И сейчас она единственная гордо высится над всем городище.

Я вижу ее из далека и иду по знакомой и крутой тропинки, поднимаясь вверх. Вот только сначала тихо и с улыбкой знакомлюсь с Зелей, которого установили недавно и которого я еще не видела.

Зеля — это от зиланта как в татарских легендах и сказках называли змея или дракона. И по одной из легенд здесь находился храм язычников, в котором обитал этот самый змей-оракул и предсказывал судьбы. В плату ему приносили человеческие жертвы и, может, именно поэтому его называли еще чертом, а городище стало чертовым.

Незадолго же до падения Волжской Булгарии зилант исчез, и я, вспомнив эту легенду, с улыбкой спрашиваю у Зели:

— А мне нагадаешь судьбу? Правда, заплатить могу только шоколадкой. Ты баунти в жертву возьмешь?

Зеля мне, разумеется, не отвечает, а пара прохожих косится, как на ненормальную. И я, пряча улыбку, возмущенно киваю на змея и говорю людям:

— От райского удовольствия отказывается, представляете?!

Они уже не косятся, они в диагнозе утвердились, но последние дни мне не привыкать, поэтому я только усмехаюсь.

— Совсем зажрался… — договариваю, уже поравнявшись с частоколом и сторожевой башней-реконструкцией, под которую и ныряю.

А оттуда уже наверх и только наверх.

К башне и сохранившемуся фундаменту еще нескольких каменных сооружений. И для начала я обхожу именно их, вспоминая, как ползала в детстве и, пока все добросовестно слушали экскурсовода и фотографировались, успевала разыграть воображаемое сражение и захватить башню.

И только потом обхожу башню и устраиваюсь на самом краю обрыва.

Воздух тут тоже другой, чистый до звона в голове и пьянящий, и ветер — еще теплый, летний, с запахом реки, травы и солнца — треплет волосы и задирает край свободного топа.

Я усаживаюсь на прогретую землю, по-турецки, и вдыхаю, как говориться, полной грудью.

Болконский общался с дубом и разглядывал небо Аустерлиц, кто-то идет в храм, а я… я смотрю как река раздваивается, огибая остров, и снова сливается. Если ж повернуть голову налево, то будет Елабуга, как на ладони, и взгляд сначала выцепит белый с голубыми куполами Спасский собор.

И я могу так сидеть часами, физически ощущая, как боль уходит и даже дышать становится легче.

Елабуга для меня личная отдушина.

— Простите, вы ведь с Минина? — голос раздается где-то справа и над головой, когда я, окончательно отрешившись от всех посторонних звуков, близка к нирване и полному взаимопониманию с собой и окружающим миром.

Ну или, что ближе к истине, когда начинаю дремать.

На свежем воздухе, с солнышком и теплым ветром спиться вообще очень хорошо.

— Да, — отвечаю и, открыв глаза, поворачиваю голову.

Рядом со мной стоит пожилая женщина и вежливо улыбается.

У нее огромная соломенная шляпа с желтыми лентами, что колышутся на ветру, светло-жёлтая рубаха и белые брюки. На шее бусы из жемчуга в два ряда, неодинаковых по длине.

Она похожа на Галину Польских, и я ее узнаю.

Тоже с Минина.

Видимо, организованная экскурсия добралась и до городища — последнего объекта в программе, а значит пора закругляться и собираться. До теплохода я планировала прогуляться пешком и неспеша.

— Прощу прощения, что беспокою, — она вежливо улыбается, — мне показалось, вы можете знать, что это за церковь?

Женщина указывает на золотые купола бело-зеленой церкви.

Или, точнее, храма.

— Покрова Пресвятой Богородицы, — отвечаю, почти не задумываясь, и вставая сама указываю на голубой купол, что едва виднеется между этим храмом и Спасским собором, — а вот это Никольская церковь.

— Вы ведь не первый раз здесь? — она смотрит на меня внимательно и с интересом.

А я киваю и охотно отвечаю, намолчавшись за весь день.

— Раз пятнадцатый, не меньше.

— И все на теплоходе?

— Нет, еще сами. В начале августа проводится Спасская ярмарка, незабываемое зрелище…

Мы незаметно с ней разговариваемся.

И я узнаю, что ее зовут Марта Савельевна и у них с мужем это шестой поход до Астрахани, а сегодня он — Петр Васильевич — остался купаться, объявив что в третий раз про Дурову слушать категорически отказывается, а после дома Цветаева сам пойдет веситься.

— Да друга себе нашел он и пиво на причале они приметили, — усмехается Марта Савельевна, когда мы с ней неспеша возвращаемся к теплоходу, до отплытия остался час. — Тоже моряк, капитан. Только мой на Северном флоте служил, а этот на Тихоокеанском. Второй день выясняют, кто круче…

Я улыбаюсь.

А она рассказывает, как они жили Североморске и как Петя однажды написал ей стихи.

— Кошмар, худшего я в своей жизни не видела, — утирает слезы от смеха Марта Савельевна и все равно смеется, — мы тогда только поженились. Ни сотовых, ни тем более интернета не было. Письма всё писали. Они тогда до Северного полюса ходили и ему кто-то сказал, что стихи — это крайне романтично и особенно собственного сочинения. Ну вот он и сочинил…

Я тоже смеюсь.

— И вы женаты уже тридцать семь лет? — я смотрю на нее недоверчиво.

А она кивает и уже не смеется — хохочет.

— Через три года уже рубиновая свадьба будет, а кажется только вчера из загса выбежали, — Марта Савельевна качает головой, и улыбка у нее становится мечтательной. — Представляешь, на дворе февраль и минус сорок, в валенках и телогрейки замуж выходила…

— И вы согласны были столько времени ждать его из рейсов? — я улыбаюсь, но смотрю с удивлением и, пожалуй, непониманием.

— А как же? — она смотрим на меня тоже с удивлением. — И ждала, и волновалась. На военном корабле Петя всю жизнь пробыл. От младшего лейтенанта и до каперанга[1] дослужился. Всякое бывало.

Марта Савельевна вздыхает, а я неожиданно даже для себя признаюсь:

— А я не смогла. Ни волноваться, ни ждать.

— Я тоже не сразу, — помолчав задумчиво проговорила она, — даже вещи собирала и к маме в Питер, но знаешь, врозь оказалось страшнее, чем ждать. Без надежды, понимаешь?

И я киваю, неуверенно.

Да, нет, наверное.

[1] Каперанг — капитан 1-го ранга. Соответствует войсковому званию полковник в сухопутных войсках и авиации.

В Астрахань мы заходим в начале девятого и пробудем здесь весь день.

И пока мои родители отчалили за икрой и арбузами, ибо лучшие только здесь, я помчалась на рынок.

Замаливать грехи и покупать часть подарка на свадьбу любимым друзьям, от которых за платье и свадебный салон я получила еще в Перми и узнала, что был привлечен даже Ромка со всем его обаянием и харизмой, который рассказал слезливую историю, сделав из меня жутко больного человека на голову, и безусловно согласился заплатить за платье, благо деньги я им перевела еще по дороге.

В подарок же я планировала купить панно из рыбьей кожи, ибо красиво и оригинальнее сервиза или набора кастрюль.

Допускаю, последние — вещь нужная, но не на свадьбу. Для свадьбы лучше подойдет набор скалок или сковородок, они универсальные. И на кухню, и на скандал.

К обеду обзаведясь громоздким панно — удачного вешанья, Ромочка! — и доперев его до теплохода, я на ресепшене столкнулась с Мартой Савельевной и Петром Васильевичем, с которым за эти дни тоже успела познакомиться и услышать множество баек про море.

— Варя! — Марта Савельевна увидела меня первой и всплеснула руками, — Петя, помоги скорей девочке. Ты откуда это тащишь?!

— Здравствуйте, — я расплылась в радостной улыбке и панно отдала, ибо руки от него уже отваливались и ныли, — спасибо. С рынка, друзьям на свадьбу покупала.

Номер у меня находится на средней палубе, и я, забрав ключи, торопливо поднимаюсь, чтобы открыть и придержать дверь.

— Куда?

— На стол кладите.

— Варя, ты бывала в планетарии? — неожиданно спросила, поднявшаяся с нами, Марта Савельевна.

А я отрицательно помотала головой.

Мимо проходила, когда гуляли по расположенному рядом Лебединому озеру и лебедей с утками кормили, а в самом планетарии как-то не приходилось.