Совершив утреннюю молитву в стенах Санктуария, а полуденную — под величественными сводами храма, Тиберий направился к обители Флавия. Паладин был при мече, однако без брони — лишь в белом облачении монаха да магистерском белом плаще, с равносторонним чёрным крестом на груди и за спиной. Двое одоспешенных сквайров следовали за ним, но остались у дверей резиденции.

Флавий и Корнелий производили странное впечатление, если увидеть их вместе — и без иных священнослужителей вокруг.

Архиепископ и префект Конгрегации оба были стары, грузны, безбороды и почти лысы. Оба одевались крайне помпезно, в пурпур и индиго, что столь отличалось от скромности рыцарей-монахов — и даже многих епископов. Оба сурово сводили брови, а из-под них глядели мудро и проницательно. У обоих были широкие плечи и широкие лбы. Поглядеть так — словно братья не только во кресте, но и по крови.

Однако при всём внешнем сходстве, столь легко описываемом, Флавий и Корнелий были также до крайности меж собой различны — и вот это несходство Тиберий описать затруднялся. В чём оно проявляется? Какое-то бесплотное, но очень чёткое ощущение. Его полностью понимаешь, но никак не можешь объяснить словами.

— Долго же мы вас ждали… — буркнул Корнелий.

— Сегодня я посвятил молитве больше времени, чем обычно.

— Это похвально, магистр, однако важно помнить: вы не только Творцу Небесному служите. Вы также служите самой Церкви. Творец Небесный вечен и безвременен, но вот Церковь ждать не может. — отметил Флавий.

Тиберий опустился на колено и поцеловал перстень на протянутой архиепископом руке. Префект Конгрегации, сложив вместе четыре пальца, осенил паладина знамением креста.

Никого, кроме них троих, в комнате на верхнем этаже не было. Тут вообще не было ровно ничего лишнего: два резных стула, круглый столик между ними, крест на стене, изваяние святой Беллы напротив окна. Да ещё свет самого Творца Небесного, из того окна падавший. Сквозь чистое стекло виднелись стены храма и башни замка Бламарингов.

— Мы внимательно изучили ваш доклад. — сказал Флавий.

Тиберий, конечно, поведал архиепископу обо всём, едва только вернулся из Вудленда: даже дорожную пыль с себя не смыл прежде. Однако Флавий велел ему составить и письменное донесение, сколь возможно подробное.

— Готов ответить на любые вопросы.

— Вопросов почти не осталось… — Корнелий, кряхтя, поёрзал на стуле. — По крайней мере сколь-нибудь существенных. Нам с архиепископом абсолютно очевидно, каким образом в сложившейся ситуации нужно действовать. Как раз об этом и хотим поговорить.

— Но прежде вы, магистр, должны уяснить одну вещь. Не всё, о чём пойдёт разговор, стоит разъяснять прочим паладинам. Будучи командиром, вы не справитесь с задачей, суть которой не понимаете в полной мере. Увы, печальный пример Вермилия убеждает в этом. Но остальные… им необязательно знать многие детали.

С задачей? Тиберий догадывался, что ответ Церкви будет быстрым — и недолго ему оставаться в Кортланке. Прекрасно!

— Как уже говорил, я готов отомстить убийцам Вермилия. Я…

— Дело далеко не только в убийцах. — перебил магистра архиепископ. — Все мы скорбим по Вермилию, но смерть за веру — венец обетов паладина, и хотя она заслуживает отмщения, думаем мы с префектом обо многом ином. Безусловно, мы защищаем дело Творца Небесного, однако же существует и дело Церкви. Её интересы. Разумеется, во всём творящемся ныне повинен Нечистый — однако не он один.

— Барон Гаскойн несёт ответственность за мракобесие, в которое погрузились восточные границы королевства. Это совершенно очевидно из ваших показаний — да было очевидно и прежде, иначе мы бы не отправили Вермилия в Вудленд. К сожалению, Церковь по-прежнему может сделать не всё, что должна. Барон неприкосновенен: думаю, магистр, вы не хуже нас понимаете, почему.

Да уж это, наверное, последний конюх Санктуария понимал. Как предъявить претензии человеку, коему сам король доверил воспитание сына?

— Здесь ситуация двоякая. — снова начал говорить Флавий. — С одной стороны, исключительное положение барона Гаскойна не вечно. Оно продлится столько же, сколько правление Балдуина: нет оснований полагать, будто Ламберт, взойдя на престол, станет защищать вудлендскую ересь.

Вопрос только в том, подумал Тиберий, сколько продлится правление Балдуина. Ещё лет пять? Или десять? Или все пятнадцать? Даст Творец Небесный — престарелый король вполне протянет и столько. Но как оказалось, подумал Тиберий далеко не о главном.

— С другой же стороны, сложно предсказать, какова в целом будет политика Ламберта по части духовного и церковного. Не скрою: куда сильнее напоминающий отца Бернард выглядит более отвечающим интересам Церкви. Однако Бернард воспитан бароном в Вудленде. Иными словами, ситуация с ересью на востоке страны со временем может стать как более простой, так и более сложной. Невозможно предугадать. А значит — нужно действовать на опережение.

— Вы считаете барона Гаскойна врагом Церкви? — сам Тиберий вовсе не был уверен в этом.

— Мы предполагаем, что он может быть таковым. — ответил Корнелий. — Но даже если нет…

— …то демонстрация силы, не направленная на Гаскойна лично, однако несколько ущемляющая вседозволенность, даруемую королевской дружбой… это угодно делу Церкви. Смерть Вермилия является здесь не только законной причиной, но и удобным предлогом. Церковь ныне сильна — и должна наконец-то ясно показать всем, насколько именно. Очевидно: правление Балдуина, увы, подходит к концу. А вместе с этим приближается эпоха перемен в Стирлинге.

— И разумеется… — подхватил мысль Корнелий. — …перемены эти должны быть угодны Творцу Небесному так же, как и Церкви земной.

— Кроме того, есть простые практические соображения. Вы, магистр, великолепный рыцарь — и под вашим началом лучшие из лучших. Однако же вы — человек послевоенного поколения. Да и многие из братьев вашего ордена тоже. Большинство, если точнее. Но я был на войне и хорошо знаю, сколь отлична она от мирного времени. Битва — не турнир.

— Вам нужен опыт.

— Именно. Потому что некоторых явных и не вполне явных врагов стирлингской Церкви он есть.

Это Тиберий и сам понимал превосходно, но…

— Вы, светлейшие, говорите о настоящем военном походе в Вудленд? В Восточный лес?

— «Военный поход»? Слишком громкая формулировка.

— Скорее речь идёт об особой миссии.

— Да… особая военная миссия. Лучше говорить так. Покарать безбожников. Покарать еретиков. Показать, что не только лорды земель правят теперь Стирлингом. Что с Церковью всем придётся считаться… кто бы ни правил страной в будущем.

«Особая военная миссия»… обтекаемость этой формулировки немного смущала Тиберия — он-то был человеком прямым, как полагается рыцарю. Но дело не в формулировках, а в самой сути. Что ещё смущало магистра — так это лёгкость, с которой Флавий и Корнелий, пусть в строго приватной беседе, ставили по сомнение фигуру будущего короля. «Кто бы ни правил…» Неужто они всерьёз рассматривают возможность, что корону после смерти Балдуина наденет Бернард?

Или, может, вовсе кто-то другой?

Впрочем, то дела мирские. Тиберия они почти не касались. Стоило спросить о другом — важном как раз для магистра.

— Орден Перекрёстка поддержит нашу миссию?

— Без сомнения. И не только он.

— О да… это ещё одна тема, которую нужно обсудить. Щекотливая тема.

Флавий произнёс это, покосившись на изваяние святой Беллы — и Благостная Дева будто отвела глаза. Тиберий не был идеалистом. Он уже имел возможность убедиться: не всё Церковь делает строго по Святому Писанию. И это нормально: лишь на богослужении суть и форма едины. Будь так во всём — не потребовался бы Церкви никакой рыцарский орден.

О чём же может идти речь?

— Мы привлечём к делу людей, ведомых не верой, но золотом.

— Наёмников? — Тиберий не представлял, откуда их в Стирлинге взять.

— Да. Дело не только в усилении паладинов и братьев ордена Перекрёстка… хотя и оно никак не помешает, ибо лесные мракобесы многочисленны, а рыцари Церкви — не столь. Важнее иное.