После Цоя Ник исполняет Танец злобного гения КиШа, а после из Би-2 и Агаты Кристи.

— Ты ему нравишься, — неожиданно говорит Фил, когда все подпевают «А мы не ангелы, парень, нет мы не ангелы!..». — И, если для тебя это развлечение, то остановись сейчас, пока все не зашло слишком далеко.

Улыбаться и жизнерадостно подпевать со всеми больше не хочется, и я замолкаю и лишь киваю на его слова, показывая, что услышала.

— Он мой друг, я за него переживаю, — словно оправдываясь, говорит Фил.

Я снова киваю, смотря на него, а на следующей песне не выдерживаю и ухожу к самодельному пирсу, с которого еще несколько часов назад мы с визгом ныряли в воду.

Опустив ноги, слушаю уже приглушенное бренчание гитары, голоса, что идут то на понижение, становясь неразборчивыми, то взлетают, и я слышу отчетливо каждое слово.

Комары, не слышимые и не видимые у костра, здесь активизируются, жужжат противно, но отмахиваться не хочется, и я болтаю ногами в начавшей остывать темной воде и гляжу на чуть светлую полоску почти потухшего заката на самом горизонте и синее с оттенками, облаками и звездами небо над головой.

Красиво, прям сказочно.

Если б не комары и аккомпанирующие им цикады со сверчками.

— Вон та яркая звезда, не звезда, а Юпитер, — голос Ника раздается неожиданно, он садится рядом, а его куртка опускается мне на плечи.

— Та? — я указываю рукой на самую яркую и большую.

Она притягивает взгляд своим ровным блеском, таинственным.

— Угу. Что сказал тебе Фил?

— Что я тебе нравлюсь и чтобы я тебе не морочила голову, — не сразу, но отвечаю и, склонив голову, поворачиваюсь к нему.

Ник же морщится.

— Фил, как обычно, заботливая мамочка.

— Он прав.

Ник хмыкает и срывает травинку.

— Он всегда у нас прав. И что?

Наверное, ничего и, наверное, стоит промолчать, но я признаюсь:

— У меня завтра знакомство с родителями парня.

Ник молчит, прежде чем поинтересоваться:

— Ты его любишь?

И теперь молчу я, потому что… потому что…

— Не знаю.

— Значит, не любишь, — хмыкает он, — когда любят, не сомневаются.

— Философствуешь?

— Делюсь опытом, — внезапно фыркает Ник и, глядя на меня, неожиданно широко улыбается. — Слушай, Фил прав, ты мне нравишься. С тобой весело и прикольно, ты согласна на любой предложенный кипишь, это клево. К тому же ты красивая, умная и с тобой реально интересно общаться, но…

— Ты любишь другую? — выдыхаю я догадку.

Выдыхаю и с облегчением, и с обидой.

Нет, конечно, хорошо, что минус один предполагаемый поклонник и мы можем спокойно общаться дальше, потому что мне тоже нравится проводить время с Ником, но в тоже время немного обидно, что первая красавица для него не я.

Эх, прав Ромка, что женщины самые нелогичные существа.

— Я ее ненавижу, — с непередаваемой интонацией признается Ник.

— Бывает, — соглашаюсь, чтоб не молчать, и пихаю в бок, — сознайся, она сегодня здесь?

— Нет, — Ник коварно ухмыляется, — но ее брат да, и завтра она уже будет знать с кем я тут был.

— Фил? — прищуриваюсь и догадываюсь.

— Ага.

— Ну и ты и гад, — восхищенно тяну я.

— Что поделаешь, — с наигранной печалью вздыхает он и возводит очи горе, — A la guerre comme a la guerre.[2]

Я в ответ смеюсь и стукаю его в плечо. За использование меня в темную не обидно, да и вообще вся обида пропадает окончательно, а я понимаю, что получила еще одного друга и компаньона для идиотских и безумных выходок.

И, поверьте, это куда круче, чем поклонник.

[1] Юлия Олефир «А мы с тобой, конечно, просто дружим…»

[2] На войне как на войне (фр.)

— Ты им понравилась, — не глядя на меня и придерживая лед у разбитой головы, проговорил Гордеев.

С сомнением проговорил.

— Они мне тоже, — ответила с тем же сомнением и свисающую на нос прядь волос сдула.

Мы переглянулись.

— Что с Гошей делать будем? — спросил сидящий между нами Ромка.

На пол и лежащий там труп мы посмотрели дружно и столь же дружно вздохнули.

А день начинался прекрасно.

И, как говорят в романах, ничего не предвещало беды, я лишь проспала, застряла в лифте, сломала каблук на подходе к Гордееву, выплеснула на его рубашку кофе, неудачно пошутила с гаишниками и обеспечила Гордеева штрафом с тремя нулями, вместо двух.

Впрочем, это всё была ерунда по сравнению с поджогом охотничьего домика и недоутоплением самого Гордеева, когда я стукнул его веслом и он свалился в воду.

Случайно стукнула, и подожгла случайно, и вообще это не начало прекрасного дня, а уже его середина.

И ладно, если уж огласила почти весь список своих подвигов, то закончу самым главным, который был напоследок, вишенка на торте, так сказать, а именно — я убила Гошу.

Тоже случайно, честное слово!

Просто стечение обстоятельств, Венера в Юпитере или Сатурн в Марсе и успокоительное с вином.

Ох, не надо было их мешать, не надо.

И Ромке скидывать адрес, где меня искать, если в девять вечера не выйду на связь тоже.

Искать же меня следовало в дачном поселке с охранной и пропускной системой.

За высокими заборами, на ухоженных газонах и в шикарных домах.

— Красиво жить не запретишь, — пробормотала я себе под нос, когда Гордеев вручную открывал ворота, ибо механизм заело.

Как всегда, буркнул он, вылезая из машины.

А я философски и сочувствующе покивала ему вслед. Нет совершенства даже для богатых в этом бренном мире!

— Переживаешь? — въезжая, наконец, на участок покосился на меня Гордеев.

После полфлакона валерьянки, сорока капель корвалола и полблистера глицина, запитого вином?!

Пф-ф-ф… нет!

— Немного, — улыбнулась ему.

— Не переживай, маме ты понравишься, — пообещал он, накрываю мою руку своей.

И… не ошибся.

Пока я с грацией слона в попытке не зацепиться пятнадцатисантиметровой шпилькой — и не спрашивайте, чем я думала, сама поняла, что не думала — выходила из машины и нервно одергивала подол платья. Таки да, было выбрано платье бирюзовое с разрезами, ибо под руку попалась первым оно.

Так вот, пока я выходила, к нам уже бежали с радостными криками:

— Славочка приехал! Варюша! Витя, дети приехали!

И в цепкие объятия я попала раньше, чем опомнилась и разглядела белоснежный наряд с соломенной шляпой.

— Мы так давно с тобой хотели познакомиться, — со слезами на глазах и расцеловывая меня в обе щеки умильно объявила мама Гордеева.

Вирсавия Евгеньевна, как представил мне ее Гордеев.

И мне самой интересно: где откапали такое имя и как будет сокращенный вариант: Вира или Сава?

Да, я размышляла именно над этим пока меня знакомили с отцом семейства, Виктором Кирилловичем, (Гордеев, кстати, оказался очень на него похожим) а после проводили на террасу пить «кофий», ибо сиссития[1] — Варюша, ты как историк точно знаешь это слово, в отличие от моих обалдуев — откладывалась до прибытия Таты с семьей.

В общем, с самой вежливой улыбкой самой воспитанной девочки я сидела с идеально прямой спиной и нестерпимо сильно ждала приезда Таты.

Нет, если признаваться, то родители Гордеева мне понравились и общаться с ними было интересно, поскольку за полчаса я узнала о всем героическом детстве «Славки».

Славка в этот момент сидел рядом, краснел, как школьник, смущенно улыбался и изредка страдальчески тянул: «Ма-а-ам…»

Короче, все было даже очень хорошо, пока не прозвучал самый кошмарный вопрос, какой только можно представить:

— Свадьбу-то когда планируете играть?

Спросила Вирсавия Евгеньевна словно между делом, Виктор Кириллович оторвался от газеты, Гордеев поперхнулся кофе, а я продолжила безмятежно улыбаться, потому что глицин с бокалом красненького — великая вещь!

— Мы еще об этом не думали, — ответила я, поскольку «жених» мой все откашляться не мог.

Пришлось еще его по спине хлопать. От души. Так, что он чуть ли в стол не врезался.