– Ты принеси в следующий раз, мы их тут рассмотрим, – сказал учитель.
Саша Булгаков собирал марки, многие ребята – коллекции насекомых.
Васёк вспомнил, что летом он занимался выжиганием по дереву, и спросил:
– Можно принести?
– Принеси.
На следующем уроке Сергей Николаевич вызывал к доске. Спрашивая, он терпеливо ждал ответа, а одному мальчику заметил:
– Ты сначала подумай, о чём хочешь сказать, а потом говори. Надо, чтобы мысль была совершенно ясная, тогда её легко выразить словами.
Уходя, учитель обратил внимание, что в одном месте парты слишком выдвинуты вперёд, и без всякого усилия один передвинул весь ряд.
Ребята ахнули.
После уроков не хотелось расходиться по домам. Ребята шумно обсуждали каждую шутку учителя, каждый жест, улыбку, слово.
– Нет, какой силач! Силач-то какой! – с восторгом кричал Лёня Белкин.
– Из всех учителей наш самый лучший! – говорили девочки.
– Он, наверно, военным был. Крепкий такой, ловкий! – предположил Одинцов.
– У него, пожалуй, не побалуешься на уроке, опасливо сказал Русаков.
Ребята засмеялись.
– Посмотрим, – равнодушно сказал Мазин. – А что он сделает?
– Вышвырнет из класса, вот что! Видал, как парты одним махом передвинул? – смеялись ребята.
– А мне так интересно было – я всё боялась, что звонок скоро, – улыбнулась Степанова.
– А Синицына-то, Синицына! – фыркнул Одинцов. – Как воды в рот набрала! А потом у доски каким-то тоненьким, не своим голосом пищала.
– Врёшь! Врёшь! Ничего подобного! Я ничуть не испугалась. И учитель мне ваш не понравился. Ни капельки не понравил-ся! – прищурившись, протянула Синицына.
– Да не мо-жет быть! – растягивая слова и так же прищурившись, передразнил её Одинцов.
– Дразнись не дразнись, а не понравился! – обернулась к нему Синицына.
– А почему не понравился? Говори почему? – подступили к ней ребята.
– Она и сама не знает, – улыбнулась Валя Степанова.
– Нет, знаю! – упрямо сказала Синицына. – Во-первых, у него к детям никакого подхода нет. А просто он с нами обращается как со взрослыми.
– Фью! – свистнул Одинцов. – Что же он, в детский сад пришёл? В ладоши хлопать должен?
В класс заглянул директор.
– Леонид Тимофеевич, а у нас новый учитель! – крикнула Лида.
– Да что ты говоришь? – развёл руками директор. – Как же это так? А я ничего не знаю!
Ребята дружно расхохотались.
– Я знаю, что вы знаете… – смутилась Лида, прячась за спины подруг.
Директор посмотрел на часы:
– Учитель новый, а расписание старое. Или вы решили на вторую смену остаться?
Ребята с шумом выбежали из класса.
Васёк ходил за тёткой, с жаром рассказывая ей про нового учителя.
– Он знаешь, тётя Дуня, сильный какой! Он взял и прямо с одного маху все парты передвинул. Силач!
– Боксёр, наверно, – предположила тётка.
– Нет. Почему боксёр? – растерялся Васёк. – Боксёр – это, знаешь, в таких перчатках борется. А он нет. Он же учитель.
– А… учитель? – складывая в корзинку вымытые ножи и вилки, рассеянно переспросила тётка. – Ну-ну… А где же это у меня ножик один? Обронила, что ли?
Она полезла под стол.
Васёк присел на корточки и, приподняв скатерть, с жаром продолжал:
– У нас все ребята любят его! И не то чтобы он очень добрый, он даже улыбается редко…
– Нашла, – вылезая из-под стола, сказала тётка и вдруг озабоченно спросила: – С чего же это он всё улыбается да улыбается?
– Кто?
– Да учитель ваш. Эдак и с ученья твоего мало толку будет.
– Да ну тебя! – рассердился Васёк. – Я совсем наоборот говорил.
– Это что же такое «наоборот»? – сдвинув на нос очки, строго допытывалась тётка.
Васёк посмотрел на неё и прыснул со смеху:
– Ой, не могу!
– Ишь, смеяться-то ты горазд, – добродушно сказала тётка. – А вот посмотрю я, как в учёбе поспеваешь. Очень уж вас балуют теперь. А про учителя ты лучше отцу расскажи: он человек самостоятельный, пускай сам разбирается, кто плох, кто хорош.
Васёк с хохотом выкатился в кухню:
– Таня! Я тёте Дуне про учителя рассказываю, а она… она… сначала… боксёром его…
Васёк беззвучно затрясся от смеха. Таня взглянула на его лицо и тоже залилась смехом. Тётка вышла в кухню и, поглядев на Таню, ехидно сказала:
– Не знаю, кто из вас старше да умнее!
Но слова эти только подбавили жару в огонь. Васёк и Таня смеялись уже без всякой причины, неудержимо и весело.
Павел Васильевич пришёл поздно. Он был взволнован предстоящей длительной поездкой.
– Недельки на три укачу, – говорил он, глядя на Васька тёплыми, озабоченными глазами. – Ты тут не скучай, Рыжик…
В этот вечер они долго разговаривали. Васёк торопливо рассказывал отцу все свои новости.
Учитель по рассказам сына понравился Павлу Васильевичу.
– Вот и гляди, чтобы не ударить перед ним лицом в грязь, – поучал он.
Тётка долго не гасила свет, но вмешиваться в разговор не решалась.
Утром в доме была суматоха. Тётка собирала отца в дорогу: пекла ему пирожки, складывала в чемодан бельё и метила его, чтобы оно, чего доброго, не перемешалось с чьим-нибудь чужим.
Васёк ходил за отцом по пятам и ежеминутно спрашивал:
– Ты целые три недели будешь?
– Три недели.
Васёк вздохнул:
– Ну ладно. Сегодня все ребята принесут в школу свои работы или коллекции. Я тоже хотел выжженную коробочку взять и мамину рамку.
Отец и сын начали разглядывать выжженные Васьком вещицы. Васёк осторожно держал в руках рамку. Из рамки смотрела на него мать со своей всегдашней спокойной, милой улыбкой.
– В бумажку заверни. Не потеряй там, – сказал отец.
– Ну, что ты!
Они поглядели друг на друга. Сердце у Васька сжалось.
– Приезжай скорей, что ли, – пряча рамку, сказал он.
– Паша, Паша, – закричала тётка, появляясь на пороге, – собирайся! Что ты с ним, как маленький, связался! С коробочками да рамочками…
– Ну-ну, – сдвинул брови отец, – не командуй. Это наши дела.
Он крепко обнял Васька. Васёк благодарно и горячо сдавил руками его шею.
Тётка покачала головой и скрылась в кухне.
На кустах, обросших мохнатым инеем, наросли высокие шапки снега.
Сергей Николаевич шёл из школы. Он не торопился. В глазах у него пестрел класс. Несколько фамилий и лиц уже запомнились, другие ещё терялись в общей массе.
«Живые, хорошие ребята! И директор приятный…»
Сергей Николаевич вспомнил, как Леонид Тимофеевич, проводив его в класс, весь первый урок похаживал по коридору, как будто в классе сидели его собственные дети и держали экзамен перед новым учителем.
– Ну как? – вытирая платком круглую лысину, спрашивал он в учительской. – Как вам мои ребята?
Сергей Николаевич пожал ему руку.
Директор закивал головой.
– Там есть… Там есть пики-козыри! – сказал он, щуря смеющиеся карие глаза. – Но работать можно! Работать можно!
Учителя приняли Сергея Николаевича в свою среду просто и сердечно. Вожатый отряда Митя тоже понравился учителю.
Сергей Николаевич спрашивал Митю про пионерскую работу, сборы, экскурсии. Они вдвоём уселись на диван, а потом, стоя в дверях учительской, никак не могли расстаться, и Митя, силясь перекричать дребезжащий звонок, говорил:
– Мы на лыжах недавно через весь лес прошли… А девочки ребятам не уступают…
Сергей Николаевич взбежал на крыльцо маленького домика и крепко застучал ногами, отряхивая с калош снег.
Из комнаты его окликнул отец:
– Ну-ну, долго ты нынче! Как там дела?
Сидя в кресле, Николай Григорьевич приоткрыл одну половинку двери и, откинув голову, смотрел на сына из-под густых бровей светлыми голубыми глазами.
– Ну как? Познакомился? Подружился?
– Познакомился! – Сергей Николаевич повесил пальто, бросил на полку шапку. – И, кажется, подружусь!