— Ты боишься, и я боюсь, а что делать, мы же не оставим ее с открытой раной. Нам еще других разбойников штопать. В войнушки ребята не наигрались, вот и работки много.

Кто эти люди? Мой кошмар длится дальше?

С трудом разлепляю очи, смутная трансляция.

Миниатюрная сестра с маской на лице подходит ко мне. Наклоняясь, роняет предмет пытки.

— Владимир Петрович! Она… она проснулась.

— Оу, рановато, — посматривает на часы. Набирает прозрачную жидкость в шприц.

— Надо поспать еще, глазки, бай-бай, отправляемся в страну снов назад.

Не успев сказать, что боюсь уколов, и спросить, что вообще происходит, оказываюсь на американских горках, которые катят меня вверх-вниз.

Дежавю! Открываю глаза, не помню уже, какой раз по счету. А может, еще сплю?

Без очков все двоится, вокруг очень темно.

— М-м-м, — хочу потереть виски, замечаю прикрепленный катетер в виде бабочке с тоненьким шлангом, по которому медленно движется содержимое в вену.

Последнее, что помню, — провокационный танец, шейх, его мерзкие прикосновения, удары, что-то про рабство, сумасшедший врач и медсестра.

И… Ияр, его крики и поцелуи, но, боюсь, это игра моего разума.

Сколько же я спала? Если чувствую боль, значит, еще жива, надо валить, где бы я сейчас ни находилась.

Откидываю простыню, порываюсь встать.

— Господи, что со мной и на мне?

Семейные трусы с танцующими перцами в сомбреро, нога робокопа…

Ладно!

Ставлю на пол ногу, ужасная боль бьет мне в голову.

Нет, нет, нет, только не опять!

Комната идет ходуном, падаю, изображение пропадает.

Чувствую подъем наверх.

— Эй, Вачик, что уставился на мою невестку? Давай поднимай.

Горький запах табака оседает в моем горле, начинаю кашлять. Странный акцент брани, схожий с… арабским! Мамочки, неужели я в рабстве? Еще и замужем?

— Уф-ф, давно она валяется под кроватью?

— Госпожа Сиранушик Акоповна! Нам не положено заходить в эту комнату, господин И…

— Что? Как ты меня назвал? Си-ра-ну-шек, запоминай, я теперь буду чаще тут находиться.

— Поднимай, что стоишь?

Так, притворюсь, что в отключке, судя по голосу, женщина не молодая, справлюсь.

— Хм, красивая! Клади аккуратней и давай дверь с той стороны закрой!

Дверь хлопает.

Открываю глаза, окна зашторивает невысокая женщина, в строгом костюме темно-синего цвета, с длиной рыжей косой на бок.

Плавно поворачивает голову, придерживает губами мундштук, одновременно выпуская дым.

Идеальный профиль, никакой обвисшей кожи и морщин, даже простые движения рук придают ей изящность.

Подбородок дрожит, жалобно выдавливаю:

— Кто вы?

Надзиратель лениво поворачивается всем корпусом. Пару минут оценивающе осматривает, постукивая по губам трубкой.

Лисьи глаза довольно сужаются, делает глубокую затяжку, выдыхая клубы дыма, в котором могу рассмотреть хитрую улыбку. Отдаленно напоминает кого-то…

— Вы понимаете меня? Помогите!

— Тише, красивая, не кричи!

С сильным акцентом произносит каждое слово на русском. Взяв поднос, зажигалку и канцелярские ножницы, двигается по прямой ко мне.

— Пришла посмотреть на ту, что забрала покой моего внука, из-за которой упадет крыша нашего дома.

— Внука? Не знаю никакого внука. Отпустите, прошу!

Останавливается около кровати. В ее руках ножницы начинают свой ход, как два кинжала.

— Вы что, хотите убить меня ножницами? — всхлипываю. — По-жа-луйста-а-а-а.

Тяну на себя простыню. Наклоняясь, срезает прядь волос.

Дверь распахивается, оставляя вмятину в стене, вздрагиваю от неожиданности.

На пороге любимый дьявол. Прямиком из преисподней. В черной глянцевой рубашке, очерчивающей рельеф идеального тела.

Вид у него измученный. Бледно-серое лицо, с черными кругами под глазами. На лбу блестит пот.

— Сиранушек, что ты делаешь? Что она визжит?

— Не знаю, балы! У нее кровь сочится, прижечь надо. А то сепсис будет, придется чик-чик ногу.

— Сепсис? Ее лучший врач зашил.

Проходит через всю комнату, придерживаясь за бок, плюхается рядом со мной.

Не могу пошевелиться. Даже в сторону страшно смотреть. Сердце отбивает тамтамами, в горле образовывается колючий ком.

— Какой? Лучший врач — это я, твоя бабушка. Видишь, как красиво тебя подштопала.

Бабушка? Подштопала? На секунду кидаю взгляд на перебинтованный торс, где багровеет пятно.

— Ну, давай, невестушка, свою ножку, у тебя шов сочится. — Отбрасывает простыню. — Ну-у, красивая нога! Понимаю теперь, внук, тебя.

Ияр перехватывает смесь сгоревшей бумаги и волос.

— Я сам посыплю!

— Ну, как знаешь, — ехидная улыбка не сходит с лица. — Хоть у одного хватило мозгов украсть невесту.

— Она мне не невеста!

Акси.

Вы хоть раз вспоминали переломный момент в своих чувствах? Путь от простой влюбленности к настоящей любви? Необъяснимое чувство! Верно? Это как стоять на высокой горе, вокруг никого, только небо, усыпанное звездами, холодный ветер, твои мысли, обрыв, за которым неизвестность. Хочется кричать в пустоту о том, что на душе, но тебя никто не услышит, а вслух ты не скажешь! Ты лучше умрешь, нежели ОН узнает о твоей одержимости.

Решаешься. Шаг через черту.

Стремительный полет вниз, тебе не за что ухватиться, остается секунда до последнего вздоха, в последний момент из твоей спины прорезаются крылья, проносят тебя над поверхностью, взмывая вверх, к звездам, где одна горит ярче всех. ОН становится твоей звездой.

Но иногда лучше, чтоб она никогда не загоралась…

***

В комнате темно…

Здесь нет никого, кроме нас.

Тишину разрезает тяжелое дыхание. Он здесь, рядом со мной. Не решаюсь, повернуть свое лицо в его сторону. И это молчание оглушает. Почему то страшно и стыдно. Пару часов назад, меня разрывало от накопившихся слов, которых хотела прокричать в его самодовольную физиономию. А сейчас язык прилип к гортани.

Отпружинив в сторону окна мимо меня. Прижимает ладонью пропитанную кровью повязку на боку.

«Ранен! И это полностью моя вина».

Пытаюсь быстро встать, острая боль отдает в ноге.

— Ияр, я… давай помог… — Не дает договорить.

Вытягивает руку, знак «стоп».

Чтоб молчала. От него веет презрением.

Без слов понятно, как он меня ненавидит! Оседаю, ком образовывается в горле. Закусываю губу, чтоб не разреветься.

Раздвигает плотные шторы в разные стороны, пропуская лунный свет внутрь. Мне удается разглядеть все оттенки злости. Бурлящий вулкан, кратер которого сейчас рванет.

Скулы напрягаются, губы вытягиваются в тонкую линию, по его телу проходит дрожь. Сжимает подоконник, зажмуривает глаза, потихоньку выдыхая, снимает рубашку отшвыривая в сторону.

Теперь я вижу искусство, которое не давало покоя, скрываясь под кусками материала. Тату на всю спину, это герб или флаг, ни одного чистого кусочка кожи.

Присмотревшись, понимаю, что его спина вся изувечена маленькими ранами.

«Это все из-за меня», — прижимаю ладонь к дрожащим губам.

Мне бы подбежать, расцеловать каждую рану. Обнять. Остаться в его руках на вечность. Рассказать, как сгораю без него. Но…

Отворачиваюсь, пряча свои стыдливые глаза.

— Скажи, Аксинья! — с трудом произносит. Разматывает бинт. — С-с-с-с… Твою маму знал… Как больно, м-м-м.

Мое сердце рвется пополам от его стонов, делаю вторую попытку, босыми ногами хромаю к нему.

— Почему все дороги моих проблем ведут к тебе? Ты вернулась в мою жизнь, чтобы свести со мной счеты, разрушив ее до основания? Утопив при этом в дерьме?

С каждой секундой интонация в голосе повышается, а для меня это как пресс.

— Что молчишь? Три дня назад была сговорчивей! Как ты там визжала: «Я Акси! Я женщина феникс, сгорела и воскресла. Теперь я этот смертоносный огонь и вам со мной не справиться». Молчишь? Хмм, как на тебя это похоже. Сначала делать, а потом думать. Могу вернуть тебя назад? Поедешь, покатаешься по миру под именем Наташа или Света, или Снежана. Ты хоть понимаешь, что натворила? — срывается на крик.