– Он не любит зря хвалиться, – одобрительно хлопнув Алёшу по плечу, сказал Мазин.

– Не надо хвалиться, но можно и должно гордиться таким отцом! – значительно сказал учитель.

– Я горжусь! – тихо, с достоинством ответил Алёша Кудрявцев.

Ребята повели учителя в дом. Прошли коридор, показали Сергею Николаевичу будущий шестой класс.

– Вы, наверно, уже забронировали себе тут все места? – пошутил учитель.

Алёша взглянул на Васька и живо сказал:

– Нет ещё… то есть некоторые выбрали уже парты, конечно… а мы завтра выберем.

Ребята вспомнили об экзаменах, и у каждого в сердце шевельнулась прежняя тревога.

– Нам ещё о многом нужно поговорить с вами, Сергей Николаевич! – снова тихо и серьёзно сказал Васёк.

– Да, конечно. Но и это потом, – так же, как в первый раз, ответил учитель.

Перед пионерской комнатой ребята засуетились. Вытащили вперёд Севу. Он немного упирался и громко шептал:

– Да я не сумею хорошо рассказать…

Сергей Николаевич с удивлением глядел на Севу. На фронте, думая об оставшихся на Украине ребятах, он очень боялся, что худенький, болезненный Сева не перенесёт всех трудностей, которые выпадут на его долю. Теперь перед ним стоял крепкий подросток с загорелыми от работы руками и румянцем на щеках.

– Ну, ну. Сева Малютин! О чём ты хочешь мне рассказать? – спросил Сергей Николаевич, кладя руку на плечо Севы.

– Сейчас, сейчас! – заторопились ребята, открывая дверь в пионерскую комнату.

– Показывайте, что у вас тут? – сказал, входя, Сергей Николаевич.

Одинцов торжественно подвёл его к фотографии. Учитель узнал себя, Митю, улыбнулся:

– Какой-то он стал теперь, наш Митя?

– Он герой! Партизан! – ответило ему сразу несколько голосов.

– Вот наш дневник. Здесь всё написано, – сказал Одинцов, подавая учителю дневник.

Учитель узнал путевую тетрадь отряда.

– Вот это хорошо, что вы всё записывали. Я возьму эту тетрадь с собой, – сказал Сергей Николаевич.

Васёк подтолкнул Севу. Все ребята в нетерпеливом ожидании глядели на Малютина.

– Сергей Николаевич, садитесь, ладно? Мы должны вам что-то рассказать, – предупредил Васёк.

– Сажусь, ладно. – пошутил Сергей Николаевич, усаживаясь на диван.

– В госпитале, где мы работали, лежал один комсомолец – Вася. Его привезли зимой… – неуверенно начал Сева.

Лицо учителя стало очень внимательным. Сева говорил медленно, подыскивая слова.

– Вася рассказывал о своём командире, и мы слушали Вася был подносчиком снарядов на четвёртой батарее… Учитель сделал неуловимое движение.

– Фашистские танки были разбиты… На батарее уцелело только одно орудие. Возле него остались два человека – Вася со своим командиром. И тогда выполз ещё один танк… Вася был ранен, и он не знал, остановил или не остановил его командир этот танк.

– Остановил! – вдруг сказал Сергей Николаевич. Лицо его оживилось, глаза заблестели. – Где Вася?

Ребята бросились к учителю, заговорили все сразу:

– Вася уехал!

– Он так любил вас!

– Он всё время рассказывал о вас… Трубачёв протиснулся к Сергею Николаевичу:

– Уезжая, Вася сказал: «Скажите ему, ребята: много Васей есть на свете и много у него в части красноармейцев, только, может, и вспомнит он подносчика снарядов с четвёртой батареи… Уехал, мол, на фронт в его шинели».

Сергей Николаевич встал. Глаза его смотрели через головы ребят куда-то далеко-далеко, словно он видел снежное поле и идущего по дороге молоденького красноармейца с винтовкой и вещевым мешком за спиной.

– До свиданья, Вася! – тихо сказал учитель. – Мы ещё встретимся!

Темнело. В сумерках отчётливо выделялись побелённые мелом края тротуаров. Дома без огней с виду казались спящими, но на улицах было людно и оживлённо.

Сергей Николаевич шёл вместе с ребятами мимо знакомых домов и палисадников. Родной город навевал на него тихие, грустные воспоминания. Душа его была растревожена встречей с ребятами, всей знакомой обстановкой школы, от которой он был оторван в течение целого года.

«Как изменилось всё за этот год! – думал Сергей Николаевич. – Сколько пережито!» Среди этих детей, которые ему стали так близки, нет маленькой девочки с золотистыми косами и голубыми близорукими глазами… В своём осиротевшем доме он уже не найдёт верного друга-старого отца… И в, нём самом что-то изменилось за это время – он уже давно привык стоять лицом к лицу с опасностью, он возмужал и окреп, суровая военная обстановка закалила его сердце. И всё-таки сейчас горечь потерь чувствовалась всё так же остро, как в первый раз, когда он получил на фронте письмо Леонида Тимофеевича, сообщавшего ему о гибели близких.

Сергей Николаевич почувствовал вдруг, что он очень устал, больная рука его ныла. Он поглядел на ребят и улыбнулся им тёплой, благодарной улыбкой.

Трудно войти одному в опустевший родной дом. Но он войдёт не один… Ребята шаг за шагом идут рядом с ним. Они всё понимают. Сергей Николаевич сейчас для них не только любимый учитель, он близкий им, дорогой человек. И в то же время он тот бесстрашный командир, о котором говорил Вася, он защитник Родины. Узенькие цветные ленточки на зелёной гимнастёрке наполняют их сердца гордостью.

Петя Русаков отвоевал себе шинель и, шествуя впереди, бережно несёт её на плече. Нюра крепко держит Сергея Николаевича за руку. Давно ли прежняя Нюра Синицына, крикливая и глупенькая, ссорилась со всеми в классе, писала смешные и нелепые стихи… Сейчас она стала как будто взрослее и спокойнее, в её глазах появилось новое, серьёзное выражение, и в обращении с товарищами чувствуется глубокое дружеское понимание. Нюра идёт с ним рядом, время от времени уступая своё место Лиде. Уступив, она самоотверженно шагает одной ногой по тротуару, другой по мостовой, чтобы всё-таки быть ближе к учителю. С левой стороны, чуть-чуть боком, обратив к учителю своё круглое лицо, идёт Саша Булгаков. Мазин, пробуя протиснуться вперёд, наступает всем на пятки. Васёк Трубачёв, Коля Одинцов и Сева Малютин идут впереди. Чем ближе к дому, тем неспокойнее у них на душе.

– Мы войдём все вместе, – шепчет Сева.

Вот и знакомое крыльцо. Сергей Николаевич поднимается на ступеньки, по старой привычке вытирает ноги о железный плетёный коврик. Дверной замок заржавел, дверь открывается с коротким скрипом.

– Войдемте! – говорит учитель и пропускает вперёд ребят. Потом входит сам, зажигает свет.

На вешалке висят старое пальто Николая Григорьевича и меховая шапка. В комнатах стоит глубокая тишина. Наглухо закрытые пыльные окна словно задёрнуты серой марлей.

Сергей Николаевич останавливается в первой комнате. Здесь всё как прежде. Письменный стол, диван, этажерка с книгами.

Дверь во вторую комнату открыта. Там у стены – кровать Николая Григорьевича, покрытая жёлтым байковым одеялом, маленький, низкий столик. На столике – старые журналы, газеты…

Сергей Николаевич бросает беглый взгляд на пустую комнату отца и устало опускается на диван:

– Ну, вот мы и пришли…

Ребята садятся рядом с ним. Они долго молчат. Потом Васёк, прижимаясь щекой к плечу Сергея Николаевича, тихо говорит:

– Тётя Оксана сказала: «Если доведётся где повидать вам учителя, скажите ему, что отец умер, а сестра жива, помнит его…»

Ребята низко опускают головы.

Учитель сидит не шевелясь и задумчиво смотрит на ребят.

– Отец не любил, чтобы я опускал голову. Давайте послушаемся дедушку Николая Григорьевича, – ласково говорит он и, помолчав, добавляет: – Кто-нибудь из вас потом расскажет мне о гибели наших близких, а сегодня поговорим о текущих делах… Да попробуем соорудить чай… Ну-ка, девочки, похозяйничайте! В кухне есть чайник и примус, а в буфете, наверно, найдётся прошлогодний сахар.

– У нас есть! Вот Иван Васильевич тут всего надавал нам, – торопливо разворачивая большой свёрток, говорит Мазин. – Сейчас мы всё сделаем!

Девочки идут на кухню. Учитель гасит в комнате свет и настежь распахивает окна.