– Не-ет, – покачал головой Цветков. – Хватит телевидения. Для Липы надо что-то поинтереснее. И для других тоже. Что возьмешь с этого телевидения?
– Но торговля отпадает, – сказала Лена. – Там Нинин бывший дружок Бобриков действует. Стоит ему навести справки…
– Верно. Отпадает, – согласился Цветков. – Что же остается? Придумывайте, придумывайте. Фантазируйте, идите от жизни, так сказать. Это тоже, – он усмехнулся, – один из законов нашей работы.
– Я фантазирую, – улыбнулась Лена, сама незаметно увлекаясь. – Тут нужна такая работа, чтобы оправдать и мое появление в том институте, и мой разговор с Ниной в «Березке» от имени Димы.
– И если этот Дима подвернется, чтобы он подтвердил.
– Ну, это уж невозможно, Федор Кузьмин! Как он подтвердит то, чего не было?
– А надо. Надо исключить все, что опасно. И это возможно. Ну, вот, допустим… – он задумался, по привычке крутя в руках очки. – Этот Дима упомянул о Нине из «Березки» где?
– В бухгалтерии завода лимонной кислоты. Маргариту Евсеевну приглашал и обольщал.
– Вот. В бухгалтерии. А там, допустим, работает еще одна красотка, – усмехнулся Цветков. – И она слышала. А лучше и не красотка. А то Дима ее непременно заметил бы и запомнил.
Лена весело, хотя и чуть смущенно улыбнулась.
– Ну, он был слишком занят Маргаритой Евсеевной. Она оформляла документы.
– Но за ней ухаживает этот самый Глинский. Он может спросить про вас.
– Так его же не будет сегодня у Липы! – воскликнула Лена и тут же осеклась. – Хотя Нина может ему рассказать про меня, а ей про меня расскажет Липа, это уж непременно. Ну и задача, Федор Кузьмич.
– Именно что, – подтвердил Цветков как будто даже удовлетворенно. – Но путь верный. Бухгалтером вы, пожалуй, останьтесь. Это привлекательно. Надо только немного дальше по этому пути сдвинуться.
– Но торговля отпадает, – напомнила Лена.
– Пожалуй.
– И бухгалтер ЖЭКа тоже.
– Да. Все это ничего им не сулит. А вот, к примеру, бухгалтерия какого-нибудь предприятия…
– Или треста ресторанов, – предположила Лена.
– Вот, вот, – удовлетворенно кивнул Цветков. – Только бухгалтерия треста слишком велика. Вас трудно будет там легализовать. Ведь все вас должны будут там знать как сотрудника. Все, вот в чем дело. Они могут спросить там у любого. И спросят. У них голова тоже работает. А мы не в жмурки играем. Тут, милая моя, игра будет серьезная. И опасная. Так вот. Словом, возьмем бухгалтерию поменьше. Есть такая. Ну, а приятельницы в бухгалтерии треста у вас найдутся. Это обеспечить можно.
– Но что, в таком случае, может меня привести в институт Академии медицинских наук? Может быть… больна мать или сестра, брат? А там есть специалисты по этой болезни.
– Что это за институт?
– Я не помню.
– А, ведь, хорошая мысль. Где он вас там встретил, не в отделе кадров, надеюсь?
– Нет. Уже в гардеробе. Знаете, надо в этот институт съездить, вот и все, – загоревшись, предложила Лена. – Там у меня есть…
Сама не замечая того, она уже втянулась в эту придуманную, но вполне возможную жизненную ситуацию, уже ощущала себя ее участницей, и все интереснее становилось как бы воссоздавать ее детали, подробности, придумывать новые обстоятельства.
Так постепенно возникала легенда, возникал путь к хитренькой Липе, которую весьма опасно было считать глупенькой. А путь этот, возможно, вел и куда-то дальше, хотя пока все это казалось проблематичным и неясным.
…Вечером Лена позвонила Инне, и они, как всегда, встретились возле станции метро.
Инна, давняя подруга Лены еще по школе, была невысокая, изящная девушка, очень неглупая, веселая и жизнерадостная, с копной темных перепутанных волос и плутовскими карими глазами. Она прекрасно знала, где работает ее подруга, и не переставала по этому поводу ее жалеть. Однако язычком своим она управляла прекрасно и в некоторых случаях оказывала Лене немачоважные услуги, вот как с Липой, например. При этом Инна неизменно говорила: «Что я, не понимаю, как это важно? Но у тебя же ни минуты не остается на личную жизнь. А она женщине нужна даже больше, чем мужчине. Просто кошмар какой-то!». И как Лена ни убеждала ее, что на личную жизнь время у нее остается, переспорить Инну было невозможно. Впрочем, Лене иногда начинало казаться, что подруга права, и тогда ее охватывала не тоска даже, а какая-то паника. Вот как вчера.
В метро подруги обсуждали всякие новости.
– Да, ты знаешь, Колю оправдали, – радостно сообщила Инна. – Помнишь, я тебе рассказывала? И я знала, что так будет. Знала. Коля очень хороший человек.
С ее двоюродным братом еще осенью случилась неприятность. Он работал на какой-то базе, а там раскрылось крупное хищение. Вместе с несколькими другими работниками был арестован и Николай. Но Инна была твердо убеждена, что он не виноват, что его оговорили. И оказалась права.
– Ну, поздравляю, – сказала Лена, искренне радуясь за подругу.
Она ощущала сейчас тревогу и облегчение одновременно. Тревогу потому, что совсем забыла про эту историю и не сказала о ней Цветкову, когда тот расспрашивал про Инну. Это было серьезным нарушением существующих правил. Ну, а облегчение Лена испытала, узнав, что, слава богу, у Нйдолая все кончилось благополучно, значит, можно об этом и не рассказывать.
– Что ж он теперь будет делать? – спросила Лена.
– Как «что»? Его обязаны взять обратно, на ту же работу.
Когда они вышли на шумную, широкую улицу, было уже довольно темно, но фонари еще не зажигались. В бесконечном ревущем потоке машин то и дело вспыхивали фары, на миг высвечивая что-то или кому-то сигналя.
Подруги шли в толпе прохожих, рассматривая название уходящих вправо переулков. Нужный, наконец, появился, и они свернули за угол. Здесь было уже совсем темно и малолюдно. Светились только номера около подъездов и окна в высоких домах. Под ногами хлюпала грязь, дул прохладный влажный ветер, в полосках света поблескивали лужи. Внезапно в городе наступила очередная оттепель, предвестник новых холодов.
Вскоре подруги обнаружили нужный дом, высокий и старый, с какими-то лепными украшениями по фасаду.
Пришлось пройти во двор, крепко держась за руки и обходя лужи, и там отыскивать нужный подъезд. Старый лифт, кряхтя и гремя суставами, поволок их на шестой этаж. В просторной кабине с пожелтевшими зеркалами резко пахло кошками и дешевыми духами.
На звонок дверь распахнулась мгновенно, словно Липа уже стояла за ней и только ждала этого звонка, положив руку на замок.
– Ой, девочки! Ой, ласточки мои! – в восторге восклицала Липа, помогая гостьям снять пальто в передней. – Красотулиньки вы мои! Ну, наконец-то, пришли.
Уж так я вас ждала, так ждала…
Гости прошли в комнату. Там уже был накрыт стол.
На белоснежной скатерти теснились тарелки, блюда, вазы, соусники, в центре стояла ваза с гвоздиками, а возле нее бутылка коньяка и какое-то вино.
В стороне у стены стояли диван и два больших красивых кресла, между ними разместился изогнутый торшер и возле него низенький овальный столик с хрустальной пепельницей. Над диваном висели разных размеров фотографии, иногда по несколько в одной рамке.
Одна из фотографий привлекла внимание Лены. Это было какое-то театральное помещение, судя по афишам на стенах, огромному зеркалу, разбросанным и развешанным туалетам. Перед зеркалом сидела актриса в пышном бальном платье, над ней склонилась Липа.
– Ой, Липочка! – воскликнула Лена, указав на фотографию. – Это вы где же сняты, в театре? Вы там работали?
– Да, это театр, – не без гордости подтвердила Липа и, подойдя, обняла Лену за талию. – Мое счастье и мое горе, – она вздохнула.
– Тут что-то кроется, – лукаво рассмеялась Инна. – Расскажите.
Они уселись в креслах и на диване вокруг овального столика. Лена и Липа закурили, придвинув к себе хрустальную пепельницу.
– Я почти десять лет отдала театру, – снова вздохнув, начала рассказывать Липа. – Была парикмахером, гримером. Ведь у меня золотые руки. Вы не поверите, из-за меня ссорились, за мной ухаживали. Ссорились актрисы, а ухаживали, конечно, мужчины. Ах, эти мужчины! Нет, моя душа не вынесла всех этих мук. Я покинула театр, – с чувством заключила Липа.