Потом подозвал Сашу:
– Кто переписчик?
– Я, – сказал Саша.
– Вот ещё три статьи. Кто нарисует заголовок?
– Малютин.
В пионерскую комнату вошёл Сергей Николаевич:
– Работаете?
Митя засмеялся:
– Фабрика-кухня. Стенгазету делаем, журналы подшиваем.
Ребята при Сергее Николаевиче сразу подтянулись; каждому хотелось, чтобы учитель заметил его работу. Васёк тоже хотел обратить на себя внимание учителя.
– Рамка готова! – громко сказал он, деловито собирая кисти. – Булгаков, какую заметку пишешь?
– Четвёртую, – ответил Саша тоже громко, чтобы слышал учитель.
Остальные ребята один за другим подходили к столу с кипой журналов и газет.
– Подшито!
– Готово!
Сергей Николаевич пробежал глазами Лидину заметку.
– Нужный вопрос… Лида Зорина… А… чёрненькая такая, с косичками! – сказал он, припоминая, и взял вторую заметку.
– Мою читает, – шепнул ребятам Одинцов, прислушиваясь, что скажет учитель.
Сергей Николаевич прочитал про себя, потом улыбнулся и прочитал Мите вслух:
– «Сергей Николаевич увидел, что на полу валяются бумажки и вообще сор. Он не начал урока, заложил руки за спину, отошёл к окну и не повернулся к нам, пока мы всё не убрали. А потом сказал: „Чтобы это было в последний раз“. Теперь ребята стараются вовсю. Редакция надеется, что такой случай больше не повторится».
Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
– Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции – просто солидно получается!
Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
– Что он сказал? Что он сказал? – заволновались ребята.
– Ты слышал? – спросил Одинцова Саша.
Одинцов сиял.
– Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», – взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
– Честно и точно! Это значит – не наврано ничего!
– Ну ещё бы, Одинцов вообще никогда не врёт!
– Молодец! – радовались ребята.
– Молодчага! – сказал Васёк, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».
– Одинцов! Как это понять – «солидно»? – спросил он. – Ты знаешь?
– Нет, – сознался Одинцов. – А как по-твоему? – Он улыбнулся. – Это, наверно, самая главная похвала. Давай спросим у Мити!
Но Митя стоял уже в дверях и, крикнув ребятам: «Не задерживайтесь долго!» – исчез.
– У него комсомольское собрание сегодня, – сказал Трубачёв. – Сами разберёмся.
– А ты тоже не знаешь? – допытывался Саша.
– Да я знаю, только объяснить не могу. Это о старых людях говорят: солидный! – догадался Васёк.
– А какой же я старый? – растерянно спросил Одинцов, обводя всех удивлённым взглядом.
Ребята прыснули со смеху.
Из соседней комнаты – читальни – прибежали девочки.
– Тише! Читать мешаете!
– Ребята, я «Пионерскую правду» в библиотеку относила, а вы так кричите, что даже там слышно, – сказала, входя, Лида Зорина. – Что у вас тут такое?
Ребята, смеясь, рассказали ей.
– Солидный – это толстый. Сейчас только в библиотеке про один журнал сказали, что он солидный, – объяснила Лида.
– Но какой же я толстый? – обтягивая свою курточку, расшалившись, крикнул Одинцов. – Я спортсмен, человек без веса!
Он действительно был тоненький и на редкость лёгкий.
Ребята опять закатились смехом:
– Одинцов, Одинцов! Это он тебя с Мазиным спутал! Это Мазин у нас солидный.
– Попадёт вам сегодня! Лучше уходите скорей, – кричала Лида, – сейчас из читальни прибегут! И Сергей Николаевич ещё не ушёл. Он с Грозным в раздевалке разговаривает и, наверно, всё слышит.
– Тише! – крикнул Васёк. – Булгаков! Одинцов! Пойдём к Сергею Николаевичу! – Он обнял товарищей за плечи и пошептал им что-то.
– Не посадит он нас вместе – лучше не просить! – с сомнением сказал Саша.
– А может, и посадит. Попросим!
Все трое побежали в раздевалку. Сергей Николаевич, надевая калоши, разговаривал с Грозным.
– Ещё эта школа семилеткой была, как я сюда пришёл, ещё Красным знаменем нас не награждали… – рассказывал старик.
– Сергей Николаевич! – запыхавшись, крикнул Одинцов. – У нас к вам просьба.
– Мы просим… – начал Саша.
– Разрешите нам сесть вместе! – возбуждённо блестя глазами, сказал Васёк. – Мы друзья.
Сергей Николаевич нахмурился:
– Я разговариваю с Иваном Васильевичем, а вы скатываетесь откуда-то сверху, перебиваете разговор взрослых… Что это такое?
– Простите, – покраснел Одинцов, – мы нечаянно… Мы боялись, что вы уйдёте…
– А что вам нужно?
– Мы вот товарищи, мы хотели сесть в классе рядом, – запинаясь, пояснил Васёк.
– Зачем? – строго спросил Сергей Николаевич. Мальчики оробели.
– Чтобы дружить втроём, – сказал Васёк.
– Дружить втроём? – переспросил учитель. – Разве ваш класс делится на такие дружные тройки? А остальные в счёт не идут?
– Да нет, мы просто друзья… ну, закадычные, что ли, – пояснил Одинцов.
– Допустим, что вы закадычные друзья. Это очень хорошо, но усаживаться со своей закадычной дружбой на одну парту – это совершенно лишнее. Я не разрешаю! – твёрдо сказал Сергей Николаевич – До свиданья!.. До свиданья, Иван Васильевич!
– Счастливо! Счастливо! – заторопился Грозный, закрывая за ним дверь. – Что, не вышло ваше дело? – усмехнулся он, глядя на оторопевших ребят.
– Не вышло, – вздохнул Одинцов.
– Отменный учитель, просто-таки знаток вашего брата! – одобрительно сказал Грозный.
Нюра схватила своё пальтишко и выбежала из раздевалки. Она никак не могла успокоиться после сцены в пионерской комнате.
Осрамили. На смех подняли, а сами и вовсе ни одной строчки сочинить не умеют… И потом мама так хвалила её за эти стихи. Разве мама меньше ихнего понимает? И папа хвалил. Правда, папа никогда ничего не дослушает до конца. Он просто погладил её по голове и сказал: «Пиши, пиши, дочка!»
Нюра снова вспомнила смех ребят и обидные остроты Одинцова.
Сами побыли бы на моём месте. Вот и пиши… Митя сказал: «Разве учатся за конфеты?» Может, не надо было писать про конфеты? И ещё Митя сказал: «Пустые стихи. Разве у тебя нет других мыслей: о школе, о товарищах?..»
Нюра глубоко вздохнула и заспешила домой.
Папы дома не было. Папа всегда приходил поздно, и Нюра с мамой обедали одни. Когда девочка приходила из школы, стол уже был накрыт и около каждого прибора лежала нарядная салфеточка. Но сегодня мама запоздала и, крикнув Нюре: «Раздевайся!» – засуетилась у буфета. Нюра повесила пальто и, бросив на стул сумку, исподлобья взглянула на мать. Мария Ивановна расставляла тарелки, неестественно оттопыривая пальцы, с густо окрашенными в красный цвет острыми ноготками.
– А я, доченька, в парикмахерской была. Такая очередь! Всё дамы, дамы… И все хотят быть красивыми! – Она поправила рыжую чёлку на лбу и с улыбкой взглянула на дочь: – Ну, как тебе нравится твоя мама?
Нюра бросилась на стул и, закрыв лицо руками, расплакалась.
– Ах, боже мой! Что с тобой? Что случилось?
Мария Ивановна испуганно заглядывала в лицо дочери, трясла её за плечи:
– Да говори же! Я ведь ничего не понимаю! Что случилось?
Нюра сбивчиво рассказала про стихи, про насмешки ребят.
– А ты сама хвалила! Нарочно хвалила… И теперь все меня глупой считают… – всхлипывая, повторяла она.
Мария Ивановна гневно закричала на дочь:
– Перестань! Сию же минуту перестань!.. Они тебе завидуют! Понимаешь ли ты? За-ви-ду-ют!
Слёзы Нюры высохли. Она с изумлением глядела на мать.
Мария Ивановна презрительно сжала губы, сузила зеленоватые глаза и ещё раз повторила:
– Завидуют!