– Игнат ещё говорил, что Генке всякие поручения доверяют, и на работу он мастер, руки у него золотые. Галстук он свой заслужит, как только начнётся работа в огороде или в поле. Я у Игната всё расспросил! – сообщил Петька Русаков.

Ребята долго не могли уснуть после обеда. Они вскакивали, заглядывали в окно – не пришёл ли Михайлов внук. Но на школьном дворе было тихо.

Из окна была видна хата деда Михайла.

Дед Михайло обычно спал на свежем воздухе под навесом, варил на железной печке обед и, сидя перед огнем на скамеечке, сапожничал.

Рядом с навесом низкая дверь вела в хату-мазанку с глиняным, крепко убитым полом и с русской печью. Под окошком стояли стол и скамья, выкрашенные в коричневую краску. Новая кепка и школьная сумка с тетрадями висели в углу, рядом с расшитым полотенцем. На подоконнике стояла чернильница. Над ней жужжали и бились мухи, падали в чернила и, отяжелев, ползли по стеклу, оставляя за собой чёрный след.

Днём Михайло суетился по двору: что-то прибирал, приколачивал, вступал в разговоры с ребятами и, подняв острую бородку, разглядывал их живыми, весёлыми глазами. Потом вдруг, словно что-то вспомнив, мелкими шажками бежал под свой навес и, не добежав до него, останавливался посреди двора, к чему-то прислушиваясь. Видимо, он привык к неожиданным появлениям внука и всегда ждал его.

Теперь Михайло сидел перед печкой и чистил картошку, сбрасывая на пол кожуру.

– Может, Генка своего Гнедого потерял да ищет в лесу, – поглядывая в окошко, гадали ребята.

– Пшеница у нас уродилась – чистое золото! – Степан Ильич осторожно срывал колос, большими тёмными пальцами вылущивал жёлтые крупные зёрна и клал их на широкую ладонь. – Вот посмотрите… Это новый сорт – «кооператорка». Мы с ней опыт делали – из озимой в яровую переводили. Может, слыхали про это?

Ребята лезли со всех сторон – посмотреть на сорванный колос, на тучные зёрна пшеницы.

– Ого! Вот она как, булка-то, растёт! – просунув голову, серьёзно сказал Мазин.

– А Мазин не видал, только едал, – сострил Одинцов.

– У вас всё кругом пшеница? – оглядывая поле, спросила Валя.

– А вот подождите, пойдём и на гречу… А там далее овёс начнётся, до самого леса… Мне как раз туда заглянуть надо…

Степан Ильич шагал по дороге, вёл ребят по узеньким стёжкам. Освещённые солнцем, желтели поля пшеницы, розовела греча, и отливали сизым цветом густые овсы. Вдалеке по лугу без устали ходила сенокосилка, оставляя за собой ровные ряды срезанной травы. Люди казались издали маленькими. Цветные платки и вышитые рубашки мелькали пёстрыми пятнышками; под умелыми, ловкими руками колхозников росли огромные, как дома, стога. Где-то слышалась дружная песня, красиво выделялась втора, и девичий голос, заканчивающий песню на высокой ноте, долго звенел в чистом летнем воздухе…

– Здорово, ребята, правда? – ахнула Нюра Синицына.

– А работают как… ого! – восхищались ребята.

– А у нас иначе нельзя. Выдалась погода, начался покос – все на луг! А то как пойдут дожди – беда! Сопреет сено и погибнет – чем тогда скотину кормить? – пояснил Степан Ильич.

– А когда же они обедают? Так целый день без еды и работают? – спросила Надя Глушкова.

– Как – без еды? У нас на стану поварихи для всех обед варят. Там и пообедают, там и отдохнут в холодке, там и газету почитают.

– Добрый вечер! – пробегая мимо с граблями на плече, торопливо здоровались колхозницы. Лица у них были потные и горячие от солнца, руки до локтей исколоты сеном.

– Эй, дивчина! – окликнул одну из них Степан Ильич. – Скажи там, чтоб вечерком кузнец ко мне зашёл, чуешь?.. А вот интересно вам ещё новую молотилку нашу посмотреть, – снова обратился он к ребятам. – Я её на Сельскохозяйственной выставке облюбовал. Она у меня тоже москвичка, можно сказать…

Он начал рассказывать, как работает молотилка.

– Пойдёмте на молотилку! – просили ребята.

– Молотилку я вам потом покажу, а сейчас на скотный двор заглянем мимоходом.

На скотном дворе их встретила доярка Христина; она была в белом халате и показалась ребятам докторшей. Доярка что-то шепнула Степану Ильичу, и он сразу пошёл за ней, махнув рукой Мите, чтоб ребята подождали на дворе.

– Она ему сказала, что корова Горлинка отелилась и что у неё хорошенький бычок родился! Я слышала! – запрыгала Лида Зорина.

– Митя! Сергей Николаевич! Пойдёмте смотреть! – пристали ребята.

Но Сергей Николаевич остановил их:

– Тише! Тише! Во-первых, тут шуметь не разрешается, а насчёт новорождённого – это как хозяева хотят. У них тут свои правила. Подождём Степана Ильича и разглядим пока постройки. Видите, какие у них хоромы для коров настроены!

Скотный двор был огорожен высоким забором. Посередине стояло длинное кирпичное здание с маленькими окошками и большой дверью. Ребята заглянули в окно; внутри помещение было разделено перегородками. В каждом стойле лежала свежая подстилка из соломы. Наверху на дощечках были написаны имена коров: «Волюшка», «Бурёнка», «Беляночка»…

– Подождите! Ну, чего все вместе лезете! – ворчал Мазин, отгоняя ребят. – Пустят нас – тогда и посмотрим.

Степан Ильич, весело улыбаясь, выглянул из коровника.

– Оставил я вас… Доярка меня вызвала – телёночка посмотреть, – сказал он, широко открывая дверь и проходя вперёд. – Ну вот, здесь у нас высокоудойные коровы помещаются. Сейчас они, конечно, на пастбище… Вот посмотрите, тут у каждой свой график есть: сколько она даёт молока, какой жирности.

– А телёночка покажете? – забегая вперёд, спросила Надя Глушкова.

– Телёночка, телёночка, Степан Ильич! – запросили ребята.

– Всё, всё покажем, хоть и не полагается у нас новорождённых смотреть. Ну, да что с вами делать! Раз так интересуетесь – пойдём. Малыши у нас в изоляторе помещаются.

Он повёл ребят в небольшую светлую пристройку. Она была похожа на первое здание, только меньше, и казалась уютным домиком. У двери лежало грубое рядно и стоял веник. Ребята вытерли ноги и вошли в коридор.

– Христина Семёновна! – громким шёпотом позвал Степан Ильич.

Доярка в белом халате приоткрыла дверь большой, светлой комнаты.

– Вот телёночком интересуются ребята, – как бы оправдываясь, сказал Степан Ильич. – Они на минуточку, поглядят – и готово!

Доярка ласково кивнула ребятам и озабоченно сказала:

– Только что облизала его мать… Сейчас принесут… Пойдём – поглядите пока других. Только уж руками не трогайте – они ещё маленькие.

– Нет, нет! – зашептали ребята, на цыпочках проходя вслед за Христиной Семёновной.

Телята лежали в отдельных клетках на сухих соломенных подстилках. Они поднимали большеглазые тёплые, словно обшитые мехом, мордочки и удивлённо глядели вокруг. Вместо рогов у них были смешные крутые бугорки.

– Ой, ой, какие хорошенькие! Какие маленькие! – зашептали девочки.

– Смотрите, смотрите – встаёт один! – присев на корточки, говорил Мазин. – Встаёт, честное слово!

«Му-у… Му-у…» – пытаясь встать, мычал рыжий телёнок, вытягивая голову с белой звёздочкой на лбу.

– Он по маме своей скучает, маленький ещё, – сказала Лида Зорина.

Сергей Николаевич подозвал ребят к табличке, висевшей на одной из клеток:

– А ну-ка, почитаем, как эти малыши поправляются. Вот видите, здесь всё написано: и как зовут, и сколько времени, и как он прибавил в весе.

Две дивчины в белых фартуках внесли в ящике новорождённого телёнка. Он был жёлтенький, с большими удивлёнными глазами. Шёрстка его, тщательно облизанная матерью, блестела. Весь мокрый, он казался худеньким и дрожал. Христина Семёновна прикрыла его старым байковым одеяльцем.

Ребята издали глядели на телёнка с восторгом и нежностью.

– Тётя Христиночка, как его назвали? Как назвали?

– А вот и придумайте ему имя! Можно сказать, при вас родился. Сделаем вас шефами, – сказал, улыбаясь, Степан Ильич.