– Всех освободили? – спросил Васёк.

– Всех. С нами в лесу живут.

Тётя Дуня встала, обхватила руками Танину голову:

– Спасибо, доченька! А я-то, глупая, ничего в ваших делах не разбираюсь, думала – один задор в тебе.

Сидели долго. Таня расспрашивала Васька и тётю Дуню об их делах, читала письма Павла Васильевича…

На рассвете Таня ушла. Тётя Дуня и Васёк стояли на крыльце. Гулкие девичьи шаги долго раздавались в тишине пустой улицы. Тётя Дуня плакала.

– Ведь вот. Паша свои замечания насчёт слёз делает, а ведь тут, поди-ка, случай какой… Таня пришла… жива-невредима… – Заметив расстроенный взгляд Васька, оправдывалась она.

Прошло седьмое августа. Это был торжественный день для всей школы: государственная комиссия приняла новое здание, отстроенное руками школьного коллектива.

Секретарь райкома вместе с приезжими незнакомыми людьми снова обходил весь дом, внимательно оглядывая потолки, стены, полы и крышу. Юные строители издали наблюдали за приезжими и волновались до тех пор, пока секретарь райкома торжественно не объявил, что здание принято. Тепло поздравив директора и ребят с восстановлением школы, он пожелал успехов в учёбе и, пообещав ещё не раз навестить их в будущем учебном году, уехал. Вместе с ним уехали и незнакомые люди, принимавшие здание. Ребята бросились к директору.

– Ур-ра! Ур-ра! – хором кричали они, тесной толпой сгрузившись на лестнице перед учительской. – Ур-ра! Ур-ра Леониду Тимофеевичу!..

Леонид Тимофеевич вышел к ним растроганный и радостный.

Ещё раз поздравив их и себя с благополучным завершением работы, он поднял руку и сказал:

– Но дело наше не кончено! Не кончено! И самое главное – впереди!

Ребята мгновенно смолкли и переглянулись. Глаза у директора смеялись, но он не шутил:

– Что, задумались? А загадка, по-моему, совсем не трудная. Ну-ка, подумайте, что главное у нас впереди?

Елена Александровна невольно выступила вперёд и, покраснев, отошла.

– Вот я вижу, что Елена Александровна уже отгадала, но я её не спрошу, – засмеялся директор, лукаво поглядывая на смущённую учительницу. – Я хочу, чтобы мне школьники ответили, что ещё впереди самое главное.

Ребята начали отгадывать:

– Убрать классы!

– Парты перевезти!

– Пригласить учителей!

– Перевезти из старой школы имущество!

– Всё это верно: убрать классы, перебраться из старой школы на новое хозяйство, пригласить учителей, – всё это верно и совершенно необходимо. Но главное всё равно остаётся впереди, – поддразнивал школьников Леонид Тимофеевич.

Ребята вдруг догадались все сразу.

– Главное – хорошо учиться! Учиться! Учиться на «отлично»! – весело выкрикивали они.

– Ну вот наконец-то вспомнили, зачем школу строили! – смеялся над ними директор.

Васёк, стоя среди школьников, обменялся со своими товарищами тревожными взглядами.

«А мы-то… а мы-то как?» – думалось каждому. Елена Александровна заметила их волнение и, подняв голову, стояла решительная и непоколебимая, глядя перед собой упрямыми синими глазами. Только пальцы её рук, заложенных за спину, крепко сжались.

Решено было немедленно начать перебираться из старой школы.

Ребята забегали по лестнице, зашумели. Елена Александровна оторвалась от своих мыслей.

– Выйдите все во двор! – скомандовала она. – Я сама распределю. Вы переполошите весь госпиталь! Постройтесь во дворе… Иван Васильевич, вы пойдёте с двумя девочками. Они помогут вам перенести ваши пожитки. Ещё двое пойдут со мной. Остальные, в полном порядке и совершенно тихо, будут ждать у ворот госпиталя. Мы вынесем им парты и всё, что можно перенести на руках, – объясняла Елена Александровна. – Толя Соколов, бери первую партию ребят…

На помощь Елене Александровне вышел директор. Когда всё утихло и наступил полный порядок, первая партия ребят двинулась к госпиталю.

В этот день жители городка с удивлением смотрели, как по улице весело шествовали школьники, перетаскивая на руках столы, парты и учебные пособия. Младшие несли стулья и, продев головы через спинки, весело барабанили пальцами по сиденью и пели кем-то наспех сочинённую незатейливую песенку:

Мазин тащил из бывшей учительской огромное кожаное кресло: Он останавливался на улице, ставил кресло и, развалившись в нём, отдыхал посреди дороги, перебрасываясь весёлыми шутками с прохожими.

В госпитале ребята вели себя тихо. Осторожно вытаскивали из сарая сложенную там школьную мебель, разговаривали шёпотом, с опаской поглядывая на окна палат. Школьный сторож, собирая пожитки, кряхтел и, стоя посреди своей бывшей каморки, задумывался. Девочки, помогавшие ему перебираться на новую квартиру, почтительно стояли на пороге и ждали.

– Вы того… тут вот ящик у меня с приборами из физического кабинета – вещи тонкие, поосторожнее надо… – бормотал старик.

– Давайте, давайте! Мы донесём! – уверяли его девочки. Старик передавал ящик и снова задумывался, глядя на старые, знакомые стены своей каморки, где уютно и мирно прошли двадцать лет его жизни.

– Эх, привык я, ребята, к этому дому… Вот тут, у окошечка, сколько мыслей перевернул в своей голове, скольких ребят встречал и провожал на этом крыльце! Эх-хе-хе… Сколько всякого разного было в жизни, всё добром вспоминаешь. А вот тот день, когда войну объявили, как крючок в памяти! Будь они прокляты, живодёры эти, фашисты! – вздыхал школьный сторож, прикрывая за собой дверь опустевшей каморки.

В госпитале переезд тоже вызвал оживление. Нина Игнатьевна радовалась освобождению лишней комнаты и загруженных школьной мебелью сараев. Комната бывшего сторожа была нужна сестре-хозяйке под кладовую. Санитарки спешно мыли и чистили её, не обращая внимания на старика.

– Ну, ну, заторопились! Ещё человек ноги не унёс, а они уже – раз-два! – живо тряпок понакидали, ручьи распустили по всему полу… – сердился Грозный, никогда не допускавший и мысли, что кто-нибудь может хозяйничать в его комнате, хотя бы и опустевшей.

Ключи от классов и от сарая он долго не хотел отдавать.

– Да зачем они вам, Иван Васильевич? У вас теперь в новой школе ещё больше ключей будет, – мягко уговаривала старика Нина Игнатьевна и тут же, уступая ему, как упрямому ребёнку, снисходительно говорила: – Ну, оставьте, оставьте себе от классов – мы палаты не запираем. Но вот от своей комнаты и от сарая, уж пожалуйста, отдайте. Ведь у вас почти всё перевезено…

Грозный со вздохом отдавал ключи, строго предупреждая:

– Не потеряйте, я двадцать лет хранил!..

Уходя, он потребовал халат, прошёлся по всем коридорам, и, забывая, что из госпиталя уже давно выписались те бойцы, которые помнили строгого старика, жившего под лестницей в маленькой каморке, Грозный осторожно открывал двери палат и растроганно кланялся:

– До свиданьица!

– До свиданья, отец! – хором отвечали ему бойцы.

– Что, уезжаешь, что ли, куда? – удивлённо спрашивали некоторые, разглядывая незнакомого старика.

– До свиданьица… двадцать лет тут работал… – качал головой старик.

Нюра и Лида, прощаясь со старшей сестрой, просили поберечь Валину берёзку.

– Мы её осенью обязательно пересадим, – говорили они. – Это наша. Она тоже пойдёт с нами в новую школу.

– Ну конечно, конечно! Да ведь вы и сами прибежите не раз. Разве мы расстаёмся навеки? – улыбалась Нина Игнатьевна. – Вы здесь помощницы!

Васёк на одну минуту заглянул к Васе. Тот обнял его за плечи и быстро шепнул:

– Уезжаю, браток! Скоро к вам в школу прощаться приду. Потащив Васька в палату, он отвернул на койке край матраца и добавил с лукавым озорством: