Ничего солдаты не получили с этого форта. Да и стратегической ценности в укреплении не виделось никакой. Только несколько местных девок увязались за отрядом, рьяно убеждая, что пригодятся: видимо, дома им окончательно всё опостылело. Кудряшке одна приглянулась, и он отвлёкся от мрачных мыслей, представляя себе всякое. Женщины у него до сих пор не было.

На обратном пути отец отвлёкся, и юноша уличил момент забраться в телегу, чтобы хоть немного отдохнуть. Ноги уже едва шевелились, плечо нестерпимо болело. Бабы собрались у переднего борта и вполголоса говорили о своём. Спасённый мальчик сидел напротив, бесцельно глядя назад — в сторону уходящей за горизонт крепости, подле которой прежде жил.

Он более-менее успокоился и дрожал теперь скорее от холода, чем от страха — зябко кутаясь в шерстяной плащ. Лицо подростка без грязи, которую более-менее оттёрли, выглядело ещё хуже прежнего. Всё в какой-то сыпи. Кудряшка плохо представлял, что с пареньком будет: на человека, подходящего в рекруты, дохляк совсем не походил. Его бы бросили, не заступись Милдрит. Мать Кудряшки была женщиной по-своему доброй, хоть и убила людей больше, чем он сам пока успел.

Впрочем, рассуждал Кудряшка — этот мальчик лагерь особо не отяготит, а уж на самую простую работу как-нибудь сгодится. Отряд под чёрным знаменем с белой головой волка не голодал, в отличие от несчастных жителей измученных войной земель. Наниматели платили щедро, хотя и с задержками, а трофеи рано или поздно появятся.

Ничего: когда-нибудь эта война закончится. Не может ведь в жизни быть одна война?.. Кудряшка очень надеялся увидеть нормальную, мирную жизнь. Без крови и страданий. Изучить какое-то ремесло, построить дом и жениться: нехитрые у него водились мечты.

— Ты не боись. — заговорил юный солдат. — У нас кормят хорошо. И с нами не страшно: всё время побеждаем. У нас гвендлов много, хорошо нашему брату в отряде. А ты какого клана?..

Мальчик даже не посмотрел на Кудряшку. Ох, ну и глупый же вопрос тот задал: какие кланы? Так далеко от Орфхлэйта могло занести лишь давно крещёных гвендлов, которых отчего-то погнали с насиженной земли. К лесу, что далеко на северо-востоке, им пути не нашлось: вот и направились в противоположную сторону. Но всё равно не обрели покоя.

Не получив ответа, Кудряшка сам продолжил:

— А я из клана Нэйрнов. Ангус Нэйрн. Только отца изгнали из Орфхлэйта. За убийство. Вот мы и тут… Батя в Волчьем Легионе служит, уже десять лет. Сержантом! Его зовут Фейн, а матушку Милдрит. Я сам пехотинцем младшим уже год… Имя-то есть у тебя? Как зовут?

— Шеймус. — едва пробормотал мальчик.

Ангус, которого все называли Кудряшкой, ободряюще похлопал Шеймуса по плечу — от чего тот невольно вздрогнул.

— Ну вот, так-то лучше. Будем знакомы! Авось подружимся…

Ирма проснулась от сильного удара по рёбрам. Она не сразу поняла, что происходит.

Конечно, Шеймус не сделал это специально. Повернувшись к капитану, женщина увидела, что он сел на постели и схватился за клинок, который всегда держал рядом. Очень длинный кинжал: человеку поменьше сошёл бы за короткий меч.

Шеймус тяжело дышал. Он сжался, готовый к броску. Направлял оружие в темноту на вытянутой руке — напряжённой и твёрдой, ничуть не дрожащей. Снова ночные кошмары: похоже, капитан метался во сне и нечаянно ударил Ирму локтем.

Никакого врага в их роскошной спальне не было. Обычная история.

Капитан и сам это понял.

— Блядь…

Он отшвырнул кинжал: оружие со звоном улетело под трюмо. За дверьми послышался шум. Это среагировала охрана, всегда держащая ухо востро.

— Всё в порядке! — выпалил Шеймус.

Шум сразу стих. Капитан уткнулся лицом в подставленные ладони и застонал.

Ирма обняла его сзади, покрыла поцелуями плечи и шею. В постели к ним было просто подобраться: это стоя Ирма едва доставала Шеймусу до груди. Закалённое боями и тренировками тело, усыпанное веснушками и пятнами, покрылось холодным потом.

— Успокойся, милый… всё хорошо. Я здесь, я рядом… Что тебе приснилось?

Может быть, битва при Тагенштайне. Или Бахадосское поле. Или тот проклятый горный перевал, или… что сказать, у Шеймуса хватало тяжёлых воспоминаний. Как и у Ирмы, и у кого угодное ещё в отряде. Интересно, крепко ли спят остальные наёмники?.. Большинство — едва ли. Разве только Ангус: ему всё нипочём.

— Яма. — еле прошептал Шеймус.

Ирма знала эту историю. Она была одной из немногих, кто знал — наряду с Ангусом и, может быть, ещё десятком самых заслуженных ветеранов вроде Люльи. Тех, кто сражался вместе с капитаном больше четверти века.

Даже она услышала случайно: Шеймус рассказал однажды, когда был сильно пьян и порядком разбит. Страшная история. Каждый раз кололо сердце, когда Ирма думала об этом — хотя у самой имелась история немногим лучше.

— Всё хорошо. — повторила она. — Успокойся, тебе нужно поспать. Завтра так много дел…

Она уложила Шеймуса, прижала его голову к своей обнажённой груди. Наверное, всякого мужчину это успокаивает. Ирма запустила ноготки в растрёпанные волосы капитана: под лунным светом гвендлский медовый оттенок казался более заметным, чем обычно.

На всякий случай она проверила повязку. Рана, полученная при штурме Фадла, ещё не совсем зажила. Откровенно говоря, заживала она плохо — куда хуже обычного. Кресс объяснял это тем, что ранение само по себе очень неудачное, а капитан вдали от посторонних ушей сетовал: стареет. Дескать, лет двадцать или даже десять назад «такая царапина» (хорошенькие слова для глубокого укола саблей подмышку!) затянулась бы за неделю — но она беспокоила и спустя почти месяц. Правая рука по-прежнему работала хуже, чем нужно.

Понятное дело, что он действительно старел. Никто на пятом десятке не остаётся таким, как в молодости.

Вскоре Шеймус уснул в её объятиях. Ирма любовалась отражением в огромном потолочном зеркале, висевшем над кроватью, где бы хватило места десятерым. Рядом с Шеймусом она казалась совсем крохотной, ребёнком. А капитан выглядел в отражении не так, как обычно. Стоя, он пугал окружающих колоссальным ростом, кривой фигурой и ненормально длинными руками, почти достающими до колен. Но сейчас выглядел как некоторые персонажи древних фресок: идеально сухие, состоящие сплошь из крепких жил.

В темноте Ирма и сама себе нравилась. Ночью в зеркале было не разглядеть так смущавших её крестьянских черт лица — оставалась только фигура, а уж тут лимландка ни на что не жаловалась. Она усмехнулась, представив видимое в зеркале картиной модного художника. Что-то вроде короля и королевы наёмников, а почему бы и нет…

Ирма вспоминала собственный недавний сон. Подобные видения в последнее время повторялись нередко.

Она видела всадника, скакавшего по бескрайнему полю, что поросло высокой травой. Всадника с позолоченной саблей, в богатом чешуйчатом доспехе, совсем не похожем на те, которые носили наёмники. Воин нёсся вперёд, чуть привстав в стременах, и женщина не могла видеть его лицо. Она видела только длинные рыжие волосы, развевающиеся на скаку, и фигуру. Всадник был не настолько высоким и не настолько худым, как Шеймус, но всё равно со спины чем-то напоминал капитана.

Ну нет, уснуть сейчас точно было невозможно. Нужно вино!

Ирма осторожно переложила голову Шеймуса на подушку, слезла с кровати, надела на голое тело халатик из тонкого шёлка. Тихонько подошла к столу, но обнаружила, что графин почти пуст. Там едва осталось на половину бокала.

Половина лучше, чем ничего. Наполнив хрусталь кроваво-красной жидкостью, лимландка вышла на огромный балкон.

— Как в сказке…

Иначе об Альма-Азраке, столице Мураддинского халифата, сказать было нельзя. Возможно, Марисолема могла сравниться с ним в великолепии — там Ирма не бывала, но какой-либо ещё город на свете… Ох, едва ли.

Альма-Азрак полумесяцем раскинулся на берегу огромной бухты: с севера сверкали под луной волны океана, а вдалеке на юге возвышались величественные дюны. Почти все дома здесь — и маленькие, и большие, были выкрашены насыщенным синим цветом. Говорят, именно поэтому столице дали такое название… или всё было наоборот? Из дворца, в котором разместился капитан со свитой и старшими офицерами, хорошо просматривались купола храмов, тонкие силуэты тянущихся к небу минаретов, древний форт на берегу, мачты бесчисленных кораблей в гавани. Казалось, будто порт зарос лесом — настолько много их было.