Мутный свет луны освещает спящий лагерь.

Теснее сдвинулись дубы, робко проглядывают между ними берёзы, утонули в густой траве белые домики-палатки. Пахнет речной водой и водорослями, запах мяты смешивается с запахом хвои. С болота доносится дружный хор лягушек.

Митя стоит на площадке и, закинув голову, смотрит на плывущие по небу разорванные облака, на скользящие тени самолётов: ухо его пытается уловить малейшие оттенки тихого, воющего гудения моторов. Изредка далёкий, глухой удар потрясает землю. Митя встревожен. Он обходит палатки, прислушивается к сонному дыханию ребят и снова смотрит на небо.

Васёк Трубачёв не спит. Приоткрыв край палатки, он следит за каждым движением вожатого. Он видит, как Митя смотрит на небо, потом опускает голову, трёт ладонью затылок и снова смотрит. Видит Митино лицо, крепко сжатые губы, нахмуренные брови.

Васёк боится выйти и окликнуть Митю. Но ему необходимо сказать, что он тоже видел свастику. Может быть, Митя не поверил ребятам и потому велел всем поскорее ложиться, чтобы не болтали зря? А может, поверил и потому остался дежурить сам?

Трубачёв подтягивает трусики и тихонько вылезает из палатки. Ночная сырость охватывает его плечи.

Митя молча смотрит на Трубачёва; так же молча они усаживаются вдвоём на широкий мохнатый пень. Митя прикрывает Васька полой своей куртки и улыбается ему дружеской, ободряющей улыбкой.

– Я видел свастику, – шёпотом говорит Васёк.

Митя кивает головой:

– Я тоже видел.

Над лесом снова ползёт протяжный, ноющий звук. Палатка тихо шевелится – из-под неё высовывается Мазин и быстро прячется обратно.

Васёк вскакивает и карабкается на высокую сосну; смолистые чешуйки прилипают к его коленкам. Потом он соскакивает на землю, показывает рукой куда-то за реку, за лес и торопливо объясняет:

– Там свет… Далеко-далеко, а видно…

– Это в стороне Житомира, – определяет Митя. – Утром надо разведку послать на шоссе.

– Пошли меня!

– Ты нужен в лагере. Все должны быть на своих местах. Никакой тревоги не поднимать. Пошлём Мазина и Русакова – они всё разузнают, – спокойно говорит Митя и смотрит на часы: – Ложись спать, Трубачёв!

– А ты?

– А я дежурный.

– Ладно тебе… Вдвоём подежурим, – прячась под его куртку, говорит Васёк.

Они молча смотрят в глаза друг другу. Доверчивые глаза Васька кажутся Мите такими близкими и родными, он чувствует рядом младшего брата, надёжного товарища, который делит с ним вместе тревоги этой ночи. Он крепко прижимает к себе вихрастую голову Трубачёва и тихо, душевно говорит:

– У каждого человека, Васёк, есть мечта заветная. Вот когда мне не спится, например, я сейчас же начинаю мечтать. То будто я где-то в тайге очутился… И вот мы с ребятами…

– С нами? – быстро спрашивает Васёк.

– Да нет, не с вами… С комсомольцами… Залезли в эту глухую тайгу и давай своими силами там новый город строить… Может, и небольшой, конечно, но особенный. У меня даже рисунок есть, я тебе покажу когда-нибудь… Ты что на меня так смотришь?

– Да просто… – отвечает Васёк, крепче прижимаясь к старшему товарищу. – Рассказывай, Митя…

Назойливое гудение прерывает разговор. Митя встаёт, снова смотрит на небо и жёстко говорит:

– Но если, Трубачёв, мне придётся драться, то я буду драться до конца, до победы! И нет такого врага, которого мы бы не победили! Потому что каждый из нас, Васёк, будет защищать свою Родину, как родную мать…

Молча и торжественно слушают эти слова влажная земля и чёрный застывший лес.

На рассвете в молочном тумане, сквозь заросли дикой малины, кучи хвороста и поваленные деревья пробирались Мазин и Русаков, посланные в разведку.

– Руководствуйтесь компасом, – напомнил им Митя.

У Мазина и Русакова были ещё и свои приметы: кривая берёза, поваленный дуб, пучок увядших колокольчиков, засунутых в дупло дерева. Привычка оставлять на пути заметки уже давно выработалась у обоих, и теперь они шли безошибочно по собственному следу. Разговаривать было некогда. Задание ответственное: выяснить, в чём дело и, не задерживаясь, вернуться в лагерь.

Петька молча указывал на берёзу, на дуб, на сложенные накрест ветки. Мазин кивал головой и отрывисто командовал:

– Влево!.. Вправо!.. Вперёд!..

Лес поредел. В дорожных знаках уже не было нужды. Мальчики шли по слуху. Шоссе приближалось; оттуда слышался скрип телег, доносились гудки и мычание коров. Высокий мальчишеский голос не то пел, не то кричал что-то.

Мазин прислушался и, дёрнув Петьку за рукав, бросился вперёд. Запыхавшись, они выскочили на шоссе и огляделись. По дороге понуро и неохотно шагало колхозное стадо. Телята разбегались по сторонам, подростки звонко щёлкали бичами, старики сурово покрикивали на скотину. Хрюкали свиньи. Встревоженно мычали коровы.

С той стороны шоссе, в поле, молча и сосредоточенно работали люди, убирая хлеб. Тарахтел комбайн, мелькали разноцветные платки, выезжали на шоссе машины с тугими мешками. Люди останавливались, пропускали машины вперёд.

Петька облизнул языком сухие губы и бросился наперерез высокому седому старику:

– Дедушка, куда это вы?

Старик глянул на него мутными от бессонницы глазами и неохотно сказал:

– Скот угоняем…

Петька растерянно оглянулся на Мазина. Мазин, обведя глазами шоссе, бросился к хлопцу, который с трудом тянул за верёвку бычка. Бычок упирался, подняв коричневую морду с чёрными бугорками рогов; он жалобно мычал, призывая на помощь мать.

– Та иди, бисова душа! Иди, щоб ты здох! – покраснев от натуги, кричал на него мальчишка.

Мазин схватил за верёвку.

– Стой! Не тащи его!.. Куда вы идёте?

Хлопец вытер рукавом пот.

– А ты що, з неба звалился? – сердито спросил он. – Война! Понял? Война! Немцы границу переступили…

– Немцы?.. Границу?..

Мазин выпустил из рук верёвку и круто повернулся к Петьке:

– Пошли!

Но они не пошли, а побежали, задыхаясь и обгоняя друг друга.

Страшное, незнакомое слово «война» заставляло их мчаться, не разбирая дороги, к Мите, к товарищам со спешным, тревожным донесением. Ветки хлестали мальчиков по лицу, сучья царапали ноги. В овраге Петька споткнулся и боком свалился в кустарник. Мазин схватил его за плечо:

– Вставай! Война! Понимаешь? Война!

Петька, хромая, выбрался из кустарника и, стараясь не отставать от Мазина, говорил на бегу:

– Мы им пропишем, Мазин! Мы им такого зададим, что они сроду к нам больше не сунутся! Мы… Мазин…

Но Мазин не слушал его. Он бежал, раздвигая головой и локтями кусты, поглядывая на зажатый в руке компас. Брови его были нахмурены, глаза остро блестели. А Петька, прихрамывая, торопился за ним и без умолку говорил про тяжёлые и дальнобойные орудия и про Красную Армию, которая так даст врагам… так даст, что своих не узнают!

Потом Петька совсем выбился из сил и замолчал…

Они выбежали к палаткам вместе. Мазин бросился к баку, зачерпнул кружкой воду и стал жадно пить. Потом сунул кружку Петьке, посмотрел на встревоженные лица ребят, подошёл к Мите и коротко сказал:

– Война!