сделали, — на стол рядом с машинкой водрузили ноут, — рецепт в интернете. Справитесь, это не сложнее радикального механизма хлорирования метана.

Мы скептически на нее поглядели. Нет, по отдельности слова еще знакомые и даже вроде понятные, а вот вместе звучат ругательством.

Очень некрасивым ругательством.

— А ты куда? — переведя хмурый взгляд со стола на Ба, поинтересовалась Мила.

— А я в кино! — гордо ответила Анна Николаевна, кокетливым жестом взбивая замысловатую прическу. — С Масей. И чтоб все к моему приходу было закатано, удел пенсионного возраста.

И да, она ушла.

А мы посмотрели ей вслед.

И… эй, стойте.

Стоп!

Нас жизнь к подобному не готовила!

Не, ну в принципе мы закатали.

По рецепту.

— Я это пробовать не буду, — мрачно отчеканила Милка и для верности помотала головой.