– Эх вы, други мои! Соколята!
Ребята зашумели, заговорили все разом:
– Дядя Степан! Мы шли, шли…
– Мы всё лесом да лесом… Мы грибы ели…
– А вот наши девочки, дядя Степан! Это Лида и Нюра!
Васёк радостно прижался к колючей щеке дяди Степана.
– Золотой ты хлопчик, ридна моя кровь! – заглядывая ему в глаза, повторял Степан Ильич.
Партизаны, стоя вокруг, с волнением глядели на эту встречу. Приход пионеров в лагерь был для всех радостным событием, напоминавшим о мирной жизни.
– Галстуки сохранили! Вот это пионеры!
– Эй, Сенька, сходи за нашей маткою! Она тут все глаза проглядела поджидая.
Но Оксана, заслышав шум в лагере, уже торопливо шла от речки. Митя бросился ей навстречу.
– Привёл, привёл, Оксана Николаевна! – закричал он ещё издали, показывая на ребят. – Вот они!
Степан Ильич подтолкнул Васька:
– Беги, встречай! Ночи она не спала из-за вас…
Васёк бросился вперёд, но девочки опередили его:
– Тётечка! Тётечка!
Оксана тревожным, быстрым взглядом охватила ребят, большими тёплыми руками прижала к себе их головы, ощупала острые плечи, торчащие лопатки, заглянула каждому в глаза:
– Птенчики вы мои бескрылые!
Партизаны смотрели на неё, крякали, вздыхали:
– Да… встретились, значит…
Оксана вдруг выпрямилась.
– Сенька, топи баню! Ножницы неси! – скомандовала она свежим, молодым голосом.
Партизаны засмеялись:
– Сейчас вам, ребята, санобработка будет!
Степан Ильич вошёл в палатку с сияющим лицом:
– Прибыл Бурцев с ребятами!
Николай Михайлович улыбнулся:
– Нашлись? Ну-ну! Позаботьтесь там, чтобы их накормили. Пускай хорошенько отдохнут, а завтра мы их переправим через фронт. Часть можно будет на самолёте с Коноплянко. Как самочувствие Ильи Кондакова?
– Неважно… Изрешетили хлопца – смотреть страшно.
– Да, дорого ему обошлась Жуковка! Ну что ж, отправим в Москву на излечение. А Макитрючка что?
– Макитрючка ничего. «Скоро, говорит, встану». Просит считать здоровой.
– Ну, о ней мы тут позаботимся. А как насчёт Ульяны Леонтьевны? Устроили?
– Точно. Сегодня ночью перевезли с детьми в Семеновку.
Николай Михайлович кивнул головой:
– Хорошо. Попросите ко мне Мирона Дмитрича и Коноплянко.
Ребята сидели за длинным столом и ели густую гречневую кашу. К столу подошла Костичка; улыбаясь, села рядом.
После казни деда Михайла Костичка вместе с детьми ушла в лагерь к мужу. Увидев её, ребята обрадовались.
Генки не было: он ходил по лагерю – искал Гнедка. Митя подозвал мальчика к себе:
– Сейчас, сейчас, Генка, придёт твой Гнедко, не бойся!
– Не бачу я его… Може, убитый? – хмуро спросил Генка.
– Да нет! Сейчас сам увидишь. Экий ты недоверчивый!
Из-за деревьев выглянул Сенька. Он тянул на поводу стройного, высокого жеребца.
– Гнедко!..
Генка заложил в рот два пальца и тихонько свистнул. Жеребец ответил тихим радостным ржанием и, высоко подкидывая спутанные передние ноги, поскакал навстречу хозяину. Генка обнял его голову, прижался к ней лицом и беззвучно заплакал. Конь мягкими чёрными губами трогал шею и руки Генки, глядел на него большими понимающими глазами и тихонько фыркал.
– Михайлов внук плачет, – хмуро говорили партизаны.
– Не мешайте ему, не подходите, – останавливал Митя.
Историю Генки и его коня хорошо знали в партизанском отряде.
Выплакавшись, Генка по-хозяйски осмотрел своего Гнедка.
– На що звязали? – сердито сказал он Сеньке. – Освободи его! Он теперь от меня никуда не уйдёт.
Сенька послушно распутал верёвку на ногах жеребца. Генка осмотрел копыта коня, провёл рукой по мягкой спине и заметил след от седла.
– Плохо седлаешь… Так спину коню можно натереть! – строго сказал он, отпуская Гнедка и глядя ему вслед. – Овёс даёте?
– А як же! Всё даём – и овёс и хлебца даём, – торопливо уверил его Сенька.
Когда Генка вернулся к ребятам, глаза у него были красные, но блестели и хмурое выражение лица смягчилось.
– Ешьте, ешьте! – угощал ребят Митя. Он чувствовал себя хозяином здешних мест и, радуясь впечатлению, которое произвёл на ребят лагерь, с мальчишеской гордостью говорил: – Вы что смотрите? Целый город у нас тут! Это ещё что! Мы ведь только что перебрались сюда, а вот подождите – укрепимся хорошенько…
После соединения с макаровцами лагерь расширился и стал походить на большую стройку. Место было выбрано для зимовки. Партизаны устраивали себе тёплое жильё. Слышался стук топоров, падали деревья, визжали пилы. Землянки строились прочные, с печами и маленькими окошками. Стол, за которым сидели ребята, издавал свежий смолистый запах. Для кухни было отведено особое место. Под навесом был сложен весь кухонный инвентарь, отбитый у фашистов. Были две просторные палатки для раненых. Ребята узнали, что за день до их прихода был совершён крупный налёт на Жуковку, пущен под откос поезд с эсэсовцами, взяты большие трофеи: ручные пулемёты, винтовки, обмундирование.
– Неплохо Гитлер вооружил нас! – смеялся Митя.
Пока Митя рассказывал, Мазин рыскал глазами по лагерю, оглядывая постройки и что-то соображая про себя. Тревогу его разделял Петька Русаков.
Ещё в дороге Митя сказал ребятам, что их отправят домой. Девочки, Саша и Сева Малютин искренне и шумно радовались. Одинцов тоже хотел домой, но он ждал, что скажет Васёк Трубачёв. Он всегда и во всём поддерживал товарища и расставаться с ним не хотел, несмотря на желание ехать домой. Васёк задумался. Он, конечно, хотел бы воевать вместе с партизанами, но ослушаться взрослых не мог.
– Приказ – это всё! – подумав, сказал он Одинцову.
Генка вёл себя так, как будто слова Мити вовсе не касались его. Мазин и Русаков решили «отчаянно» просить командира оставить их в отряде.
– Я прямо заплачу, Мазин! – серьёзно говорил Петька.
– Я тебе «заплачу»! Что ты, у тётеньки в племянники просишься, что ли? Ты в партизаны просишься у командира!
– Верно. Я лучше буду так смело говорить…
Мазин сделал гримасу:
– Тощий ты и маленький… не имеешь внушительного вида.
Петька с огорчением разглядывал себя:
– А ты скажи, что мне пятнадцать лет.
– Не дурак я, чтобы перед умными людьми врать! – огрызался Мазин.
Пока ребята ели, партизаны, занятые своими делами, издали разглядывали их.
– Рыжий – это, видать, командир. Весь отряд привёл!
– А тот, с краю сидит, глазастый, – говорят, вместе с дедом Михайлом работал!
– Эх, война! Всех зацепила!
– Вот глядишь – дети совсем! А у них уж свои герои есть, – качал головой бородатый старик, натачивая пилу. – А в чём дело? Дело в воспитании, тут ничего не скажешь.
– Воспитание советское… Строители будущего! В коммунизме будут жить! – откликнулся военный, пришивая пуговицу к своей гимнастёрке.
– Крепкие ребята! Друг дружку в беде не бросали! – с уважением сказал молодой хлопец.
– А собачка-то откуда взялась? Для компании, что ли, привязалась к ним?
– Собака Ивана Матвеича. Бобиком зовут. Я на пасеке бывал, знаю.
У Бобика нашлись старые знакомые, но он держался около ребят и радостным визгом встречал Оксану. Он признавал в ней бывшую хозяйку.
После еды ребята долго плескались за дощатой перегородкой, где прямо на костре нагревался большой котёл воды. Оксана стригла и мыла ребят сама. Она по очереди тёрла им спины мочалкой, густо намыливая трофейным мылом. Волосы быстро и искусно подравнивала большими садовыми ножницами. По просьбе Васька ему был оставлен небольшой чуб на лбу. Намылив одного, Оксана переходила к другому, потом ставила всех рядом и обливала из одного ведра. Ребята расшалились, бегали вокруг костра, боролись и хохотали до слёз. Оксана с улыбкой глядела на их шалости, давая им повеселиться; потом, найдя, что достаточно, натягивала на каждого длинную мужскую рубашку:
