— И зачем вам этот портрет, позвольте полюбопытствовать?..

— Хороший вопрос!

Наёмник одним глотком осушил бокал, потребовал налить ещё — исполнять распоряжение было некому, кроме черноволосой девушки на коленях Вальдемара. Она не уклонилась, но и торопиться особо не стала. Ван Стекелен успел ещё пару раз затянуться из трубки.

— Знаете, мастер ван Вейт, как умер мой отец?

— Погиб в Лимланде под конец Великой войны, если не ошибаюсь. Кажется, когда в очередной раз выбирал удобную сторону?

— Вроде того.

Ван Стекелен освободил руку от бокала, вытянул её перед собой. Крепкая рука, это было видно сразу. Она ничуть не дрожала.

— Смотрите, мастер. Я уже не юноша — и пью каждый день, пока не упаду. Да ещё курю всякую дрянь. И мои сомнительные подвиги остались далеко позади: нету больше войн, где можно славно подраться. Люди вроде меня теперь никому в Ульмисе не нужны. Так лишь… Ручная бестия при балеарском дворе… Пёс, от которого толку хер, да выгнать жалко. Но я, как видите, сохраняю руку твёрдой. Каждый день забочусь об этом, пока не начинаю пить. И знаете, для чего?

— Для чего же?

— Только для одного, мастер.

Вальдемар наклонился вперёд: теперь его глаз стало совсем не видно. Только гнилой оскал и шевелящиеся при речи бакенбарды.

— Двадцать лет назад человек, о котором мы говорили, убил моего отца. Не из воинского долга, не ради денег, даже не из-за бабы — а по причине иной. Которую трудно объяснить в двух словах. И он сказал тогда мне, совсем ещё пацанёнку: у тебя, дескать, будет возможность поквитаться. Если не сдохнешь прежде. Я пока что не сдох. И сохраняю руку крепкой, мастер ван Вейт, чтобы убить того человека, едва снова представится случай.

История увлекла художника. Он больше не сожалел о встрече. Образ врага заиграл для Класа ван Вейта новыми оттенками привычных красок — следа которых не было пять минут назад. Наверное, охватившие художника чувства явно выразились внешне. И мерзкая улыбка кондотьера выражала многое.

Только куртизанки оставались безмятежны: они наверняка не знали лимландского.

— Снова? Выходит, такой случай вам уже представлялся?

— Было дело, да только убить этого гада нелегко. Итак, мастер! Я хочу, чтобы вы написали портрет человека, которого сами никогда не видели, но которого мне никак нельзя забывать. Так что?.. Мы договоримся?

Разумеется, Лопе де Гамбоа не соврал: о Фиделе позаботились в тот вечер наилучшим образом. Обработанная и зашитая рана на утро почти не беспокоила — если можно назвать утром время окончания сиесты, когда Фидель наконец-то проснулся.

Этот дом наверняка принадлежал Тайной канцелярии, но в таких Фидель ночевал куда реже, чем хотелось бы. Богатый особняк, где и спалось-то совсем иначе! Тайных дел мастер принял ванну, побрился, облачился в свежую одежду — не дороже прежней, но весьма добротную. Старый нож отправился за голенище, а рядом со своей эспадой Фидель обнаружил кинжал — явно подарок взамен оставшемуся в теле тремонца.

Прежний кинжал не представлял особой ценности: обыкновенная дага для левой руки с широким «парусным» эфесом. А вот небольшой презент от Тайной канцелярии, доставшийся теперь Фиделю, стоил недёшево. И вовсе не из-за украшений: декора-то оружие почти не имело.

Это был кинжал из тех, лезвие которых имеет два лепестка: они подпружинены и раскрываются в форме трезубца, когда жмёшь на рычаг. Оружие подлое, но исключительно эффективное в умелых руках! Можно внезапно захватить клинок противника так, что шансов спастись у того почти не будет. Немногие мастера изготавливали подобное. С такими кинжалами не приходят на дуэль, если не желают запятнать репутацию.

Но то на дуэль…

Вскоре, набросив новый плащ и покрыв голову шляпой с большим пером, Фидель сел в экипаж: в отличие от предыдущего, он был открытым. Это явно говорило, что Фиделя везут не в Тайную канцелярию. И запоминать дорогу он имеет полное право. Кучеру Фидель вопросов задавать не стал: ясное же дело — не ответит. Ехать пришлось почти через весь город, но прогулка по Марисолеме погожим вечером едва ли способна доставить неприятные эмоции.

Ещё один богатый дом, но не почти за чертой столицы, а посреди города. Перед экипажем отворились тяжёлые ворота, Фиделя любезно встретили и проводили внутрь. Он оставил эспаду и шляпу при входе, проследовал за местным распорядителем во чрево особняка — который скорее следовало назвать небольшим дворцом. Сквозь череду высоких дверей, по гулким коридорам, увешанным картинами.

В просторном светлом зале, где пол был выстелен до блеска отполированным паркетом, Фиделя ожидал человек. Он был здесь один — точнее, отослал второго прочь, едва тайных дел мастер вошёл.

Высокий, худощавый мужчина средних лет: в падающих из огромных окон закатных лучах он отбрасывал длинную тень. Идеальная осанка, перехваченные лентой волосы, мужественно красивое лицо. Судя по плотному колету и неровному дыханию — он как раз упражнялся в фехтовании. Только что попросил наставника выйти.

— Сеньор Фидель Ривера! Рад встрече с вами.

Своё полное имя Фидель слышал очень, очень редко. Пару лет как не слышал — до вчерашней встречи с Лопе де Гамбоа. Фидель поклонился: так, как было принято при королевском дворе.

— Вы меня узнали, сеньор Ривера?

— Ваше лицо мне не знакомо. Но я догадываюсь, кто вы.

— Проверим догадку? Сантьяго Гонсалес де Армандо-и-Марка, канцлер Балеарии. Охотно верю, что именно так вы и подумали. Судя по всему, что говорил о вас Лопе де Гамбоа… следует ожидать проницательности. Или интуиции. Или обоих этих качеств.

Фидель счёл нужным поклониться ещё раз.

— Эта встреча — большая честь, Ваша Светлость.

— Без церемоний, сеньор Ривера. Я такой же слуга Балеарии, как и вы — не более, посему в действительности мы на равных. При всём неравенстве нашего положения.

Канцлера Фидель и правда никогда не видел. Герцог Тормалесо был фигурой публичной, но в тех кругах, куда скромный тайных дел мастер отнюдь не был вхож. Зато именно этот человек отдал с полгода назад приказ устранить воинственного брата тремонского герцога: в том сомневаться не приходилось.

Канцлер заложил руки на спину.

— Говорят, сеньор Ривера, что у вас есть одно замечательное качество… помимо всех прочих. Вы, по словам моего доброго друга Лопе, превосходный фехтовальщик. Он не попусту вам польстил?

— Лучшего фехтовальщика не встречал.

— Сильное заявление. Давайте его проверим.

Канцлер указал на круглый столик — там остались лежать две эспады. Не заточенные, очевидно, но в остальном аналогичные настоящему оружию. С таким упражняются серьёзные бойцы: те дворяне, которые просто желают немного разогнать кровь, выбирают оружие полегче.

— Я ценю людей, искушённых в своём деле. Лучших виноделов, лучших художников… и лучших убийц тоже. Всякое занятие можно превратить из ремесла в искусство. У нас имеется некоторое свободное время, а поскольку я сам немного фехтую… Покажите мне своё мастерство, будьте любезны.

Любопытная просьба. Несмотря на рану, Фидель был рад её исполнить. Уже лишь ради того, чтобы взглянуть на канцлера под иным углом. Когда человек брал в руки оружие — то чем бы он ни владел, кому бы ни служил, но оказывался на территории Фиделя. В том несуществующем королевстве, где тайных дел мастер полагал себя высшим светом.

Учебная эспада отлично легла в руку: это не какой-то жалкий кусок металла, выкованный подмастерьем. Изделие превосходное. Ощущение эфеса в пальцах мгновенно перенесло Фиделя на ту высоту, где герцог для него немногим отличался от вчерашних тремонцев.

— Что за стойка, Ваша Светлость? Вы будто на нужник присели. В стойке стоят так, как сидят за королевским столом.

Канцлера дерзкий тон позабавил. Видимо, он вспомнил наставления учителя: сразу принял близкое к правильному положение.

Фидель с ленцой смахнул укол влево, а от следующего шагнул вправо. Выставил эспаду навстречу, и канцлер напрасно дважды пытался соединить оружие: оба раза клинок Фиделя описывал круг и ускользал, оставаясь направленным в грудь.