Доучивать паразитологию, чтобы сегодня за завтраком гордо объявить, что мухи, вши и блохи успешно пройдены, закреплены в памяти и готовы для сдачи.

Я уже ставила горшочки в духовку, когда зазвонили в домофон. От неожиданности чуть не выпустила из рук один и чертыхнулась.

Не, пускай Дэн идет.

У меня тут мясо и енот, который уже тянет лапы к крышечке и…

— Сенека, имей совесть! — я возмутилась, выдернула из-под самого черного носа последний горшочек и торопливо засунула его к остальным в духовку. — Я пять минут назад тебе целую варенную курицу дала!

Енот, сидя на задних лапах и поджимая передние, скромно потупился.

— Что, все съел?!

Я ахнула и перевела ошарашенный взгляд на его миску с водой.

Пустую.

— Ты пустишь меня по миру, проглот хвостатый!

Сенечка фыркнула, а в кухню заглянул Дэн, поправил очки и непривычно растерянно проговорил:

— Варь, к тебе там пришли.

Будь на дворе тридцать седьмой год, решила б, что чекисты, а так только передала Сенечку Дэну на ручку, как эстафету, и пошла узнавать кто по мою душу явился.

Честное слово, лучше б чекисты!

Но жизнь — увы и ах! — ко мне немилосердна…

В дверях светился от радости Вениамин собственной персоны.

При параде.

С букетом розовых роз.

Весь мой богатый словарный запас при взгляде на эту картину испарился как-то враз и оставил гулкую пустоту в моей голове с нервным смехом и некстати выползшими из глубин памяти воспоминаниями.

Вениамин, решив на второй недели учебы и знакомства, что я его судьба, принялся за активную деятельность по обретению судьбы и достижению цели, то есть меня.

Девиз: «Вижу цель — не вижу препятствий» был его руководством к действию. В прямом смысле. Препятствия он не видел никаких и никогда.

Контрольная по старославянскому, когда все активно переводят и выискивают глаголы? Пфф, фигня! Ради пятиминутного выступления двух музыкантов из ближайшего перехода — приглашения на свидание должно ведь быть эффектным? — все отвлекутся, проникнутся, умилятся, а главное Варечка согласится.

Варечка была согласна только зафитилить в него туфлей с пятнадцатисантиметровым стальным каблуком, ибо в деканат вызвали обоих и сделанную, если не идеально, то почти, МОЮ контрольную аннулировали тоже.

Или был еще выдающийся случай.

Канун 8 марта. Тюльпаны, открытки, страдальцы-мужчины и небольшой концерт внутри нашего дорогого исторического факультета.

Быстро сооруженная сцена в одной из больших аудиторий и занавес-штора к ней. Все в приподнятом настроении (сокращенный день и впереди праздник!) ждут, смеются, мужская часть коллектива нервно-взволнованно готовится.

Первым с торжественно-открывающей речью выступает наш декан. Шторы-занавесы отъезжают, мы лицезрим вышедшего родного декана и красивую надпись на розовом фоне с сердечками за его спиной на всю стену… «Варенька, я тебя люблю!!!»

Можно не говорить, что остальные как-то не очень были рады широкому жесту пылкого влюбленного? Да и на меня, пытавшуюся слиться со стеной и вообще не Варенька я, тоже окидывали взглядами далекими от радушных.

И раз зашла речь о подвигах Вени, то опишу и самого Веню.

Скажу сразу, на всем нашем курсе истфака он был известен как грустный Карлсон. Кто такой добрый, спросите вы, и креативный? Эта страница истории всегда останется покрыта мраком, отвечу вам я и ни за что не признаюсь, что первой в порыве ярости Карлсоном его назвала я.

Ну а грустный добавил кто-то из народа, ибо грустным Венечки ходить до скончания века или смены своей судьбы, потому что я точно не она.

Так вот Карлсон — по мнению всех — довольно меткая характеристика, ибо Веня у нас метр с кепкой, на голове у него рыжевато-морковная шевелюра и он «в меру упитанный мужчина».

Со мной он обычно разговаривает, не поднимая глаз выше моей груди, заикается и краснеет, заливаясь пятнами.

И последнее, почти год назад, когда я начала встречаться с Вадиком, Веня отчаянно заявил, что он подождет пока я одумаюсь и уйду к нему, потому что именно он, а не Вадик, любовь всей моей жизни.

Я тогда только насмешливо покивала, убеждать и спорить было бесполезно, а сейчас вспомнила и едва не расхохоталась.

Истерично.

Чертов дневник!

Молодец, Варвара Алексеевна, захотела встретить любовь всей своей жизни?! Так получи и расписаться не забудь.

«Любовь всей твоей жизни» каким-то образом нашла тебя сама, объявилась на пороге и теперь мнется в парадном оранжевом пиджаке, рубашке в цветочек и с милой фиолетовой бабочкой.

И я поняла почему даже вечно мрачно-невозмутимый Дэн проникся и изумился. Когда такое чудо объявляется на твоем пороге, остаться равнодушным нельзя.

Да.

— Вассерман, ты что здесь делаешь? — не скрывая изумления и без особой радости, скорее мрачно в духе Дэна, поинтересовалась я.

— Варя, я все знаю! — патетично, будто только и ждал моего вопроса, воскликнул Веня и рухнул на колени.

Вздрогнули и я, и пол.

Пол от тяжести, а я…

Не, ну ни за что не поверю, что только у меня есть пара косяков, кои промелькнули сразу после этой фразы.

Все после «я все знаю» вздрагивают, вспоминают, что именно какая-то сволочь может знать и откуда, а потом быстренько прикидывают, где лучше прикопать труп этого слишком знающего.

Так что повод вздрогнуть был и у меня.

Спрашивать, что ж ты, солнце рыжее, знаешь, я не стала. Сложив руки на груди, стояла и ждала продолжение речи артиста погорелого театра.

Из кухни на шум с бананом в руке выглянул Дэн, на штанине у него повис Сенечка. Енот, имея на редкость целеустремленный вид, пытался вскарабкаться повыше, жадно тянул лапы к банану и тихо возмущенно фыркал-сопел.

— Что, Канатчикова дача начала давать гастроли? — с интересом глядя на павшего ниц Вениамина, хмыкнул Дэн.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться.

Веня же поднял голову, с ужасом уставился на Дэна и трагически провыл, вопрошая:

— Кто, Варечка? Кто это? — пошел на понижение до страшного шепота и… — На кого ты меня променяла в этот раз?!

Дэн поперхнулся.

Сенека замер, забыв на миг о банане, что уже был пару раз надкушен.

— Я знаю, что тебя бросил тот гадкий человек, которого ты предпочла мне тогда, — продолжил трагедию в духе Шекспира Вениамин Вассерман, по которому, судя по скрытым талантам, должны рыдать все театры начиная с Большого. — Но теперь обжегшись и зная, что я всегда и все для тебя, ты снова выбираешь не меня! Почему, почему, Варя?! Ведь я люблю тебя! Боже, только ты знаешь, как сильно я ее люблю!

Веня закатил глаза к потолку.

Зря, бога там точно нет.

И почему только боже?! Весь родной истфак тоже в курсе, и Ромка с Милкой, а теперь еще и Дэн с Сенечкой знают.

На последних я и покосилась, помахав за спиной рукой, мол, валите отсюда.

Конечно, они меня сразу послушали.

Да-а-а, в моих мечтах.

В жизни эти двое меня нагло проигнорировали и продолжили с любопытством наблюдать за страдальческим монологом влюбленного. К тому же Сенечка, что таки добрался до банана и ручек, с Дэном от этого самого банана откусывали попеременно.

И глядя на все это хотелось то ли заорать, то ли захохотать.

Кажется, на Канатчикову дачу поеду первой я.

— Варенька, я говорил с мамой, — Веня, не вставая с колен и выставив перед собой букет, пополз в мою сторону, — она согласна, что ты переедешь к нам. Она приняла мой выбор!

Ну как так-то, Соломония Яковлевна?! Наша с вами хоть и единственная, но незабываемая встреча у дверей института успокоила меня, что вы будете стоят до последнего, умрете, но золотце свое в мои алчные руки не отдадите!

Я ведь поверила, а вы…

Нельзя так жестоко подставлять людей!

— …мама поняла, что я сильно тебя люблю, когда я две недели отказывался кушать ее тейглах[1]! — Веня признался с гордостью.

Дэн скептически хмыкнул… почему-то над самым ухом, щекоча кожу, и едва слышно поинтересовался: