И если ей удастся повторить заклятие… папуля снова уберется и оставит деревню в покое!

— Сиди здесь! — рявкнула она на кота, прыгая через перила и в прыжке распуская черные крылья. Вслед ей донеслось протестующее «Мряа-а-а!», но Ирка не оглянулась, лихо планируя на площадь.

— А-а-а! — Прижавшись к стене дома, двое знакомых Ирке светловолосых, как одуванчики, мелких мальчишек отмахивались ножами от прущих на них серокожих. Ирка налетела сзади, всадила когти в бок ближайшему противнику. Когти завязли в шкуре серокожего, твердой, как кора старого дерева. Ирка со всех сил дернула руку… Противник извернулся и боднул Ирку головой в лицо. Она взвыла, чувствуя на губах вкус собственной крови. Серокожий задергался на ее когтях, глаза его заблестели, как у пьяного, с искривленных губ сорвался тягучий стон:

— Хортова кро-овь…

— Пррредпочитаю огонь! — рыкнула Ирка, и всаженные в тело серокожего когти полыхнули. Зеленый огонь вырвался из его живота и груди, Ирка швырнула горящего врага в окруживших мальчишек серокожих. Пылающий снаряд врезался в толпу, пламя побежало по серокожим, как по сухим дровам. Прорвавшаяся сквозь их шеренгу Ирка подхватила мальчишек на руки и выскочила в пустой соседний переулок.

— Ой, драсте, тетенька-чудище, вы вернулись! — радостно заорали мальчишки.

— Какая я вам тетенька! — скаля окровавленные собачьи клыки, привычно огрызнулась Ирка. — Ррродители где?

— На стенах!

— Марррш в укрррытие! — Ирка подтолкнула их к пустому дому. — И не высовываться! — Она захлопнула за мальчишками дверь.

— Хортова-а-а кро-о-овь! — донесся с соседней улицы тягучий полувопль-полустон и топот множества ног.

Чуют, гады… Убрать их отсюда… Зажимая разбитую губу, Ирка метнулась вдоль улицы к знакомому амбару, уже не видя, как на крыше соседнего дома медленно опускает лук еще один старый знакомый.

— Панас! Якого биса гав ловишь?! Стреляй! — проорал староста Гнат, отскакивая, чтобы стряхнуть с ножа клейкую, как травяная гниль, кровь врагов.

Но Панас замер, невольно почесывая покрывающие его руки волдыри как от ожога крапивой и не отводя взгляда от ловко лавирующей между сражающимися девчонки. Вдруг он отшвырнул лук и спрыгнул вниз.

— Куда, бисов сын?! — яростно проорал Гнат. — А ну вернись! А ну…

Но Панаса на крыше уже не было. Лучники с двух соседних крыш принялись стрелять чаще, пытаясь перекрыть его сектор обстрела, но на тын с завыванием перли новые враги, и неистово ругающийся Гнат кинулся туда.

Тяжелая амбарная дверь грюкнула у Ирки за спиной, отрезая звуки сражения и погружая все вокруг в темноту. Ячмень, для заклятия нужно двенадцать зерен ячменя, раньше тут был мешок… В амбаре пахло травой, мукой и пылью, чем-то прелым… Как пахнет ячмень, Ирка не помнила совершенно — огород огородом, а девочка она очень городская: вспомнить бы хоть, как этот ячмень выглядит! На Иркиной ладони закружился зеленый огонек…

Они лежали на полу амбара, строго вытянувшись, словно несли некую стражу: кузнец Лют, все еще сжимающий в руке молот, молодая мать, прижавшая к себе малыша — недолго же он прожил после того, как Ирка спасла его от крикс! И Горпына. Рядом с телом лежала тяжеленная чугунная сковорода, Ирка была уверена, что в руках Горпыны та была страшным оружием. В неверном зеленом свете огненного шарика казалось, что по лицу Горпыны бегут, сменяясь, выражения настороженности, гнева, ярости… а грудь ее едва заметно шевелится. Дышит? Позабыв, зачем пришла, Ирка с хриплым криком упала на колени перед Горпыной: жива, дышит, Галька ошиблась в горячке боя, если жива, вытащим…

В глубокой рваной ране на груди Горпыны шевелился кончик черного корня.

— Нет! — Ирка схватилась за сковородку, вскочила, метнулась к мешкам у стены: скорее, скорее, ячмень, изгнать…

«Не получится, дочь. Или ты меня уж вовсе за щенка держишь…»

Отросток в груди Горпыны задергался, и ее тело начало рывками подниматься… не поджимая ног, не сгибая позвоночника, как садятся куклы. Лицо с закрытыми глазами безошибочно повернулось к Ирке, а сведенные яростной гримасой губы зашевелились, исторгая странный, ни мужской, ни женский, лающий голос:

«…чтоб опять на твое заклятие попасться? Не переводи зерно на глупости…»

Нет! Не надо, только не Горпына… Ирка медленно повернулась, до боли сжимая рукоять сковородки в кулаке. На ощупь та казалась шершавой, Ирка почувствовала под пальцами что-то вроде мелкого песка и поняла, что это засохшая Горпынина кровь. Горпына открыла глаза, пустые и неподвижные, тоже как у куклы.

«О! — речь прервалась, будто обладатель голоса вдруг увидел Ирку со сковородкой, губы Горпыны судорожно дернулись. — Быстра».

Ирка криво усмехнулась и как ракеткой по мячу вмазала по своему огненному шарику сковородкой. Огонек разлетелся и осыпался затухающими искрами, сковородку окутало зеленое пламя. Ирка стиснула рукоять сильнее, и пламя с ревом вспыхнуло, точно факел! Ирка удовлетворенно улыбнулась, поднимая сковородку в боевую позицию.

«Не понимаю, почему ты противишься. — Отросток в груди по-прежнему шевелился, губы Горпыны дергались, а чужой голос гудел как в бочку. — Ты моя дочь, и мне нужна твоя кровь. — И добавил: — Если бы ты еще на Хортице шагнула на мой алтарь, давно бы уже была в моем Лесу и мне не пришлось гоняться за тобой по двум мирам!»

Вот что на это сказать, а?! Кровь нужна — и все! И совершенно непонятно, почему дефицитный донор еще не на алтаре! И все это — с невозмутимой невинностью щенка, писающего на коврик. Типа: ну а чего такого-то, если мне надо? Все точно как говорила о богах Криза. Ирка шумно выдохнула… и вдруг захохотала, мотая головой и размахивая пылающей сковородкой так, что чуть по лбу себя не съездила. Вот вынь ему кровь да положь! Ну или полей… На алтарь… Ой, не могу!

«Не понимаю, почему ты смеешься?» — монотонно повторил голос.

— Где тебе… ты у нас чистая собачье-божественная душа, не замутненная черным человеческим юмором, — стараясь не смотреть на мертвое лицо Горпыны с шевелящимися губами, Ирка смахнула слезы. — У вас, у богов, с животными много общего — никакого внимания к чужим интересам, только к себе! Захотел косточку — подать косточку, захотел чужой кровушки — подать немедленно кровушку…

«Человек говорит мне, как заботиться о других?» — в лающем голосе, вырывающемся из уст мертвой Горпыны, вдруг зазвучали горько-ироничные интонации.

У Ирки даже слезы высохли. Это… что? Тот, кто создал Мертвый лес, напал на деревню, заставляет говорить тело убитой им женщины… а ведь Горпына была Ирке другом! — он еще на какие-то претензии к людям намекает?! Или показалось?

«Твоя кровь не чужая — она моя! Хортова кровь! Благодаря мне она течет в твоих жилах! — продолжал гудеть голос. — Я же не собираюсь забирать ее всю».

— А вот с этого места поподробнее! — процедила Ирка. — Зачем, сколько литров и каким образом, а то никто из твоих… подручных… так ничего толком и не объяснил!

«Кто может предсказать точный ход обряда? — равнодушно сообщил голос. — Выбирайся из человеческой деревни и иди в Лес. Не бойся, мои слуги тебя пропустят. Поторопись».

Горпына замерла, будто израсходовавшая батарейку игрушка. В воцарившейся тишине отчетливо слышались звуки кипящего за дверью боя.

«Почему ты еще здесь?» — Тело женщины опять дернулось.

— Ты забыл пообещать, что оставишь деревню в покое.

«Зачем? — На мертвом лице женщины так и застыли ужас и ярость, а в чужом голосе звучало удивление. — Потом снова возвращаться и начинать все заново?»

— Идея отвянуть от деревни совсем не рассматривается? Хотя куда тебе отвянуть, твой Лес и так… гербарий пересушенный. Короче, не договорились, — подвела итог Ирка.

«О чем… не договорились?» — теперь в голосе звучало крайнее изумление.

— Ни о чем. Ты не смог мне предложить ничего такого, ради чего стоило бы куда-то тащиться, тем более в Мертвый лес! — отрезала Ирка.