— Шучу! Хотя… в каждой шутке есть доля шутки, милая. Выпей-ка со мной ещё.

Бокал Ирмы звякнул об горлышко бутылки. Вальверде улыбнулась, как-то не совсем по-человечески — словно правда была частью таинственных морских сил.

— Ты хорошая баба, Ирма. — заключила она. — Ты ему подходишь.

***

Праздник оставил Алима ар-Малави, получившего почётное место рядом с аззинийским царём, почти равнодушным. Он любезничал со всеми, конечно, охотно выпивал, даже станцевал пару раз: то ли с одной и той же, то ли с разными девушкам — поди разбери аззиниек, все на одно лицо. Не то дочки, не то внучки Олуджими. Красивые, конечно…

Но было не до них.

Отец своё распоряжение отдал не лично: запиской. Её Алим, прежде чем бросить за борт, прочёл раз сто — и теперь помнил наизусть, постоянно повторял в голове.

«Сын, ты славно потрудился на благо семьи, доказав верность и прекрасные способности. На какое-то время тебе придётся покинуть мураддинские земли: это нужно, чтобы отвести ряд подозрений и возможных обвинений от твоих братьев и меня самого. Скоро, не сомневайся, имя Алима ар-Малави в халифате будет полностью защищено от всяких хулителей. А пока тебе следует держаться поближе к Висельнику. Моим друзьям в Балеарии ты, занимая подобное положение, окажешься очень полезен. Когда прибудешь в Марисолему, с тобой свяжутся»

Вот такой отеческий наказ. Ну что же… общество Шеймуса и его офицеров Алиму нравилось, а побывать в Балеарии и прочих землях Ульмиса он мечтал большую часть жизни. Это гораздо интереснее свадьбы! Тем более — если ожидается волнующее задание на благо друзей отца и, следовательно, самих ар-Малави.

Алим жестом попросил слугу освежить кубок. Чуть-чуть пригубил терпкое вино. Окинул взглядом соседей по столу: гогочущего в обнимку с чернокожей женщиной Ангуса, тихо беседующего о чём-то со смурным норштатским рыцарем Бенедикта.

Похоже, он сам стал наёмником.

Отряд разбил лагерь у моря: уже холодного, лето заканчивалось. Здесь к воде ещё можно было кое-как подойти — берег крутой и каменистый, но настоящие скалы начинались дальше на север. Отсюда они были хорошо видны. Волны с приятным шумом накатывались на гальку, дул свежий бриз.

Но Валли, бодрый конопатый десятилетка, к морю был совершенно равнодушен. Даром что сам родился на побережье, недалеко от этих краёв. Мальчика куда больше занимали лошади, и это совсем неудивительно: расти довелось в конном отряде.

— А это Плачущие скалы, да?

— Они самые, дружок.

— А почему скалы так называются?

Алерик, отрядный священник, выглядел не особенно благообразно: клеймо каторжанина на лице безнадёжно выдавало прошлое, да и меч к рясе не шёл. Однако это был добрый старик, добрый ко всем — и к Валли, пожалуй, особенно.

— Когда поднимается сильный ветер, он так воет в этих скалах, что будто дева плачет. Думаю, ты сам это скоро услышишь.

— Отец возьмёт меня с собой?

— Насколько я понял, да. Возьмёт. Вчера он говорил об этом.

Валли это не очень обрадовало. Ему нравилось всюду ходить вместе с папой, но… Алерик прекрасно понимал, почему мальчик взволнован. Положил руку ему на плечо, посмотрел в глаза, сердечно улыбнулся.

— Не бойся. Всё будет хорошо.

— Я знаю. Я ничего не боюсь!

Это было неправдой, но Валли давно усвоил, что о некоторых вещах врать необходимо. Особенно самому себе. Повторишь такое сто раз — и сам поверишь. А если командир сам не верит в себя, за ним никто не пойдёт: уж это папа много раз объяснял.

— Сходил бы ты к отцу. Он наверняка уже проснулся и захочет тебя видеть.

Это предложение Валли воспринял с энтузиазмом.

Шатёр отца стоял посередине военного лагеря, больше напоминающего кочевой табор. Солдаты были одеты кто во что горазд, но неизменно ярко, крикливо. Большинство носило лихие усы — подражая командиру, а также заткнутые за пояса пистолеты, кавалерийские сабли. Но вооружённых мужчин в лагере — хорошо ещё, если половина. Тут и там женщины, дети всех возрастов, старики-ремесленники, какие-то музыканты и прочая разношёрстная публика. К отряду постоянно кто-то прибивался — в поисках удачи или ради безопасности, а отец Валли никого не прогонял.

Он настаивал, что сражается за народ и потому всякому честному люду рад. Правда, честность многих спутников отряда была под большим вопросом — но Валли видел в каждом хорошего человека. Пусть очень по-своему, однако хорошего.

Поздним утром кто-то уже бренчал на лютне, отлынивавшие от работы девушки затянули песню. Парень в шутовском колпаке, которого отряд спас с эшафота неделю назад, ловко жонглировал пятью кинжалами. Зрелище имело огромный успех.

Но то по правую руку — а по левую картина наблюдалась более мрачная. Там к двум толстым столбам приколотили перекладину: получилась импровизированная виселица. В петлях болталось пять человек, уже не очень свежих. У каждого на груди висела табличка.

«Насильник и убийца», «Конокрад», «Сборщик налогов», «Холуй герцога Геделенского», «Королевский вербовщик». Очень показательный список преступлений.

— Валли! — окликнула мальчика курносая девушка. — Ну-ка, подь сюды!

Игнис вытащила из сумы маленький свёрток и поманила Валли им.

— Вот, держи!

Внутри оказались жареные каштаны, которые Валли просто обожал.

— Ещё парочку возьми, ещё. Я сама столько не съем.

По дороге Валли ещё успел переброситься парой слов с новобранцами, которые были старше его года так на четыре, попить свежего молока и помочь старому бойцу Эдвину с конём. Наконец он добрался до шатра.

Отец оттуда ещё не вышел, зато рядом сидела на перевёрнутом ведре необычная женщина.

Необычна она была уже тем, что Валли в ней женщину-то не сразу признал. Незнакомка была одета как мужчина, по-военному, на поясе у неё висела короткая сабля. Голову покрывал яркий платок, повязанный на морской манер. От неё буквально пахло морем — так Валли показалось. А ещё женщина была немного смуглой, темноглазой: явно не местная.

— Папа там? — Валли привык, что в отряде его знают абсолютно все.

— Там.

Женщина кивнула в сторону шатра, и теперь Валли заметил безобразный шрам на её щеке. Особой красотой незнакомка не отличалась и так, но увечье делало образ откровенно зловещим. Мальчику стало неудобно: наверное, он слишком откровенно пялился на изъян.

— Так ты, значит, Валли? Папаша, видать, хочет заделать тебе братиков и сестричек, пока ещё не поздно. Хей, а это у тебя что? Неужто уже сражаешься?

Она указала на длинный кинжал с круглой гардой, который Валли носил весьма демонстративно.

— Ещё нет. Но папа подарил.

— Покажи.

Валли вытащил кинжал из ножен и протянул женщине. Она осмотрела оружие с очевидным знанием дела.

— Хорошая штука. Только впредь шли посторонних с такими просьбами куда подальше, хорошо? Не надо давать своё оружие абы кому. Плохая примета, знаешь ли: к смерти.

— А как вас зовут?

Женщина рассмеялась.

— Хей… Моё имя, боюсь, слишком известное: детишек им часто пугают. Я тут ненадолго, не бери в голову.

— Так вы не с нами? Я думал, в отряд.

— Не-а. Я сам капитан.

Валли немного удивился, что она сказала «сам», а не «сама» — но рассудил, что чужестранка может плохо знать местный язык.

Тем временем отец показался из шатра. Валли он и не заметил поначалу — в отличие от морячки.

— Ох! Залупа конская, а такое хорошее утро было! И нате… Ты чего приехала-то?

— О, Церклас, я тоже рад тебя видеть.

— Чего приехала, говорю?

— Обсудить пару деловых вопросов, пока ты ещё жив.

— Пока жив!.. Не дождёшься! Ладно, дела — дело деловое. Эй, дорогуши! Эээй! Сладенькие мои, дуйте из шатра! Да-да, одевайтесь и дуйте. Видите: дела приехали!..

Церклас Геделенский, среди соратников — Церклас Ебовейший, был мужчиной крупным: ростом метра под два, с широченными плечами и могучей волосатой грудью. Из шатра он вылез в одних подштанниках, так что мощь фигуры командира могли нынче оценить все.