Тётя Дуня медленно отводила взгляд, и по лицу её текли слёзы.

На дворе уже стояла глухая осень, в окна царапались голые ветки деревьев. Было сиротливо и неуютно и на дворе и в комнате.

Тётя Дуня встала, накинула шаль.

«Пойти в домоуправление узнать – может, что нужно помочь».

Внизу хлопнула дверь, по лестнице кто-то быстро поднимался, словно две пары ног перегоняли друг дружку.

– Евдокия Васильевна! Евдокия Васильевна!

Тётя Дуня, уронив шаль, бросилась в кухню, бессильно опустилась на табуретку.

Девочки говорили быстро, перебивая друг друга:

– …Васёк уже едет! Они все вместе – Одинцов, Мазин, Саша Булгаков, Русаков! Нас отправили на самолёте, но мы целых три дня жили в Москве. Они скоро, скоро будут дома! Они уже, наверно, перешли через фронт и сели на поезд…

Тётя Дуня очнулась, подняла побелевшее лицо, тихо пошевелила сухими губами:

– Васёк… через фронт?..

– Ну да… Вы не бойтесь! С ними Митя и дядя Яков. Дядя Яков знает все тропинки. Они уже, наверно, перешли. Не бойтесь за них! – успокаивали девочки.

Тётя Дуня вдруг улыбнулась, крепко обняла обеих и сдержанно сказала:

– Что ж, буду ждать. Спасибо вам, девочки…

Когда Лида и Нюра ушли, она вспомнила, что надо было хорошенько расспросить их, узнать, где остался Васёк, через какой фронт он будет переходить.

Мысли тёти Дуни мешались. Представление о фронте складывалось из чьих-то рассказов, обрывков прочитанных книг и, главное, из военных картин в кино.

Перед глазами встали тяжёлые танки, ползущие по взрытой земле, чёрные столбы дыма, изломанная колючая проволока, падающие люди… и среди них маленькая фигурка Васька…

Тётя Дуня схватилась за голову, застонала…

Ночью ей снились страшные сны. Тяжело переваливаясь с боку на бок, на Васька двигался фашистский танк. Тётя Дуня металась на кровати:

«Посторонись, Васёк, голубчик! Задавит!..»

А откуда-то с плаката спрыгивали длинноногие чудовища в железных касках и направляли на Васька пулемёты. Потом скручивали ему назад руки… Тётя Дуня строго глядела в синие бесстрашные глаза племянника:

«Помни, Васёк: мы Трубачёвы. Умирать один раз!»

Рассвет поднял тётю Дуню на ноги, рассеял мучительные кошмары. Сердце её вдруг обожгла горячая радость, что Васёк жив, что, может быть, он уже близко…

Вечером в городе завыла сирена. Тётя Дуня спокойно вышла на дежурство и, шагая по двору с противогазом, громко командовала:

– Граждане! Спускайтесь в бомбоубежище! Спокойно, дорогие, спокойно!.. – Но душа у неё самой была неспокойна.

Васёк Трубачёв, Саша Булгаков, Коля Одинцов, Мазин и Русаков приехали поздно вечером. Родной город встретил их грозным, предостерегающим воем сирены. Перебегая от дома к дому, под грохот орудийной пальбы товарищи пробирались по улицам. На вокзале Саша встретил соседского паренька, который рассказал, что семья Саши Булгакова уехала вместе с заводом на Урал. Сначала Саша растерялся от этого известия, но, когда над городом проплыли немецкие «мессершмитты» и от орудийной пальбы задрожала земля, он крикнул на бегу Трубачёву, закрывая обеими руками уши:

– Мал мала далеко! Там спокойно! Молодцы они, что уехали!

– Ко мне бежим – я всех ближе! – не слыша его, отвечал Васёк.

У двора Трубачёвых стояла тётя Дуня в кожаной куртке, с противогазом на боку. Васёк и его товарищи чуть не сбили её с ног и, узнав, остановились как вкопанные.

– Тётя Дуня! – Васёк повис на её шее. – Тётечка, здравствуйте!

Тётя Дуня ахнула, обхватила его за плечи, потащила в дом.

Товарищи, смущённо улыбаясь, двинулись за ними.

В маленькой кухоньке тускло горела лампа. Ребята сбросили у порога вещевые мешки.

– Батюшки, живой пришёл!.. Паша-то, Паша узнает!.. – поворачивая во все стороны Васька и прижимая его к себе, бормотала тётка.

– Где папа? Тётечка, где папа? – вырываясь из её рук, кричал Васёк. – Где он?

– Пишет, пишет нам отец. Вчера письмо прислал – раненых возит… Сейчас сменюсь с дежурства, найду письмо-то… Вот, ешь пока… да гостей угощай своих! – торопливо говорила тётя Дуня.

– Это не гости – это мои фронтовые товарищи! – горячо сказал Васёк. – Ты ничего не жалей им, тётечка. Мы последний кусок вместе делили.

– Да разве мне чего жалко? Что ты! Что ты, господь с тобой!.. Ешьте, пейте, были б живы… – суетилась тётя Дуня, вытаскивая на стол всякие кулёчки, баночки. – Ешьте, ешьте, а я побегу…

«Батюшки, Васёк у меня дома! В бомбоубежище, что ли, их свести? Не случилось бы чего!» – с волнением думала она про себя, громко убеждая граждан не беспокоиться.

А в это время усталые и голодные ребята, наскоро уничтожив все запасы тёти Дуни, стояли у занавешенного окна, прислушиваясь к тяжёлым ударам зениток и гудению самолётов.

– Пойдём! – нетерпеливо дёргал Мазина Петя Русаков. – Меня мать ждёт.

– Нас тоже ждут… Мы пойдём, Трубачёв! – торопились Мазин и Одинцов.

– Не надо, подождите! – удерживал их Саша. – Вдруг убьют? На самом пороге, подумайте только! У самого дома!

Васёк колебался. Он понимал нетерпение товарищей. Но на улице была уже ночь, и от гула орудий по спине пробегал неприятный озноб. Ну что, если осколок или воздушная волна!..

– Не уходите, ребята! Только до утра останьтесь. А то мы с Сашкой не будем даже и знать, добежали вы или нет. Ну, хоть бомбёжку переждите… Давайте заберёмся на папкину кровать все вместе и переждём. Ладно? – просил Васёк.

Ребята согласились.

Васёк прыгнул на отцовскую постель, обеими руками обхватил подушку и, зарывшись в неё лицом, счастливо засмеялся.

– Все, все полезайте! Всем места хватит, – приглашал он товарищей, отодвигаясь к стене.

Широкая, уютная кровать Павла Васильевича приняла всех пятерых, и через полчаса ребята крепко спали, уткнувшись друг в друга.

Васёк заснул последним. Мягкая подушка, словно тёплая отцовская рука, лежала под его горячей щекой; перед сонными глазами тихо качались и кланялись знакомые с детства вещи: «Здравствуй, Васёк, здравствуй, Рыжик…» Васёк жмурился, как от солнца. Но сон его часто прерывался тяжёлыми ударами зенитных орудий. Мальчик ближе придвигался к товарищам.

Мысли его убегали назад – к Мите. Он вспоминал тяжёлый, мокрый лес, запутанные тропы, идущих впереди дядю Якова и Митю. Изредка они перебрасывались словами, о чём-то советовались. Несколько раз, поворачивая к ребятам строгое, серьёзное лицо, Митя тихо командовал: «Ложись!» Они ложились и ползли, прижимаясь к мокрой земле.

Один раз, совсем близко от них, промчались на мотоциклах фашисты. Другой раз, под вечер, переходя вброд речку, они заметили немецкого солдата, стиравшего бельё… В минуту опасности Митя быстро взглядывал на ребят; лицо у него становилось твёрдым, словно оно было высечено из камня. Когда опасность оставалась позади, Митя улыбался им, кивал головой, а Яков Пряник тихонько подшучивал, одобряя весёлой прибауткой. Так они шли день и ночь, и ещё день и ещё ночь и только к рассвету третьего дня перешли фронт. Васёк понял это в тот момент, когда из чаши леса вышли с винтовками три красноармейца…

Васёк вспомнил, как, прощаясь, Митя обнимал его и всех ребят по очереди, долго глядел в лицо каждому, торопливо повторяя:

«Ну, всё… Езжайте домой… Поклонитесь школе от меня, ребята…»

А дядя Яков, подняв вверх густые выцветшие брови, задумчиво сказал на прощанье:

«Главное в человеке – честность. От неё все качества».

Хорошие слова у Якова Пряника! О них надо ещё подумать, но сейчас думать не хочется. Васёк мысленно ещё раз обнимает Якова Пряника, Митю, передаёт привет Генке.

Он вспоминает, как, уходя, Митя несколько раз оглядывался и кивал головой.

Воспоминания Васька путаются, крепкий сон укладывает его голову на отцовскую подушку…

Прибежав с дежурства, тётя Дуня долго смотрела на смешные, сонные лица, оттопыренные по-детски губы, вихрастые головы. Осторожно поправила неловко согнутую ногу Мазина, положила на подушку голову Пети, покрыла всех пятерых одеялом и с уважением сказала: