Фелипе никогда не решался открыть книгу сразу: долго изучал пальцами переплёт, вслушивался в запах бумаги или пергамента. Это как женщину, говорят, скучно сразу же раздеть. В каждой новой книге Фелипе ждал целый мир.

Больше половины жизни Фелипе не вполне осознавал: а зачем ему все эти знания? На что он их копит? Конечно, он и сам написал немало книг, а ещё больше перевёл. Он годами читал лекции, занимался образованием виднейших людей Балеарии — даже будущего герцога Тормалесо, которому позже судьбой было назначено стать королевским канцлером.

Лишь на склоне лет Фелипе наконец понял, к чему в действительности стремился.

Ну что такое обычная книга, общеупотребимая наука — та, которой при желании может овладеть любой? Для этого необязательно и родится в знатной семье, как сам сын графа де Фанья: любой крестьянский мальчишка при удаче может попасть в монастырь. Или даже в университет. А там уж…

Нет, такое знание ничем не лучше площадной девки. Любой возьмёт её в руки, овладеет ею. А истинно ценное знание — то, которое скрыто от большинства. Знание тайное. Такое, о котором лишь ходят слухи.

И Фелипе де Фанья удалось отыскать нечто подобное — разумеется, в целом море шарлатанства, безумия и мракобесия, не имеющего ни малейшей реальной ценности. Всего лишь одна книга, забытая в дальнем углу никем не унаследованной провинциальной библиотеки.

Книга, которую сочли чей-то глупой шуткой.

В конечном счёте именно эта книга привела Фелипе де Фанья к нынешнему положению, которое любой счёл бы крайне незавидным. Давно уже рассвело, и океан давно был спокойным, когда Фелипе обнаружил себя на песчаном пляже: промокшим до нитки, со вкусом морской соли во рту.

Корабля не было видно — и это, конечно, скверная новость. С другой стороны, не наблюдалось вокруг и следов крушения. Солнце поднялось высоко, освещая бескрайнюю гладь океана и белый песок. Высоко над головой кружили чайки. На небе — ни облачка. Фелипе де Фанья совершенно не удивился, обнаружив рядом с собой книгу. Ту самую, разумеется.

— Ты здесь… — он прижал фолиант к груди.

Долгая история. Лет десять назад назад Фелипе уже повезло отыскать в родной Балеарии нечто тайное. И при том — действительно стоящее. Тогда речь шла ещё не о книге. Это было общество людей — выдающихся и влиятельных, не афиширующих того, что их объединяло. Разумеется, всевозможных тайных обществ в Балеарии хватало, но что они представляли собой? Предлог для попоек и оргий знатных господ. Или бессмысленные игры юных дворян в загадочное, а чаще — вовсе пустопорожние разговоры о политике. Полная чушь.

В том обществе всё было иначе. Люди, которых оно объединило, действительно стремились к чему-то великому — и были способны великое совершить. Одна лишь беда: до сих пор они не вполне точно представляли, о каких именно переменах идёт речь. Найденная книга, как всею душой надеялся Фелипе де Фанья, должна была изменить многое. Должна была указать путь.

Время чудом более-менее пощадило фолиант: страницы сделались ветхими, а чернила порядком выцвели, но ничего. Слухи об этой книге оказались почти забыты: неизвестно было, кто и когда её написал, а главное — зачем?

Немудрено, ведь книгу никто не сумел прочитать.

Огромный том был исписан письменами на языке, который не узнавал ни один человек.

Это не был какой-то из языков Старой Империи — или хотя бы нечто похожее на них. Не знали такого письма и на далёком континенте Шер: в этом Фелипе сумел убедиться. Невероятной удачей сыну графа удалось показать фолиант мудрецу из-за Восточного Леса — ради этой встречи пришлось инкогнито посетить Стирлинг. Увы! Тот человек также не знал подобного языка.

Да, многие считали: это просто шутка. Бессмысленные каракули. Но опытному в языкознании Фелипе не составило труда понять, что перед ним осмысленный текст. Обсуждая вопрос с членами тайного общества, учёный привёл этому тезису целый ряд доказательств.

Во-первых, было совершенно очевидно: книга написана твёрдой рукой, устойчивым почерком. Человек, тщательно выводивший эти строки, определённо привык пользоваться невиданным алфавитом. Ради такого качества мистификации пришлось бы тренироваться многие годы.

Во-вторых, легко было различить слоги в словах, союзы между ними, увидеть логику в сочетании и частоте употребления различных букв. Однообразность поначалу вводила в заблуждение, но затем Фелипе понял, что диковинный язык просто-напросто лишён гласных букв: их заменяли знаки огласовки. Необычно для Ульмиса, но вполне нормально для ряда заморских наречий.

В-третьих, сама структура текста виделась логичной, натуральной: он естественным образом делился на предложения и абзацы.

Мысль о шифре отпала очень давно. Шифр либо вовсе не похож на осмысленный текст, либо замаскирован под таковой: его можно прочесть, не поняв истинного содержания. Конечно, одним лишь предположением Фелипе не удовлетворился. Он потратил месяцы на применение всех известных науке способов дешифровки. Тщетно.

Нет, это не была тайнопись. И бессмысленными убористые строки тоже не являлись. Ясное дело: это настоящая книга, написанная каким-то вполне настоящим языком.

Очень древним, погибшим?

Нет, бред: книга выглядела очень старой, однако всё-таки не древней. Её и написали-то именно на бумаге, пусть очень необычной — а ведь бумагу изобрели не столь давно. Всего лишь несколько веков назад. Никакие языки ни в Ульмисе, ни в Шере с тех пор не погибли.

Значит, язык каких-то других земель, никому не ведомых? А вот это уже само по себе тянуло на тайное знание. И тогда Фелипе де Фанья по-настоящему принялся за работу. Работу, на которую ушло пять лет — пять долгих лет, в течение которых учёный посвящал фолианту всё своё время. Он трудился с рассвета до темноты, часто даже забывая о пище. Друзья и родные почти не видели его.

И титанический труд всё-таки дал плоды.

Фелипе де Фанья никогда не сумел бы прочитать книгу, не окажись она снабжена некоторыми иллюстрациями, а эти иллюстрации — пояснениями. Из странных гравюр учёный понял: он имеет дело с чем-то вроде исторического труда или записок путешественника. Пусть изображения выглядели абсолютно безумно, они дали некоторые зацепки. Одна догадка следовала за другой, раз за разом новые идеи учёного вели в очередной тупик.

Но однажды он наконец сумел прочитать кое-что. Очень немногое, конечно.

Однако того немногого хватило, чтобы в итоге оказаться здесь: на песчаном берегу неизвестного Фелипе де Фанье острова, далеко к западу от берегов Балеарии. В глубине океана.

Фелипе осмотрелся. Остров, по кромке окружённый песчаным пляжем, резко вздымался вверх скалами, поросшими хвойным лесом. Прямо от пляжа, на котором очнулся учёный, начиналась широкая тропа, ведущая наверх. Фелипе не испытывал ни малейших сомнений: именно туда ему следует идти.

Подобная тропа просто не может попасться случайно. Как сама книга угодила в руки Фелипе вовсе не просто так.

Старый учёный поднялся и, всё так же прижимая к груди драгоценный том, зашагал в гору. Солнце постепенно сушило одежду, а бриз придавал необходимых сил.

Фелипе де Фанья прекрасно помнил события последних дней. Капитан, которого он нанял в порту Марисолемы, был типом мутным: в лучшем случае контрабандист. Возможно — пират. Но искал Фелипе человека не по чистоте репутации. Ему нужен был некто отчаянный, готовый ради золота на всё — и не страдающий излишним любопытством.

Хосе, просоленный мужик с жидкими длинными волосами, сразу показался одним из таких. Деньги легко ослепили его: за пригоршню золотых монет Хосе готов был отправиться хоть в Преисподнюю. По возвращении Фелипе обещал капитану вдвое больше.

Что особенно подкупило в Хосе — так это то, насколько честно он обнажал своё бесчестие.

— Столько же? — спросил в тот вечер Хосе, утирая подбородок от портового пойла. — А сколько дадут твои родные, чтобы я вернул тебя живым и невредимым с корабля?

— Ни гроша. — спокойно отвечал Фелипе. — Если причинишь мне зло, то жизнь свою сделаешь дешевле верёвки, на которой вскорости будешь повешен. Мои друзья — самые влиятельные люди Балеарии.