***

Игги и прежде-то — с момента, когда вечер пошёл наперекосяк, испытывал смешанные чувства. Теперь они окончательно запутались.

Он, держа аркебузу на плече, шагал за капитаном вместе с ещё двумя десятками парней: своими подчинёнными в полном составе, алебардистам и мечниками. Получалось, что Игги ныне командовал более чем десятью людьми: Ржавый Капитан велел собирать отряд именно ему, из личной охраны Шеймуса присутствовал только невысокий тремонец. Чернокожий здоровяк, которого почти всегда видели рядом с капитаном, нынче в бой не годился: остался на попечении Кресса.

Это была приятная сторона. Но Игги не мог и забыть слова капитана — мол, из-за тебя всё это дерьмо случилось.

Он знал, конечно, что смерть Мансура ар-Наджиба — значительная причина проблем отряда в последние дни. И что Фархана во всём это сыграла немалую роль — догадывался. И помнил, что Шеймус сказал ещё месяц назад: мол, история ещё не окончена.

Но чтобы вот прямо «из-за него»…

Юношу радовало, что он вдруг оказался так близко к капитану. А вот причины этого события — отнюдь. Да ещё Шеймус вспомнил о его отце… к чему это? Возможно, Игги по-прежнему был обязан Горри всем. По крайней мере, всем хорошим — а из остального имел в активе увечье и дурной поступок в Фадле.

— Етить, что творится-то!

А творилось в городе такое, что до маленького отряда наёмников никому не было дела.

Ещё несколько кварталов назад «ржавые» встретили всадников Святого Воинства, которые и не подумали вступать в бой, хотя узнать Шеймуса и понять значимость такой схватки труда не составляло. Вместо этого конные проскакали через перекрёсток и врубились в толпу ашраинов, осаждавшую богатый дом. Вопреки ожиданиям, погромщики не отступили: хоть всадники налетели лихо и вовсю работали саблями, но завязли в толпе. Дела их сделались плохи. «Ржавые», конечно, не стали ни вмешиваться, ни дожидаться определения победителя.

Однако то было только начало. Вскоре отряду пришлось перебираться через настоящую гору тел — это явно были хозяева особняков, их охрана и прислуга, которых вытащили наружу и перебили, а потом свалили на углу. Все двери окрестных домов оказались распахнуты, из многих валил дым.

Ещё через улицу прямо под ноги Игги из окна вышвырнули младенца.

— Отшибленные они какие-то. — как ни удивительно, но это произнёс Кеннет.

Нужно было очень постараться, чтобы заслужить от него подобные слова.

— Помнишь ту бабу свою? — Карл оставался по обыкновению флегматичен. — Видать, есть у них причины мураддинов не любить.

— Чего там помнить? Шлюха как шлюха.

— Ой, не знал бы я тебя столько лет…

Ребёнок остался на мостовой без движения, под ним растеклась кровь. Кеннет задержался, глядя на младенца, но затем просто переступил.

Наверняка у западной стены дела ещё хуже: Шеймус вёл отряд не через центр беспорядков, но и не в стороне от них — меньше внимания.

Капитан, как и на площади, был вооружён двуручной секирой своего телохранителя — поначалу нёс её так, будто это был лёгкий маршальский жезл. Но чем дальше, тем очевиднее становилось, что командир отнюдь не в порядке.

Шеймус был серьёзно ранен, конечно. Игги вспомнил, как недавно дважды говорили о его сходстве с капитаном. Да уж, теперь точно похожи: у обоих половина лица перемотана. А на виду-то, судя по тяжёлой походке Шеймуса, не всё.

Капитан так и не произнёс ни слова до самого рынка — место последнего боя Люльи наёмники узнали сразу.

Тел мураддинов здесь не было: остались только убитые лошади. Ясное дело, своих Валид велел вынести — Игги не сомневался, что и Святого Воинства в этом бою полегло немало.

Что же до наёмников — всё, кроме головы Люльи, осталось на месте.

Повсюду среди разбитых прилавков проглядывалось оранжево-красное. Сколько тут парней в плащах? Может, пара сотен. Тогда считай — половина носивших те плащи. Само по себе жутко, а ведь Игги прекрасно понимал: кабы не приказ Люльи идти вестовым к лагерю, то и он сам сейчас лежал бы здесь.

Игги снова выжил по какой-то невероятной случайности, второй раз за неполных два месяца. Видимо, везучим уродился?

Многих из тех, кто лежал перед ним, Игги знал всю свою недолгую жизнь. Многих теперь не сумел бы опознать. Хоть вырос на войне, но… Такого ещё не было.

— Поищите тело Люльи. — Шеймус наконец заговорил. — Доспех приметный, узнаете.

Он сам шагал между тел, но искал сейчас явно не лейтенанта.

— Слышали? — бодро окрикнул солдат Игги. — Выполнять!

Энтузиазма у парней было не больше, чем у самого десятника, но куда деваться? Наёмники принялись искать. На рыночной площади стояла полная тишина: Святое Воинство давно ушло, жители окрестных домов разбежались. Темно и тихо, только луна ярко освещала место недавнего боя.

Вместо Люльи юный десятник быстро обнаружил кое-что другое. Тело, наполовину скрытое под досками, наваленными для защиты от всадников. Это был не наёмник — женщина. Её длинные рыжие волосы веером легли на брусчатку. Игги встал на колени, попытался вытащить тело из-под досок: получалось не очень.

Скоро он почувствовал затылком пристальный взгляд.

Обернулся. Шеймус возвышался над ним, как огромное кривое дерево. Тень от козырька шлема скрывала лицо, но Игги и так всё прекрасно понимал. Здесь и вопрос не требовался.

— Нет, капитан…

Нет, это была не Ирма. И, что в вдруг стало для Игги важнее всего, абсолютно всего на свете — не Гретель. Смешно, но юноша чуть не расплакался.

Капитан вздохнул и присел рядом. Отодвинул Игги, слегка надавив на плечо, и вытащил бездыханное тело из-под досок — словно вовсе без малейшего усилия.

— Регендорф расстроится. Лучше ему не показывать.

Это точно: Гайе не повезло умереть красиво. Узнать её можно было только по половине лица, некогда очень милого.

Десятник и капитан смотрели на обезображенное тело. Довольно долго и молча. Шеймус снял с пояса флягу, глотнул, потом протянул Игги. Там оказалась вода.

— Ну… ты тоже рад, что кого-то не нашёл?

— Вроде того, капитан.

— «Вроде того»… Знаешь вот… Игги, да? Ты мне напоминаешь кого-то.

— Отца? — Игги так удивился, что совсем забыл о субординации.

Шеймус задумался.

— Нет, не отца. Горри был хорошим солдатом и хорошим другом, но я про другое. Даже не знаю, про что.

Ангус слыхал от какого-то узкоглазого в Муанге, что война — лекарство против морщин. Фраза понравилась и запомнилась, но гвендл всегда понимал её в негативном смысле: дескать, не доживают на войне до морщин.

Теперь он, пожалуй, впервые видел обратное.

Вальверде будто помолодела минимум лет на десять — кабы не на пятнадцать. Её лицо, сплошь забрызганное кровью, сияло в свете факелов и пожара ярче, чем купол Храма Сотворения в полдень. Ангус застал пиратку кружащейся в танце под искрами, летящими в тёмное небо — она искренне веселилась, словно маленькая девочка. Казалось, и уродливый шрам с лица пропал.

— Ангус!

Едва увидав гвендла, Вальверде радостно бросилась ему на шею — впервые в жизни подобный жест женщины вызвал у лейтенанта неловкое ощущение.

На Вальверде была великолепная кираса, странного вида шлем и ещё более странная перевязь аж с шестью пистолетами.

— Ох, оно того стоило! Как же я всё это обожаю, Нечистый побери! Ве-ли-ко-леп-но!..

Она поцеловала Ангуса в щёку, от чего гвендл смутился ещё больше, и попыталась увлечь в танец. Лейтенант еле-еле отвертелся, наконец достучавшись: пора ко дворцу.

— Да! Хей, парни! Нас ждёт дворец!

Пираты тоже пребывали в самом приподнятом настроении: похоже, они до сих пор не встретили в городе серьёзного сопротивления, а трофеи уже нашлись приличные. Возможно, организованно противостоять наёмникам, пиратам и ашраинам в Альма-Азраке было уже особо некому. Однако «возможно» — не повод расслабляться.

— А где Шеймус?