Да и выглядела ведьма по-другому. Вроде ничего в ней не изменилось, а вроде… словно статуя ожившая? Как и Мартин, ведь сидела прямо на земле, на мягком мху.

— Гвендлы не придут сюда?

— Вряд ли придут, пока мы здесь. А если появятся, тебе опасаться их не стоит. Гвендлы бывают в этом месте: одна из их священных рощ. Последователи старой веры считают, что здесь должно поклоняться духам леса. Будто бы здесь духи их слышат.

Хорошее место для поклонения кому-либо, заключил Мартин. Совсем не похожее на простой лес. Наверняка большая часть Орфхлэйта выглядит куда более обыкновенно.

«Орфхлэйта». Мартин поймал себя на том, что употребил языческое слово — вместо «Восточный лес». Пусть лишь мысленно, однако… тревожный знак. Или не тревожный? Может, так и должно быть?

— И что, духи правда их слышат?

— Тебе интересны духи? Ты ведь в них никогда не верил, а веровал в Творца Небесного.

— Я… уже не очень знаю, во что верить.

Ведьма придвинулась ближе. На миг в красивом лице отразилась какая-то теплота, но мимолётная эмоция тотчас растаяла. Гелла была похожа на актрису, которая до смерти устала играть.

— Понимаю, Мартин. Очень хорошо, что ты сам коснулся этой темы, поскольку она удачно ведёт к нашему с тобой… вопросу. Видишь ли: всякую человечью молитву кто-то слышит. Всякую, даже если молящийся почти утратил веру и полагает, что говорит с пустотой. Но совсем не обязательно слышит его именно тот, кому молитва адресована. Что уж там… чаще всего слышит некто совсем иной. Ты ведь образованный мальчик, ты знаешь о далёких странах, даже о другом континенте слыхал… Так вот: в мире очень много разных человеков, и все молятся по-своему, разным богам. Ты никогда не задумывался, что как-то глупо выходит — Творец Небесный един, однако лишь на небольшой части Ульмиса его почитают? Выходит, все прочие во всём огромном мире ошибаются?

Мартин, естественно, никогда не задумывался о подобном. Святое Писание ясно говорило: только из откровений святой Беллы исходит истина о природе мироздания, а прочее — в лучшем случае заблуждения несчастных людей, не слышавший истинного Слова. Иногда того хуже: прямое зло для всех добрых верующих. Ересь и мракобесие из тёмных веков, с коими борются паладины.

— Я понимаю: не задумывался, ведь в Святом Писании всё очень просто. Вот тебе Свет, вот Тьма. Забавно… Когда-то — очень давно, за тысячелетия до всяких там «писаний», и правда было просто. Но те времена прошли, возврата к ним нет. Счастливое прошлое мира, забытое человеками напрочь. Отвечая на твой вопрос… какие бы молитвы ни возносились в Орфхлэйте, слышит их один и тот же. Хоть духам молись, хоть Творцу Небесному, хоть кому угодно ещё.

— Кто?

— Тот, кто общался с тобой.

— А кто он? — Мартин хотел спросить, не сам ли это Нечистый, однако не решился на такую формулировку. В основном потому, что побоялся услышать в ответ «да».

— Очень сложно объяснить это правильно. И так, чтобы ты понял правильно — по крайней мере сейчас. Придёт время, не беспокойся. Всему свой час и черёд. Пока не так важно «кто»: важнее «что». Многое ли ты понял из всего, что слышал и видел?

Мартину осталось только ответить честно.

— Немногое.

Показалось, будто ведьма хочет горько вздохнуть, но этого не произошло.

— Неудивительно. Тебе вообще не нужно было ничего понимать, но увы: магистр Тиберий оказался именно настолько упрям, как я и ожидала. Горько, однако для тебя это удача, Мартин. Потому что теперь мы пойдём иным путём. По этой причине и вернулся твой рассудок. Наверное, неприятно такое слышать? Рассуждая по-человечески, ты имеешь право возненавидеть нас — и трудно будет это осудить. А можешь просто принять на веру: зла тебе никто не желал. Мы с самого начала дали тебе гораздо больше, чем забрали. Как бы объяснить, чтобы человек понял… Потеря здравого ума была для тебя этаким… самопожертвованием? Полагаю, так это называется. Самопожертвованием ради важной цели. Великой. Но не суть, потому как ты уже почти прежний. Даже лучше прежнего, вот так скажу.

Мартин не чувствовал ненависти. Из недавних событий он мало что помнил отчётливо. К тому же до сих пор судьба особенно и не бывала в его собственных руках: так ли важно, распоряжается ею Церковь или кто-то иной?

И очень хорошо, что здесь одна Гелла. Другие женщины, которых Мартин встретил в лесу, пугали гораздо сильнее. Дело не в том, что Гелла была очень красивой, а прочие… не особенно. Просто те женщины совсем мало напоминали людей. Выглядели они как люди, однако пугающее отличие, едва ли выразимое словами, бросалось в глаза почти сразу.

Гелла — другая. Мартин уже догадался, что и она — не человек, однако это было не настолько заметно.

— О чём… ну… о чём он, оно… о чём со мной говорили?..

— Я как раз и хочу немного пояснить.

Гелла придвинулась совсем близко, и это привело Мартина в смущение — хоть в глубине памяти сохранились воспоминания приятные, делающие любые смущения бессмысленными. От ведьмы это не ускользнуло.

— Да брось. Я же понимаю, как это выглядит. Сколь бы смехотворны ни были представления человеков о мире за пределами человечьего — что ваши, что гвендлов, что ещё чьи угодно… Они ведь не могут быть совсем ни на чём не основаны, правда? Ты читал «Пламя очищающее»?

— Читал.

— Епископ Корнелий много написал о суккубах и инкубах, соблазняющий добрых верующих. Да и вообще о том, как похоть становится для Нечистого вратами в душу. Смех да и только! Полагаю, у Корнелия те же беды, каковые превратили в кусок дерьма сира Вилфорда Винслоу. Однако доля истины в бреде сумасшедшего святоши есть. Просто смысл совершенно другой: Корнелий ткнул пальцем в небо и, как ни удивительно, попал более-менее близко. Но мы сейчас не об том беседуем. Давай не терять времени. Думаю, ты уже осознал: впереди тяжёлые времена, так?

Юноша подтвердил это молчаливо. Немногое ему было сейчас ясно, но это — в полной мере.

— Хорошо. Тогда слушай меня очень внимательно, Мартин. Человекам свойственно делить мир на чёрное и белое. Свет — добро, Тьма — зло. Просто и понятно. На деле всё устроено очень сложно, но я постараюсь упростить. Тьма и Свет — не большие противники, чем ночь и день: это части мироздания, части установленного когда-то порядка. Солнце заходит и восходит снова. Короли умирают, и их дети надевают короны. Однако нетрудно заметить: иногда в мир приходят большие перемены. Хаос крушит упорядоченное, а из руин прошлого рождается новый уклад вещей. Это можно увидеть везде. Земля сотрясается, меняя свой облик. Империи рушатся, и на их месте поднимаются новые королевства. Так и катится по дороге колесо Порядка, иногда меняющее свой ход под действием хаоса.

Это было предельно не похоже на привычную картину мироздания, в которой Свет и Тьма только вечно сражались между собой. С другой стороны, верно: как люди поняли бы милость Творца Небесного, не грози им Нечистый? Невозможно ценить свет, если темноты никогда не видел. Дихотомия очевидно лежала в основе религии, хотя прямо Церковью не объяснялась.

Мартина ещё в детстве, когда он начал посещать приходскую школу и впервые ознакомился со Святым Писанием, смущал один аспект. Священники без конца твердили о Нечистом, однако на страницах книги, призванной отвечать на все возможные вопросы доброго верующего, о сути зла имелось буквально полтора слова.

Если Святое Писание о Нечистом почти не говорит, то откуда Церковь столь многое о нём знает? Мартина за такие речи однажды крепко выпороли — с тех пор мальчик перестал вести их.

Но из головы вопрос никуда не делся.

— Этот мир построен вокруг вас: человеки не столь ничтожны, как им святоши пытаются внушить. Многое в мире они меняют сами. Иное, бывает, списывают на волю случая: но ведь очень часто отсылают к высшим силам, так? Дескать, то решил добрый бог или сотворил назло его тёмный противник? В точку, Мартин: подобное и правда случается. Некоторые изменения, направляющие вращение Круга жизни, бывают… связаны с некими силами. Разными. Теми, кому человеки молятся. Теми, кого они боятся. Теми, о ком даже не знают. Пока всё понятно?