После долгого ожидания прибыла «скорая», и мужчина – Люси так и не узнала его имени, но все равно благодарила в своих бессвязных молитвах – сделал Момо укол, от которого та уснула. Смогла бы она объяснить мужу свое тайное желание, чтобы после инъекции Момо больше не проснулась?

– Да, это было действительно ужасно, – только и сказала Люси. – Я очень рада, что Абра не собралась приехать к нам в эти выходные.

– Она хотела, но накопилось много школьных заданий, а вчера ей понадобилось в библиотеку, представляешь? Вероятно, по очень важному вопросу, потому что обычно, сама знаешь, в такие дни она тащит меня на футбольный матч. – Он нес чепуху, но что еще мог ей сказать? – Люси, мне чертовски жаль, что тебе пришлось выдержать все это одной.

– Только если бы… если бы ты сам слышал ее крики, то смог бы понять. Я больше никогда в жизни не хочу слышать ничего подобного. Она ведь всю жизнь умела терпеть и сохранять спокойствие… Оставалась невозмутимой, когда все вокруг буквально сходили с ума…

– Я знаю…

– И вдруг превратилась в это ничтожество! Казалось, она забыла все слова, кроме «говно», «срань», «херня» и тому подобных!

– Не нужно это вспоминать, милая.

Наверху стало тихо. Абре потребуется лишь несколько минут, чтобы высушить волосы и натянуть свою обычную воскресную одежду; она уже скоро сбежит по лестнице вниз с развевающимся подолом рубашки и болтающимися шнурками кроссовок.

Но Люси еще не была готова успокоиться и завершить разговор:

– Помню одно из ее ранних стихотворений. Не смогу процитировать дословно, но начиналось оно примерно так: «Бог – ценитель хрупких узоров и обрамляет облака орнаментом тончайшего стекла». Мне всегда казалось, что для Кончетты Рейнолдс эти строки весьма милы, даже изящны.

Но вот появилась его Абра – ихАбба-Ду – с раскрасневшимися от душа щеками.

– Все в порядке, папа?

Дэвид поднял руку: Подожди минуточку.

– А теперь, после всего, что случилось, я никогда больше не смогу перечитать эти стихи заново.

– Абби рядом со мной, дорогая, – сказал он с напускным весельем.

– Хорошо. Мне нужно будет с ней поговорить. Я не собираюсь устраивать истерик, так что не беспокойся по этому поводу, но мы не можем вечно держать ее в неведении.

– Постарайся только не посвящать ее в самые грубые подробности, – тихо попросил он.

Абра стояла рядом со столом. Стянутые в два хвостика влажные волосы делали ее похожей на десятилетнюю девчушку. Но ее лицо было серьезным.

– Да, ты прав, – согласилась Люси, – но я не могу больше тянуть это одна, Дэйв. Даже с приходящей дневной сиделкой. Я думала, что справлюсь, но сил уже нет. В соседнем городке, Фрейзере, есть хоспис. Медсестра рассказала мне о нем. Думаю, в каждой больнице есть список таких учреждений. Он называется «Дом Хелен Ривингтон». Я с ними связалась, прежде чем позвонить тебе, и, представь, у них как раз с сегодняшнего дня освободилась комната. Как я понимаю, прошлой ночью Бог случайно уронил еще какую-то хрупкую вещицу со своей каминной полки.

– Четта уже в сознании? Ты говорила с ней на эту…

– Она очнулась пару часов назад, но все еще плохо соображает. У нее в голове какой-то винегрет из прошлого и настоящего.

А я тем временем мирно спал, виновато подумал Дэвид.

И грезил о своей книжке.

– Когда ее сознание прояснится – а я полагаю, что это все же произойдет, – мне придется как можно осторожнее дать ей понять, что она больше не распоряжается своей судьбой. Настало время, чтобы о ней позаботились в хосписе.

– Да, ты права. – Когда Люси принимала решение, действительно твердое решение, лучше всего было отстраниться и не мешать.

– Папа? С мамой все в порядке? А с Момо?

Абра уже знала, что с мамой все хорошо, а с прабабушкой не очень. Главное из того, что Люси сообщила мужу, она уловила, еще стоя под душем, и шампунь смешался со слезами на ее щеках. Но она давно научилась искусству притворяться, что ей ничего не известно, пока кто-нибудь не сообщал дурные новости вслух. Она даже задумалась, умел ли делать то же самое ее друг Дэн, когда был ребенком. Наверняка умел.

– Кажется, Абби хочет поговорить с тобой.

Люси вздохнула и сказала:

– Тогда дай ей трубку.

Дэвид так и сделал.

2

В воскресенье в два часа дня Роза-в-Шляпе повесила снаружи на ручку двери своего огромного кемпера табличку с надписью «НЕ БЕСПОКОИТЬ БЕЗ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ». Предстоящие часы она тщательно распланировала. Она сегодня ничего не ела и пила только воду. Вместо утреннего кофе приняла рвотное. Когда придет время проникнуть в сознание девочки, она будет чиста, как пустой стакан.

Не отвлекаясь на естественные потребности организма, Роуз сумеет узнать все необходимое: имя девочки, ее точное местонахождение, что ей известно и – вероятно, самое главное – кому она успела обо всем рассказать. Роуз будет лежать на своей двуспальной кровати в «эрскрузере» с четырех до десяти вечера, глядя в потолок и медитируя. И как только ее разум станет так же чист, как и тело, она примет пар из канистры в тайнике – одного небольшого вдоха будет достаточно – и снова повернет мир так, чтобы поменяться с девочкой местами. В час ночи по времени восточного побережья противница будет погружена в глубокий сон, и Роуз сможет без помех покопаться в ее памяти и сознании. Быть может, ей даже удастся внедрить в него мысль: К тебе придут люди. Они хотят помочь. Отправляйся вместе с ними.

Но, как более двухсот лет назад верно подметил поэт-фермер Бобби Бернс, «и нас обманывает рок» [21], и едва она начала декламировать первые строфы расслабляющей мантры, как, нарушая ее планы, раздался стук в дверь.

– Убирайтесь! – крикнула она. – Читать не умеете?

– Роуз, я привел к тебе Ореха, – донесся голос Ворона. – Думаю, он нашел то, что ты просила, но ему нужно твое разрешение, и дело не терпит отлагательства.

Она еще какое-то время лежала неподвижно, потом злобно выдохнула и встала, натянув футболку с призывом из Сайдуайндера «ПОЦЕЛУЙ МЕНЯ НА КРЫШЕ МИРА!», которая доходила ей до бедер. Открыла дверь.

– Для вас же будет лучше, если это действительно важно.

– Мы можем вернуться позже, – поспешно сказал Грецкий Орех. Это был некрупный мужчина, почти полностью облысевший – лишь над ушами кустились остатки шевелюры. В руке он держал лист бумаги.

– Нет, только давайте по-быстрому.

Они уселись за стол в отсеке, служившем одновременно гостиной и кухней. Роуз выхватила листок из рук Ореха и бегло просмотрела его. Это была с виду очень сложная химическая формула с множеством шестиугольников. Ей она ни о чем не говорила.

– Что это?

– Очень сильное успокоительное, – объяснил Орех. – Новое и вполне легальное. Джимми получил рецепт от одного из наших людей в Агентстве национальной безопасности. Оно вырубит девчонку без риска передозировки.

– Возможно, это именно то, что нам требуется, – произнесла Роуз все тем же недовольным тоном. – С этим что, никак нельзя было подождать до завтра?

– Извините, виноват, – промямлил Орех.

– Нечего извиняться, – вскинулся Ворон. – Если ты хочешь, чтобы мы взяли эту девчонку быстро и аккуратно, мне нужно время не только для того, чтобы раздобыть это снадобье. Необходимо также успеть организовать его доставку на одну из наших точек сбора корреспонденции.

Узел располагал сотнями подобных точек по всей территории США. Обычно это были ячейки в местных почтовых отделениях или филиалах Ю-пи-эс. Но их использование требовало заблаговременного планирования, потому что члены семьи перемещались только на своих кемперах. Истинные скорее вскрыли бы себе вены, чем воспользовались общественным транспортом. Существовала возможность нанять частный самолет, но перелеты причиняли огромные неудобства; они все плохо переносили высоту. Грецкий Орех предполагал, что дело в строении нервной системы, радикально отличавшей Истинных от лохов. Но Роуз в данном случае нервировала не высота, а некоторые организации, содержавшиеся за счет налогоплательщиков. После 11 сентября все службы национальной безопасности страны тщательно отслеживали любые частные рейсы, а главным правилом Истинного Узла было никогда не привлекать к себе внимания властей.

вернуться

21

Р. Бернс. Полевой мыши, гнездо которой разорено моим плугом. Пер. С. Маршака.