Странным образом ее голос, хриплый, но все еще мелодичный, ухитрился сделать эту сцену чарующей, а не вульгарной. Дэн всегда считал, что прокуренный, хрипловатый голос Элинор мог бы принадлежать певице из кабаре, которая успела многое повидать на своем веку еще до того, когда весной 1940 года немецкая армия парадным маршем прошла по Елисейским полям. Быть может, слегка износившаяся, но ни в коем случае не заношенная до дыр. И хотя Элинор напоминала смерть вопреки тщательно подобранному цвету ночной сорочки, следовало помнить, что она выглядела так еще с 2009 года, когда поселилась в комнате номер 15 корпуса Ривингтон. И только присутствие Аззи говорило о том, что нынешний вечер – особенный.

– Уверен, вы были бы неотразимы, – сказал Дэн.

– Ты встречаешься с юными дамами, cher?

– В данный момент не встречаюсь. – За одним исключением, которому было слишком мало лет для разговоров про amour.

– А вот это глупо. Так бездарно терять время. Потому что с годами это, – она подняла длинный и тощий указательный палец, а потом согнула его, – превращается вот в это. Впрочем, тебе во всем предстоит убедиться самому.

Он улыбнулся и присел на край ее кровати. Как садился на многие другие.

– Вы себя хорошо чувствуете, Элинор?

– Неплохо. – Она проследила, как Аззи спрыгнул на пол и выскользнул за дверь, посчитав свою работу на сегодня выполненной. – У меня побывало много посетителей. Они заставили твоего кота понервничать, но он продержался до твоего прихода.

– Это не мой личный кот, Элинор. Он принадлежит всему дому.

– Нет, – возразила она, но так, словно эта тема ее уже не слишком занимала. – Он все-таки твой.

Дэн сомневался, чтобы к Элинор явился хотя бы один посетитель, если, конечно, не считать Азрила. Ни сегодня вечером, ни на прошлой неделе, ни за месяц, ни за целый год. Ее никто и никогда не навещал. Она осталась в этом мире совершенно одна. Даже тот динозавр, который служил ее поверенным, вел денежные дела и когда-то приезжал раз в квартал с чемоданом размером с багажник «сааба», уже успел отправиться на тот свет. Мисс О-ла-ла, правда, утверждала, что у нее есть родственники в Монреале, «но у меня осталось слишком мало денег, чтобы они соблазнились приехать, cher».

– Так кто же приходил вас проведать? – спросил Дэн, думая, что к ней могли заглянуть Джина Уимз и Андреа Ботштейн, медсестры, дежурившие в Ривингтоне-1 с трех до одиннадцати. Или же это был Пол Ларсон – медлительный, но добросовестный санитар, которого Дэн привык считать антиподом Фреда Карлинга.

– Как я уже сказала, их было много. Они и сейчас здесь. Это бесконечная вереница, целый парад. Они улыбаются, раскланиваются, а один мальчишка показал мне язык – длинный, как собачий хвостик. Некоторые из них вступают в разговоры. Ты знаешь поэта Йоргоса Сефериса?

– Нет, мэм, не знаю.

Неужели здесь был кто-то еще? Дэн не исключал этого, но не ощущал постороннего присутствия. Хотя он мог ошибаться.

– В одном из стихотворений Сеферис задает вопрос: «Мы слышим голоса умерших друзей, иль то всего лишь старый граммофон?» Детишки – вот что самое грустное. Здесь побывал мальчик, утонувший в колодце.

– Неужели?

– Да. А еще женщина, которая покончила с собой, вскрыв вены пружиной от кровати.

Но он по-прежнему не чувствовал присутствия духов. Могла ли встреча с Аброй настолько обессилить его? Такая возможность существовала, и в целом сияние накатывало волнами, которые невозможно было систематизировать. Однако Дэн не думал, что дело в этом. Скорее Элинор впала в слабоумие. Или подтрунивает над ним. Тоже не исключено. Элинор О-ла-ла та еще штучка! Говорили, что кто-то – Оскар Уайльд? – пошутил на смертном одре: Или я, или эти мерзкие обои в цветочек.

– Тебе нужно подождать, – сказала Элинор, и теперь в ее тоне не слышалось никакой игривости. – Огни возвестят прибытие. Быть может, случится что-то еще. Например откроется дверь. И тогда явится твойпосетитель.

Дэн с сомнением посмотрел на дверь, которая выходила в коридор и была уже открыта. Он не закрывал двери, чтобы Аззи мог покинуть комнату в любой момент, когда захочет. Что тот обычно и делал, как только Дэн приходил ему на смену.

– Может, вам принести холодного сока, Элинор?

– Я бы с радостью выпила сока, если бы оставалось вре… – Она не закончила: все признаки жизни покинули ее лицо, как вода – прохудившийся сосуд. Ее глаза уставились в одну точку поверх его головы, рот приоткрылся. Щеки ввалились, а подбородок упал на тощую грудь. Верхняя часть зубных протезов вывалилась, скользнула по нижней губе и зависла, словно в зловещей усмешке.

Черт, как быстро это произошло!

Он осторожно подцепил ее протез и убрал. При этом губа сначала вытянулась, а потом вернулась на место с чуть слышным хлюпающим звуком. Дэн положил вставные зубы на прикроватный столик, хотел подняться на ноги, но потом снова сел. Он ждал появления красного тумана, который старая медсестра из Тампы называла испущенным духом. Но ничего не происходило.

Тебе нужно подождать.

Хорошо, это он мог себе позволить. Он попытался проникнуть в мысли Абры, но не сумел. Наверное, то был добрый признак. Возможно, она уже поставила защиту. Или же его собственная способность – его чувствительность —на сегодня была полностью исчерпана. Что ж, не важно. Она вернется. По крайней мере всегда возвращалась прежде.

Он задумался (уже не в первый раз), почему никогда не видел мух на лицах обитателей Ривингтона. Быть может, потому что в этом не было необходимости? У него ведь был Аззи. А сам Аззи? Видел ли он что-нибудь своими умными зелеными глазами? Наверняка видел. Быть может, не мух, но что-то еще.

Мы слышим голоса умерших друзей, иль то всего лишь старый граммофон?

Нынешним вечером на этаже стояла необычайная тишина, хотя было еще сравнительно рано. Из комнаты дежурных в конце коридора не доносилось звуков разговора. Нигде не работал ни телевизор, ни радио. Он не слышал ни обычного скрипа кроссовок Пола по линолеуму, ни приглушенных голосов Джины и Андреа. Не звонил телефон. А часы…

Дэн поднял руку повыше. Неудивительно, что он не мог расслышать даже их тиканья, потому что часы встали.

Флуоресцентный светильник на потолке вдруг погас, и единственным источником света в комнате осталась настольная лампа Элинор. Потом светильник включился, а настольная лампа померкла. Затем она вспыхнула, после чего пропало все освещение. Включилось… выключилось… включилось.

– Здесь есть кто-нибудь?

Графин на прикроватном столике завибрировал, но сразу замер. Челюсть, вынутая изо рта покойной, издала неприятный клацающий стук. Странная волна пробежала по простыне на постели Элинор, словно под ней кто-то пришел в движение. Дуновение теплого воздуха быстрым поцелуем коснулось щеки Дэна и пропало.

– Кто здесь?

Его сердцебиение не участилось, но он чувствовал пульсацию крови в венах на шее и запястьях. Волоски на затылке ощетинились и встали дыбом. Теперь он понял, что именно видела Элинор перед самой смертью: шествие

( людей-призраков)

мертвецов, входивших в комнату через одну стену и покидавших ее через другую. Уход в другой мир? Нет, возвращение в наш. Он не знал поэзии Сефериса, зато ему были знакомы строчки Одена: Смерть берет богачей, и веселых людей, и красавцев, чей член всех длинней. Она видела их всех, и они здесь до сих…

Но нет же! Он знал, что никого здесь сейчас уже не было. Явившиеся к Элинор призраки завершили свой парад, и она последней встала в их строй. А ему было велено ждать, и он ждал.

Дверь в коридор медленно захлопнулась. Зато открылась дверь ванной.

Из мертвого рта Элинор Оулей донеслось всего одно слово:

–  Дэнни.

Въезжая в небольшой городок под названием Сайдуайндер, вы обязательно увидите плакат, гласящий: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА КРЫШУ МИРА!» Это, конечно, не так, но достаточно близко к истине. А в двадцати милях от той линии, где восточный склон гор переходил в западный, от основного шоссе ответвлялся проселок, змеившийся на север. Над въездом возвышалась деревянная арка с выжженной надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В КЕМПИНГ “КОЛОКОЛЬЧИК”! ОСТАНЬСЯ У НАС, ПУТНИК!»