Живыми.

— Они два сукиных сына, — орал, кажется, тоже сходя с ума от радости невозмутимый Григ, — твою мать, почти невредимыми, твою мать, чудо!!! Сидели, твою мать, в хижине, твою мать, засыпанные снегом, твою мать, все пятеро моих и два шведа еще, твою мать, чудо…

Кажется, он кричал что-то еще, что такого не бывает, хотя нет в горах как раз только так и бывает, что он сам их уроет при встрече, что я молодец, что…

Я уже не слышала, что еще… я сползла по стене и заорала.

И, перепугав всех, долго не могла объяснить, что случилось, пока Ромка не надавал мне пощечин и не заставил либо кивать, либо мотать головой.

— Жив?

Спросил он нетерпеливо, и я кивнула и снова засмеялась.

И зарыдала.

Когда Ромка сказал, что пить будем до белочек, то значения его словам я не предала. Все так говорят, но в худшем случае приходят только металкогольные психозы и люди в белых халатах.

В общем, все бывает в первый раз.

Глаза я закрыла, зажмурилась и снова открыла.

Белочка никуда не делась.

Жаль, интересно, вызывать скорую или сразу психиатров?

— Привет, — сказала, между тем, белочка и стала откручивать себе голову.

Ясно, сразу психиатров, обреченно констатировала я, закрыв глаза.

Тут без вариантов.

— Я — Алиса, — представилась вежливая белочка.

— Варя, — ошарашенно выдохнула, думая, что клуб дорогой, а алкоголь паленный.

И глаза открыть-таки решилась.

Из любопытсва, терять-то уже нечего.

Моргнула, потом еще раз и тихо выдохнула. Психиатр отменяется, обойдусь окулистом.

С головой белки в руках на меня смотрела девушка. Конечно, странноватая на вид, но девушка.

Не белка.

— Ник сказал, что тебя не кантовать, — приветливо и радостно объявила белк… Алиса, — но ты сама проснулась, я тебе не будила. О'кей?

Я кивнула и, придерживая голову, попыталась принять вертикальное положение и понять, где я, собственно, нахожусь.

Первое удалось с трудом, второе — легко. Кабинет Ника узнала по репродукциям Гримшоу[1], который притягивал своей мрачностью и печальной загадочностью.

— А ты и есть та самая клевая подружка Ника, что всем понравилась на озерах? — надувая огромный розовый пузырь из жевачки и смотря на меня огромными каре-зелеными глазами, с неприкрытым любопытством спросила она.

Я кивнула, потом сообразила, что подруга — в другом смысле, но объяснять что-то слишком сложно для моей головы.

Можно для начала водички, много водички, потом душ, а потом уже поговорить?

— Круто, — оценила Алиса, — а я швестер, ну или систер. Ты дойч знаешь?

Нет, сейчас я даже «русиш» не знаю и знать не хочу.

Пузырь жевачки все ж не выдержал и оглушительно лопнул, заставив вздрогнуть и поморщиться. Швестер-систер, впрочем, не заметила, она увлеченно объясняла степень родства:

— Нет, ты думаешь Ник утаил от тебя наличие любимой сестрёнки и хочешь устроить истерику, да? Ни нада, я не его сестра, точнее я его систр, ну то есть он меня всегда ею считал и все так считали. Он, представляешь, мне даже косички в садик заплетал, — Алиса хихикнула и за прядь себя дернула.

Ах, да, волосы этого чудо — сколько ей лет?! — отдельная тема. Попроси меня описать шедевр на ее голове в два слова, я бы, не задумываясь, ответила, что буйство красок.

Или вырви глаз.

Какой садист-приколист, по ошибке парикмахер, ее вообще согласился покрасить во все цвета радуги?! Нет, смотрелось даже красиво, но дико.

Очень дико.

— Дай воды, пожалуйста, — попросила хрипло.

А Алиса, на миг замолчав, закивала китайским болванчиком и за бутылкой минералки на столе подорвалась.

— Держи, — минералочка перекочевала в мои руки, а Алиса продолжила, — так вот, систр Ника я только так, а вообще мой брат — Фил. Ну ты ж его знаешь?

Последний вопрос был задан под мой кашель, поскольку минералка встала в горле.

— Эй, ты чего? — Алиса забеспокоилась и по спине от души постучала. — Подавилась? Бывает! Фил сказал, что вы знакомы. Вы знакомы?

— Знакомы, — кивнула ошалело.

И скажите, что у Фила есть еще одна сестра, пожалуйста, потому что вот в это чудо Ник не может быть влюблен.

— Ник, ты мне тогда про сестру Фила наврал или как? — не выдержала и все же спросила, когда меня вызвались довезти до дома, поскольку вид у меня был нетоварный.

— Не наврал, — он дернул недовольно уголком рта, — у Фила две сестры.

И спрашивать дальше не захотелось, но Ник продолжил сам.

— Ее зовут Марина, она близняшка Фила. Живет в Англии и счастливо замужем за лондонским денди, что трудиться то ли журналистом, то ли редактором в мелкой газетенке.

Ник скривился, и я пожалела, что начала этот разговор.

— А Алиса у них младшенькая, — скрипнул зубами он, — мое персональное исчадие ада.

— Ну…

— Вот, как думаешь, сколько ей лет? — не выдержав со злостью спросил Ник и по рулю врезал.

— Семнадцать? — предположила осторожно.

Нет, по состоянию души там явно не больше пяти годиков, и я в свои двадцать почувствовала себя рядом с ней старой, ворчливой и всем раздраженной теткой.

Ну правда, нельзя столько болтать, когда у человека похмелье!

— Девятнадцать, — выдохнул он, — через месяц двадцать будет.

— Что?!

Лицо у меня вытянулось, а нижняя челюсть отпала, и я жалобно пробормотала:

— Она не может быть почти моей ровесницей.

— Может и с психическим развитием у нее все нормально, — предупреждая мой не самый корректный вопрос ответил он и ухмыльнулся, — проверяли.

— А…

— Просто некоторые в упор отказываются взрослеть, — у Ника от злости заходили желваки на скулах, — и возмущаются, когда их не пускают на лошадку на детской карусели в парке. Еще Алиса ненавидит всех девушек рядом со мной, портит любой намек на личную жизнь. И заскок под дурочку перед ними — это уже клише. Ты, кстати, неплохо держалась, судя по ее недовольной роже.

— Под дурочку у нее вообще отлично получается косить, — Ник фыркнул, — она ведь у нас актриса… талантливая, чтоб ее… В театральный поступила. Видела ж ее костюм?

— Угу.

Я вздрогнула.

Видела.

И белочку теперь долго не забуду и пить столько никогда не буду.

— У меня поставщик, переговоры, а тут она, — Ник выругался, — заскочила после репетиции. Они в театре эстрады очередной спектакль для детей ставят.

— И она там белочка, — то ли с ужасом, то ли с восхищением пробормотала я.

Вчера вечером совместными усилиями мы написали Дарье Дмитриевне, что Дэн жив, почти цел и их сейчас эвакуируют в военный госпиталь Катманду, подробности будут только завтра.

Подумав, дописали, что мне придётся остаться ночевать у подруги, которая заболела. Ромка с уже пьяным смехом подтвердил, что он — моя самая близкая подруга и болен он просто ужасно.

И сейчас я медлила.

— Удачи, — Ник ободряюще улыбается, когда я, задрав голову, смотрю на окна седьмого этажа, наш балкон.

— Я все же дура, — вздыхаю и, кисло улыбнувшись на его подмигивание, выбираюсь из машины.

— Тогда не дрейф, детка, дуракам везет! — высовываясь из машины, кричит Ник.

Утешил.

Я отмахиваюсь, но квартиру отпираю уже почти без страха. Дарью Дмитриевну и Александра Владимировича нахожу на кухне, они обедают.

— Добрый день, — я улыбаюсь, чувствуя себя при этом подростком, который со школьной дискотеки вернулся не в девять, а в одиннадцать, и родители его ждут с ремнем и домашним арестом.

— Добрый, Варя, — Дарья Дмитриевна улыбается в ответ, подняв глаза поверх чайной чашки, — как твоя подруга?

Милка лучше всех нас, ибо, как истинная ведьма в энном поколении, она жрет, не толстея, и пьет без похмелья, поэтому уже позвонила и сообщила, что у нее все отлично, а Ромка лежит, требует яду, всех ненавидит и клянется больше не пить.

— Ей уже значительно лучше, — врать некрасиво, но полезно.

Иногда.

— А подругу зовут Ник, что лучший друг Дениса? — Александр Владимирович отрывается от планшета и презрительно усмехается.