Что… вот прямо сейчас голой стоять вместе с генералом под душем? Чем я так провинилась? За что мне все это?

Ответов нет. Легче не становится. Медленно раздеваюсь. В империи мне к подобному не привыкать. Уже приходилось быть голой под взглядами чужих людей, но все равно каждый раз тяжело, а сейчас все внутри противится этому.

— Раздевайся быстрее, Эль, я не намерен тут находиться до утра.

Так уходи. Нет, надо со мной мыться. Скрипя зубами, ускоряюсь и затем несмело вступаю под горячие струи воды. Вода горячая, а меня трясет, словно от холода.

— Держи, — говорит генерал, вручая мне мочалку, и поворачивается спиной. Что, спинку ему потереть? Зря он ко мне спиной встал. Я сейчас в таком состоянии, что и одной мочалкой способна убить.

В красках представляю, как жестоко расправляюсь с Соулом мочалкой. С трудом взяла себя в руки. Если вдруг и убью Ригана, потом мне не жить, казнят сразу, а жить все еще надо.

Поджав губы, усердно тру генеральскую спину, так, чтобы потом ко мне претензий не было и перемывать не пришлось. Спина и руки закончились, насчет головы не знаю, надо или нет мыть, да и не дотягиваюсь особо. Осталась проблема с тем, что ниже. Зажмурилась так, чтобы только силуэты видеть, и вперед. Все равно жгуче стыдно от всей ситуации и от того, что раздета.

Встаю на колени, намывая уже ноги, и Соул поворачивается ко мне лицом. Ну, как лицом… чуть глаз мне не выколол. Это просто возмутительно. Когда-то, в другой жизни, мной восхищались, это передо мной преклоняли колени, притом делали это добровольно, с трепетом и восторгом. Жрецов любили, почитали, боготворили. Причинить вред жрецу — уже считалось чуть ли не проклятием, да никто бы даже и в мыслях не допустил такого. И вот такой контраст.

Подавив тяжелый вздох, продолжаю свою работу. Не знаю, нужно ли, как в прошлый раз, усиленно тереть в определенном месте, но не уточняю, надо будет — генерал сам скажет.

Не говорит. Поднялась с колен, домыла Соула и с огромной надеждой жду, что он сейчас уйдет и оставит меня одну.

— А ты почему не моешься, Эль? Видимо, моя очередь?

Соул берет меня за талию, притягивает к себе, забирает мочалку, разворачивает спиной и, собственно, моет. В моей голове в это мгновение полная пустота. Я не ожидала. Зачем меня мыть?

— Я сама могу это сделать, — тихо, пожалуй, даже слишком, одними губами произношу я, громче почему-то не получается. Генерал меня вряд ли услышал. Сгораю от стыда.

Соул делает все неспешно, аккуратно, я бы даже сказала, бережно. В какой-то момент Риган прижимает меня к себе, одной рукой приобнимая в районе плеч так, что мой подбородок утыкается в его руку, а кое-что другое утыкается уже в меня сзади. Свободной рукой Соул продолжает меня мыть неспешными круговыми движениями. Грудь, живот. Крепко зажмурилась от страха.

Да, генерал отмыл меня всю. Как мне кажется, со свойственным военным серьезным и основательным подходом к делу. После окончания «процедуры», когда Соул выключил воду и я поняла, что все, больше никаких купаний, тело охватила дрожь. Это и облегчение, что все закончилось, и последствия пережитого страха. Пусть даже ничего не было, но все равно так близко с мужским телом я только сегодня познакомилась. Было действительно все страшно и очень непредсказуемо.

— Замерзла?

Мне на плечи опускается большое полотенце.

В самом шатре уже все давно подготовлено ко сну. Быть фавориткой высокопоставленной персоны все же удобнее. Почти всю работу сделают за тебя, остаются уже мелочи — раздеть господина, отмыть, проследить, чтобы хорошо поел, спать уложить… развлечь. Можно почувствовать себя нянечкой для большого ребенка.

Легла рядом с генералом, но не так чтобы очень близко, благо, место позволяет. Глаза слипаются, уже очень поздно, да и день был насыщенный. Свернулась калачиком и уже проваливаюсь в сон, но одним глазом все равно слежу за генералом. Он почему-то не хочет спать. Лежит на боку, развернул карту и что-то на ней отмечает, задумчиво на нее глядя.

Что-то все-таки не так. Вместо того чтобы выспаться перед возможно важным днем, генерал весь в раздумьях.

— Что-то не так? Вас что-то беспокоит? — не смогла выдавить слово «господин», обращаясь к Ригану. На людях я словно играю роль, да и вообще днем, а сейчас трудно вообще хоть как-либо обращаться к генералу. Если только как-то нецензурно.

— Ты сегодня всех впечатлила, — не глядя на меня, произносит Соул. Не ответил на вопрос.

— Из-за этого не спится?

— Нет.

— А чем же так впечатлила? Подумаешь, сказки рассказывала. Любой менестрель их расскажет, еще и в стихах под музыку.

— Сказки все же были немного другие. Да и среди дев рассказчицы редко попадаются. Впечатлила же больше тем, как держалась. Обычно в поход берут девушек… попроще.

— Так я это понимаю и специально особо не следовала этикету. Чтобы не выделяться.

Генерал отложил карту.

— Этим и выделялась. Остальные девушки старались следовать этикету и производить впечатление не рабынь, а принцесс, у тебя же наоборот. Стараешься соответствовать роли рабыни, но держишься свободно, часто позволяешь себе прямые оценивающие взгляды, порой, и вовсе свысока, любишь поговорить. Нет-нет, но приосанишься горделиво, ехидно улыбнешься. На других рабов смотришь с сочувствием и жалостью, хотя ты и сама рабыня, но тебе не чуждо сопереживание. Я заметил это и раньше, могли заметить и другие, поэтому к тебе проявляют интерес.

— А я полагала, это из-за вашего спора с императором.

— Споры о женщинах у императора с подданными происходят часто, этим уже никого особо не удивишь.

— Да уж.

— Расскажи о том, кто твои родители.

Неожиданная смена темы. Причем тема для меня скользкая. Хорошо хоть Соул свечку не спешит доставать. Есть возможность для маневров.

— Мой отец был ремесленником. Для заработка лепил в основном горшки, но мог и скульптуры создавать, они тоже ценились. Мама… она ушла от отца, когда мне было четыре года. Я ее толком не помню.

— Он не рассказывал о ней?

— Нет. После ее ухода папа вообще особо мной не занимался и не общался. Расставание с мамой его сильно подкосило.

— Ты говоришь об отце в прошедшем времени. Когда он умер? Во время захвата?

— Нет, задолго до. Он ушел, когда мне было шесть. Так и не пережил разлуки. Я уже с четырех лет воспитывалась и питалась при храме, а с шести жила там.

— Соболезную.

Кивнула, но не верю, что последнее слово генерал сказал от души. Я думаю, у него ее вообще нет. Столько смертей на его руках. Я думаю, смерть для него вообще нечто повседневное и не стоящее особых переживаний.

Надо уводить от себя внимание.

— А кто ваши родители?

Генерал в ответ только усмехнулся, пожелал мне хороших снов и отвернулся. Пф-ф. Индюк надутый. Да и так понятно, что он из какого-то их древнего воинского магического рода. С пеленок его готовили в генералы.

Утром подниматься пришлось очень рано. До рассвета. Мой уставший после вообще всего организм просыпаться упорно отказывался. Я там пыталась как-то собраться, но в процессе прилегла на подушки и снова задремала. Что удивительно, Соул не стал меня пытаться окончательно разбудить, облив ледяной водой, и вполне самостоятельно позавтракал рядом с моим сонным телом, а потом и вовсе взвалил себе на плечо и донес до своего боевого коня. Дальше и вовсе было хорошо, потому что я спала уже в седле.

Проснулась резко. Солнце уже встало над горизонтом.

— А почему стоим? — зевая и сонно жмурясь, спрашиваю я.

— Ждем, когда дорога освободиться, — спокойно отвечает генерал.

Прищурившись, вглядываюсь в даль.

— Ого! Куда это они все?

Впереди нам навстречу идет толпа. Да и мимо уже тоже проходят. Военные дисциплинированно расступились и рассредоточились вдоль дороги. Люди идут в не лучшем виде — грязные, оборванные. Есть и те, кто одет получше. У кого-то телеги, кто-то просто ведет на поводу тощий усталый скот.