Сиру Робину становилось всё тревожнее, но пока он старался это скрывать.

Показать слабость перед магистром Тиберием и приором Найджелом? Такого молодой рыцарь себе позволить не мог. Пусть он полагал, что вполне способен одолеть Найджела в поединке — но тот всё-таки являлся заслуженным рыцарем, а к таким людям Робину отцовское воспитание внушило известный трепет. Что уж говорить о самом Тиберии!

Тревожился Гаскойн из-за Мартина. Сквайр пропавшего паладина вёл себя очень, очень странно.

Когда Робин только освободил оруженосца, тот казался совершенно лишившимся рассудка. То ли из-за страха, то ли по иной причине, но это виделось очевидным. Однако к утру в Колуэе Мартин Мик удивительным образом изменился, обретя совершенно трезвый ум и полную ясность мысли. Словно месяц провёл не в плену у гвендлов, а в уютном замке.

Сначала Робин не придал этому очень уж большого значения. Мартин оказался в безопасности, наверняка испытал облегчение — не так уж удивительна перемена. Однако теперь, в лесу…

Год назад сир Фолиас — человек, с детства обучавший Робина рыцарским искусствам, пострадал в случайной стычке с гвендлами. Тогда он смело бросился в гущу боя — и получил по голове чем-то тяжёлым. Так крепко получил, что шлем спас лишь его жизнь. С тех пор Фолиас почти не говорил, едва держался в седле, а есть мог только с рук жены.

Так вот: Мартин сейчас выглядел немногим лучше несчастного сира Фолиаса. Весь обмяк, взгляд его потух, а речь сделалась вялой и бессвязной. Отчего это случилось, Робин не понимал. Потому, что они снова вернулись в лес, с которым у паренька связаны тяжёлые воспоминания?

Хотелось бы верить, что дело в этом. Однако Робин заметил ещё кое-что.

Мартин тайком снял с шеи деревянный крестик, подаренный колуэйским священником взамен того, который отобрали гвендлы. Робин долго размышлял, говорить ли об этом спутникам. Всё-таки решил пока промолчать: и без того рыцари-монахи были напряжены, а уж Винслоу сорвался бы наверняка.

Они до вечера без толку бродили верхом по лесу, хотя днём Мартин и утверждал, что дорогу к роковому дому помнит точно. Это тоже не прибавляло спокойствия. Винслоу злился, паладины хмурились, Найджел скрипел зубами. Ему больше всех не терпелось поквитаться с гвендлами.

Гвендлы. Робин успокаивал себя воспоминаниями о вчерашней схватке. Уверенность в собственных силах он обрёл давно. Никто из рыцарей Вудленда нынче не мог одолеть Робина в пешем поединке, да и на коне он сделался одним из лучших — однако тогда, у дома милой Мэри, готов был прощаться с жизнью. Положение сложилось отчаянное, но Робин не струсил. И победил. И это было прекрасно.

Мэри. И о ней наследник барона беспокоился: девушка была страшно напугана, однако пришлось оставить её дома — не захотела бросить больного отца. А того отвезти в Колуэй возможности не имелось. Сам Робин тоже остаться не мог, положение обязывало: нельзя всегда быть рядом со своими женщинами. Хорошо бы только возвращаться к ним, а не как вышло у Кайла Гэнна…

Робин навещал Мэри уже полгода — с того дня, как впервые встретил во время охоты. Такие очаровательные веснушки, весело задранный носик, а глаза — утонуть можно, да он и утонул. Охота для рыцаря на том закончилась: оруженосцы ушли добывать оленя, а Робин вернулся в Фиршилд только через три дня. Прочих крестьянских девушек, которым давно потерял счёт, он с того дня почти забыл.

Давно стоило устроить Мэри работёнку в Фиршилде, но отец-рыбак уезжать не хотел. Девушка же не решалась его бросить. Старик явно умирал: всё казалось, вот-вот отдаст душу Творцу Небесному. Но никак не мог отмучиться.

Тем временем холодало и темнело. Лес, без того мрачный, становился всё неприветливее. Ветви над стальными шлемами всадников качались от ветра, не ощущаемого возле земли: будто живые. В прорехах крон вот-вот должны были показаться первые звёзды.

Паладин-магистр ехал рядом с Робином, и чем дольше бесплодно шли поиски, тем оживлённее они беседовали. Силён был взаимный интерес, а тем для разговора хватало: Тиберий рассказывал юноше о столице, тот паладину — о Вудленде.

В какой-то момент паладин заметно понизил голос:

— Вот ещё что, сир Робин… На привале я слышал разговор солдат, которые тут же замолкли, когда поняли, что я рядом. А сир Вилфорд в ответ только плюётся да поминает Нечистого.

— Что же за вопрос? — на всякий случай Робин тоже отвечал почти шёпотом.

— Я слышал только имя: гвендлское, очевидно. Сибилхин.

Сир Робин присвистнул.

— Ох, ну это разговор не на трезвую голову.

— Мне с вами выпить не доведётся, сами понимаете, так что расскажите. Кто это такой? Предводитель язычников? Как Даглус — или похуже?

— Уж точно похуже. Во-первых, это «она». Сибилхин — древнее женское имя. Во-вторых, гвендлы тут особо ни при чём: Сибилхин они сами боятся. Не знаю, стоит ли рассказывать, потому что вы… ну… при всём уважении, вы не совсем знаете, как мы тут живём. Можете не так понять.

— Я постараюсь понять всё правильно, сир Робин. Ну же?..

Робин посмотрел на паладина. На коне, в шлеме с поднятым забралом, Тиберий смотрелся ещё блистательнее, чем при первой встрече. Наяву — лучше рыцарей с отцовской картины. Образец. Эталон.

— Это что-то вроде легенды, которая бытует и в Восточном Лесу, и в наших землях. Я потому и боюсь, что вы неверно поймёте: решите, будто наши люди поражены ересью. Но это не ересь, тут всё сложнее… Есть истина от Творца Небесного, однако встречается в этих местах такое, про что не сказано в Святом Писании. А оно… ощущается. И потому простые люди верят: крестятся, каются в греховных мыслях, но верят.

— И какова же легенда?

— Вы знаете, в чём именно состоят верования гвендлов?

— Не имею понятия.

Паладин словно немного оскорбился. Как же: ему, опоре Церкви, вникать в тонкости языческого мракобесия? Наверное, сама мысль о гвендлах Тиберию была противна.

— Ну, если в двух словах… Они видят божественное в природе: верят в духов стихий, а прежде всего в лесных духов. И им поклоняются. Гвендлы считают, что духи правят лесами — не только Восточным Лесом, а вообще любыми, если только там стоят идолы. Тогда это «живой» лес в их понимании, иначе — «мёртвый». Или «спящий». Так что все леса наших земель для них мертвы.

— И при чём же тут эта Сибилхин?

— Гвендлы тоже веруют в ведьм и всякое колдовство. Только они ведьм не жгут, а сторонятся и… уважают. По их верованиям, ведьмы живут только в чащах. Они не совсем обычные люди, но и не божества. Другая сила: иной природы, с духами сосуществующая. Наши подданные в духов, само собой, не верят — а вот про лесных ведьм поговаривают. Это забавно в том смысле, что гвендлы считают: в «живом» лесу духи и ведьмы как-то делят власть, однако в «мёртвом» лесу у духов нет никакой власти. Там правят ведьмы. Получается, что у добрых вудлендцев для суеверий как будто и оснований больше.

Магистр кривился так, будто съел что-то кислое. Наследник Вудленда-то был обязан хорошо знать врага: ему всё это объясняли с детства.

— И всё-таки. Сибилхин?

— Про неё говорят по-разному. Одни утверждают, что Сибилхин — первая среди ведьм, их королева: то ли имя, то ли титул. Другие говорят, будто это иная нечистая сущность, порядка более высокого, а все ведьмы ей служат. Третьи ведут речь о мистической силе, которую ведьмы способны призвать. Не поймёшь. Дело тёмное.

— Помилуй нас Творец Небесный. — Тиберий четырежды перекрестился. — И правда, сир Робин: звучит как злая ересь. Мракобесие, которое Церковь велит искоренять огнём. Но я, пожалуй, последую мудрому совету вашего отца: не брошусь в омут, как паладин Вермилий. Не стану судить по первым своим чувствам.

— О, поверьте: это мудрый совет. В Вудленде всё очень непросто.

Недолго они ехали молча: Тиберий переваривал сведения. Но затем он снова заговорил.

— Хорошо, что вы это рассказали. Я подумал вот о чём… Мерзкие заблуждения гвендлов странным образом перекликаются со словом Церкви.