Весь Альма-Азрак винил наёмников за поругание святого города, потому что именно такая версия недавних событий по столице разнеслась. Солдат, которым штурм Фадла дался потом и кровью, это бесило едва ли не больше, чем мураддинов — осквернение святыни.

Утешало лишь одно: Фадл принёс много трофеев, много денег. А эти мудаки так и будут жить в своём дерьме.

Впрочем, вид лагеря напомнил и о другой горечи.

Площадь не была мощёной, в отличие от прочих — обычная земля под ногами, и это очень кстати. Здесь поставили великое множество палаток и тентов, благо что пространства с лихвой хватало, и оградили укреплёнными обозными телегами — не хуже частокола. Местные на всё это смотрели с изумлением: действительно, будто кочевое племя обосновалось в городе.

Но дело-то было не только в нехватке свободных домов.

Штурм Фадла обернулся тяжёлыми потерями: многие умерли за неделю после него, а многие не перенесли дорогу к столице. Отряд сократился на добрую треть. Но раненых до сих пор было полно, а без хорошего лазарета их не выходишь. К счастью, Кресс знал своё дело, подмастерий натаскивал отлично, да и обозные жёны старались изо всех сил.

— Здоров, братушки!

Навстречу Игги и товарищам вышел балеарец Хуан, тоже солдат их десятины. Он успешно приударил за одной из прибившихся к отряду фадлских простолюдинок, а потому лагерь покидать не спешил. Непорядок, конечно — надо бы держаться вместе, но Игги закрыл на это глаза. Хуан на вид был откровенно мерзким: костлявый, нескладный, кривозубый, пучеглазый, весь в прыщах. Но его точно не стоило судить по внешности. Хуан был прекрасным солдатом. Хладнокровным, смелым и очень шустро соображающим в бою. Однако чем он привлёк девушку, на которую было полно желающих посимпатичнее и побогаче — загадка.

— Здоров! Как там Бо?

— Лекари говорят, что нога при нём осталась. Плясать уже не будет, но хоть не на деревяшке.

— Славно!

Лагерь весь шевелился, как улей. Рекруты отрабатывали строевые команды и приёмы обращения с пикой, солдаты в цветах отряда бегали вокруг ограды, подгоняемые офицерами. Часовые отгоняли местных зевак. Туда-сюда сновали подопечные Кресса: тащили вёдра, выносили из лазарета окровавленные тряпки, волокли плетёные корзины и ящики. Немногие здесь носили «ржавые» плащи: почти все солдаты на двойном жаловании расползлись по городу. Им было что проматывать в кабаках и борделях, а простой физической работой ветеранов не нагружали без нужды. Вдруг тревога, а ты уставший?

И было много женщин, конечно. Почти все обозные жёны — здесь, работы им хватало.

— Слыхали про корабли в гавани?

Похоже, Хуан узнал все местные новости, пока Игги с Карлом, Кеннетом и Арджи торчали у себя.

— В гавани кораблей — что прыщей на твоей роже.

— Ха-ха, Кеннет, ха-ха. Ты такой остроумный, шо слов нету. Твоя матушка ночью шепнула — это с пелёнок. С тех пор, как младенцем в выгребную яму уронила.

— Трахни ты мою матушку, батя бы за это пива поставил. А если в жопу — две кружки.

— Отставить! Как дети… что за корабли?

— Балеарские, говорят. Что-то вроде небольшой эскадры. Привезли то ли посла, то ли большого торговца, то ли миссионера. Хер пойми. Только ещё вот какие слухи ходят: моряки не очень похожи на таких, которые в королевском флоте.

— А на кого похожи? На тебя?

— Кеннет, завались!

— Похожи… скажем так, на кого-то вроде нас.

Интересно. Что за корабли такие, что за моряки? Вряд ли это было дело ума Игги, но всё-таки… Насколько он слышал, в балеарском флоте сейчас полный порядок, и его моряков ни с кем не спутаешь. Вроде бы их уже в форменную одежду облачили! Стоило сходить в гавань, поглядеть на те корабли. Поспрашивать. Когда ставишь людям кружку-другую, языки развязываются быстро. А Игги деньгами не дорожил, по крайней мере сейчас. Слишком быстро их стало много: двойное жалование за плащ плюс доля десятника.

— Ладно, пошли к Бо.

Однако до тента, под которым лежал Бо, Игги не дошёл. По дороге он сказал товарищам, что догонит после — и нырнул в сторону, потому что увидел кое-кого.

Гретель нынче надела не самое своё красивое платье, и грязный кожаный фартук не добавлял изящества, а её роскошные золотистые волосы были собраны в узел. Но она всё равно впечатляла, что тут говорить? Женщина отмывала запачканные кровью руки, склонившись над корытом, и на её зад глазел каждый проходящий мимо.

— Привет!

Гретель подняла глаза. Большущие, оттенка голубого льда — и с чем-то таким, что не у каждого солдата встречается. Суровая женщина.

— О, здравствуй! Ты чего всё с повязкой?

— Ну… не зажило ещё. — соврал Игги.

Кажется, Гретель всё прекрасно поняла, но развивать тему не стала.

— Красивый плащ. Говорят, ты заслужил.

— Говорят, их просто так не дают.

— О, это правда.

Хоть и до сих пор очень красивая, но Гретель годилась юному Игги в матери. И под «ржавым» знаменем стояла уже очень, очень давно. Где-то с тех времён, когда десятника зачали в обозе. Она превосходно знала, что такое плащ и как он достаётся.

— Ты чего-то хотел?

— Да. Слушай… в общем, ну…

— О, слова настоящего командира. Пора в сержанты!

Игги стало неловко, что он так мямлит. В самом деле, уже не простой солдат ведь!

— Короче, я… Фархана. Её ведь забрали из Фадла. Я слышал, что она где-то здесь.

— Может быть. И на что она тебе?

Игги сам не очень понимал, на что. Его просто мучила совесть, как это ни странно для человека, ничего кроме обычаев войны в жизни не знавшего. Может, потому что подобное с ним вышло впервые? А может, было в той девушке нечто особенное. Поди разберись, но думал он о Фархане постоянно.

— Ну… я с ней хочу поговорить.

— Миленько… — Гретель вытерла руки об свою солидную грудь. — И что ты ей скажешь?

— Ну…

Игги понятия не имел, что он ей скажет, хотя выведал у Карла кое-какие фразы на мураддинском специально для этого. «Прости»? Ну да, смешно. Ага, милая, прости: я не хотел тебе зла, просто очень разозлился на всех муррадинов из-за того, что один из них выбил мне глаз и разворотил пол-лица. А ведь я был таким славным молодым красавчиком! Правда, после насилия над тобой глаз не вернулся, но может, тебе понравилось? Вот мне понравилось меньше, чем ожидал. Но ты всё равно была лучше дешёвых шлюх, с которыми доводилось прежде!

Какой идиотизм.

Гретель вдруг улыбнулась, склонив голову набок. Тонкая витая прядь выбилась из её нехитрой причёски, ледяные глаза немного потеплели.

— Мой тебе совет: забудь. Здесь у всех руки по локти в крови и дерьме. Даже у меня. А у многих по самые плечи.

Это Игги как раз понимал, только отчего-то пока не умел толком применить к себе. Хотя… если подумать: сколько людей он уже успел убить? И не прикинешь. Очень многих. Десятки. С таким багажом как-то глупо строить из себя невинность.

— Ты ведь пришёл к другу, да? Поспеши, он будет рад.

И то верно. Игги кивнул на прощание и зашагал прочь.

Ирме было стыдно подслушивать, когда Шеймус вёл совет с лейтенантами, но иногда она это делала. А потому знала, что насчёт судьбы Фарханы звучали разные мнения.

Само собой, Люлья предлагал по-тихому избавиться от девушки самым простым способом. Концы истории Мансура ар-Наджиба в воду — самое рациональное решение. Ангус говорил о том же чуть менее холодно, но всё-таки отнюдь не склонялся к милосердию. Однако Регендорф и Бенедикт были против. Оно и понятно: один всё ещё сохранял нечто рыцарское — несмотря на то, что давно лишился титула. Другой хорошо помнил, что когда-то был миссионером, и чуть хуже — о том, куда путь веры и милосердия его завёл.

Никто не приходил в Ржавый отряд от хорошей жизни, но Бенедикт — уж точно в наименьшей степени из возможных.

Шеймус отложил решение. Ему тогда ещё было очень плохо из-за раны. И тут Ирма решилась попробовать повлиять на него — редкий момент, когда такое казалось возможным.