— А туфли с сумкой серебристые, — отходя от зеркала и окидывая себя придирчивым взглядом, пробормотала я.

Сенечка, пришедший за мной хвостиком в комнату, согласно фыркнул, а я ему улыбнулась и…

— Сенека, нам нужен мощный музыкальный антидепрессант, иначе Гордеева ждет зареванное чудовище.

Наверное, уже мало кто слушает Верку Сердючку, но мне лучше ее настроение еще никто не поднимал.

Поэтому красилась я, подпевая, что кто-то любит нас, кого-то любим мы, в день по десять раз бываем влюблены…

Клатч искала со словами: «Ну где ж ты мой юный пион?»

А к неожиданно разлившемуся трелью дверному звонку и двери я поскакала на одной ноге, пытаясь надеть на вторую туфлю, и куплете «…дайте мне вина «Лану», дайте пачку сигарет…»

В общем-то, на этой фразе я дверь с улыбкой и распахнула.

И попятилась.

— Веня? — выдохнула изумленно.

А Веня с букетом в одной руке и двумя костылями в другой блаженно мне улыбался и розы на этот раз белые протягивал.

За его спиной монументально возвышалась Соломония Яковлевна.

— Мама всё осознала и хочет извиниться, — было первым, что выпалил Вассерман.

Чего?!

И пока я хлопала глазами и пыталась что-то сказать, Соломония Яковлевна скривилась и нехотя процедила:

— Извиняюсь.

Кивнула, потому что понятия не имею что ответить, и почти всунутый букет приняла.

— Ты зачем пришел? — спросила без такта и возмущенное фырканье его мамы проигнорировала.

— Варя, я…я…

Вениамин замялся, покраснел до корней волос, вручил зачем-то костыли Соломонии Яковлевне, взирающей на нас недовольно с поджатыми губами, и неловко, но упрямо опустился на колени.

— Вень, ты чего?!

— Варя, в больнице я понял, что не могу без тебя жить! — выдохнув, начал он.

А Соломония Яковлевна скептически хмыкнула, но промолчала.

— Ты… ты спасла меня, не бросила в трудный момент, даже мама это признала!

Ох ты ж…

Да чтоб я еще кому-то когда-то помогала!

— Ты идеальная женщина для меня, Варя, — поправляя умилительную красную бабочку в белый горошек, продолжил Веня. — И ты знаешь, как сильно я тебя люблю! Поэтому… поэтому я прошу тебя стать мой женой!

Коробочку он извлек жестом фокусника и раскрыл, демонстрируя золотой ободок кольца.

Так и не надетая туфля выпала из моих рук.

— Варя, все хорошо? — спрашивал Гордеев спустя два часа в самом дорогом и роскошно ресторане города.

— Да, все замечательно, — я улыбнулась и глаза от меню подняла.

Гордеев смотрел на меня с беспокойством, да и вообще как-то он сегодня волновался, не было привычной деловитости и нордического спокойствия.

На работе трудности?

Или Вирсавия Евгеньевна узнала куда делся ее Гоша?

Они его, кстати, той ночью закопали, а утром вполне искренне изображали беспокойство и учувствовали в поисках «бедного мальчика», я ж в этот момент с оттенком чего-то похожего на раскаянье отпаивала на пару с Наташей мать семейства и сочувствовала.

С сочувствием, наверное, переборщила, потому что все мои выдающиеся «достижения» были мне прощены безоговорочно и мои попытки извиниться — все ж охотничий домик теперь ждал капитальные ремонт — были пресечены на корню. Дошли до того, что Вирсавия Евгеньевна уже мне сочувствовала и ворчала на Наташу за то, что потащила «детей» на своих лодках кататься и чуть ли их не угробила.

Напоминать, что Гордеева веслом огрела я, а не Наташа, я скромно и благоразумно не стала.

И, пожалуй, можно признать, что не так страшен черт, читай свекровь, как его малюют, и из Вирсавии Евгеньевны она получится замечательная.

Но не для меня.

Я не только из злости на Дэна и детского желания отомстить ему столь нелепо, учитывая, что он даже не в курсе, что я ему тут мщу, согласилась на предложение Гордеева. Мне надо сказать, что свиданий больше не будет и столь поспешное знакомство с родителями было ошибкой, что я очень сожалею и он замечательный, правда, но у меня не замирает сердце при виде его улыбки, не хочется радоваться от одного факт его присутствия и, когда он стоит за моей спиной, я не ощущаю той защищенности и уверенности в себе, которая наступает рядом с Дэном.

Поэтому лучше сейчас, чем когда зайдет все еще дальше и он… предложит переехать к нем? Пожениться?

И… я неожиданно замерла, осознав один факт, а… может я ошибаюсь? Какие у нас, правда, отношения?

Гордеев ведь даже в любви ни разу мне не признавался!

Зато с мамой познакомил и папой… и всей семьей…

Н-да…

— Варя?

— Да?

— Может ты сделаешь заказ? — Гордеев натянуто улыбнулся и на официанта глазами стрельнул.

А я поняла, что слишком долго зависаю над меню.

— Да-да, мне, пожалуйста, — я мазнула взглядом по первой открытой и так неперевёрнутой странице, — Цезарь и стакан сока. Грейпфрутового.

Официант кивнул и с поклоном удалился, а Гордеев уставился на меня, попытался даже улыбнуться:

— Диета?

Нет, просто я собираюсь с тобой расстаться, а перед этим съесть полменю за твой счет — это перебор даже для наглой стервы — Соломония Яковлевна врать не будет — вроде меня?

Нет, я тут уже сегодня одного отшила и поняла, что это куда лучше делать на голодный желудок?

— Да-а-а, — протянула в итоге и попыталась вспомнить: по этикету можно отказываться от еды, ссылаясь на диету, или это беспардонно?

Не вспомнила, но поняла, что бабушка на мои манеры пеняет не зря.

— Варя, я бы хотел, — пока я мучительно размышляла над столь важным вопросом и собственными пробелами в образовании, заговорил Гордеев, — сказать, что… черт… как же сложно…

Он вздохнул, сжал и разжал кулаки, а я насторожилась и об этикете и его пробелах забыла.

— В общем, я тебя люблю, выходи за меня замуж!

И нет, на это раз кольцо с коробочкой жестом фокусника на стол не извлекли, его выкатили на столике под заигравший оркестр, подвезли ко мне и крышку-купол с баранчика сняли.

А Гордеев встал и протянул мне поданный ему белоснежный букет роз.

«А вдоль дороги мертвые с косами стоят… и тишина!..» — навязчиво вертелось в моей голове, когда оркестр отчалил на свое законное место, кольцо перекочевало на стол, официанты ретировались с тележкой, а посетители, не дождавшись моего ответа, потеряли к нам интерес.

Всё! Кина не будет!

Электричество кончилось…

— Значит, нет, — глухо проговорил Гордеев и уже закрытую мной коробочку крутанул.

— Прости, — глядя на вращающуюся вокруг своей оси коробочку, ответила столь же глухо.

— У тебя кто-то есть?

— Нет.

Он посмотрел на меня и вопрос: «Тогда почему?» очень хорошо читался в его глазах, а я смогла лишь едва заметно пожать плечами, потому что весь мой заранее отрепетированный и составленный монолог прозвучал бы унизительно.

Вот только поняла я это лишь сейчас.

— Ужинать, я думаю, мы не будем?

Я отрицательно помотала головой.

На еду даже смотреть было тошно, да и шепот и взгляды остальных посетителей, возможно, мне только казались, но сидела я, как на иголках, хорошую мину при плохой игре удерживала из последних сил и невыносимо сильно мечтала отсюда исчезнуть.

— Тогда идем, — Гордеев встал первым и мне помог, а после протянул руку калачиком, которую я приняла.

Нас, действительно, провожали взглядами и шепотками, но… прямая спина и покер-фейс, а особо противно ухмыляющейся дамочке в фойе, которая злорадно шептала второй расфуфыренной мадам:

— … такому мужчине отказала…

Я, пока Гордеев расплачивался, с самой обворожительно улыбкой настоящей стервы — надо быть кем называют! — пропела:

— Не отказала, мы решили, что предложение в Париже и приличном заведение будет куда романтичней, чем в этом захолустье с таким контингентом…

Я полюбовалась на их ошарашенные рожи и походкой от бедра направилась к Гордееву.

Стыдно мне не было.

— Что ты им сказала? — глядя мне за спину, удивленно спросил Гордеев.

А я поцеловала его в щеку и прошептала на ухо: