Роуз опустилась рядом с ней на колени. Яркий свет автомобильных фар должен был бы превратить ее лицо в неприятную маску из белой кожи, исполосованной черными тенями, но на самом деле она стала еще красивее. Она снова погладила щеку Энди.

– Не надо страха. Ничего не бойся.

Затем Роуз повернулась к одной из женщин – неброскому созданию, которое звали Тихоня Сари, – и кивнула ей. Та кивнула в ответ и скрылась внутри огромного кемпера Роуз. Тем временем остальные начали выстраиваться вокруг лежака. Энди стало жутковато. Происходящее напоминало жертвоприношение.

– Ничего не бойся. Скоро ты станешь одной из нас. Войдешь в нашу семью.

Так и будет, думала Роуз, если только ты не выпадешь из цикла. Иначе нам останется только сжечь твою одежду в бочке позади общественной уборной, а завтра двинуться дальше. Попытка не пытка.

Но она от души надеялась, что ничего плохого не произойдет. Ей нравилась Энди, а ее талант усыплять мог им очень пригодиться.

Сари вернулась с металлическим сосудом, напоминавшим термос. Она передала его Роуз, которая отвинтила красную крышку. Под ней были распылитель и клапан. Этот баллон напомнил Энди средство от тараканов. Ей отчаянно захотелось вскочить с лежака и пуститься в бегство, но воспоминание о кинотеатре подействовало отрезвляюще. Руки, проникшие в голову, не дававшие вырваться.

– Дедушка Флик? – позвала Роуз. – Не согласитесь ли возглавить церемонию?

– С превеликим удовольствием, – отозвался старик из кинотеатра. На нем были просторные розовые шорты в бермудском стиле, белые гольфы, скрывавшие костлявые ноги почти до колен, и сандалии, в каких обычно изображают Иисуса. Энди он напомнил дедушку Уолтона [4]после пары лет в концлагере. Он поднял руки, и остальные последовали его примеру. Темные силуэты в ярком свете фар походили на странную цепочку бумажных кукол.

– Мы Истинный Узел, – провозгласил Дедушка Флик. Голос, исходивший из его впалой груди, больше не дрожал: это был густой, сочный бас гораздо более молодого и сильного мужчины.

–  Мы Истинный Узел, – повторили они. – То, что связано по-настоящему крепко, развязать невозможно.

– Перед нами женщина, – продолжал Дедушка Флик. – Присоединится ли она к нам? Свяжет ли свою жизнь с нашими, будет ли одной из нас?

– Скажи «да», – велела Роуз.

– Д-да, – выдавила Энди. Ее сердце уже не билось, а вибрировало как струна.

Роуз открыла клапан сосуда. Раздался чуть слышный печальный вздох, и появилось облачко серебристого тумана. Казалось, его должен был немедленно развеять легкий вечерний бриз, но оно висело над сосудом до тех пор, пока Роуз не наклонилась чуть вперед и не подула своими бесподобными коралловыми губами. Облачко – немного похожее на выноски в комиксах, но без слов – поплыло и остановилось в точности над поднятой к небу головой Энди. Ее глаза были широко распахнуты.

– Мы Истинный Узел, и мы выстоим, – возвестил Дедушка Флик.

–  Sabbatha hanti, – хором произнесли остальные.

Туман начал опускаться. Очень медленно.

– Мы Избранные.

–  Lodsam hanti, – отозвались другие.

– Дыши глубоко, – сказала Роуз и мягко поцеловала Энди в щеку. – Увидимся на той стороне.

Может быть.

– Мы счастливейшие из счастливых.

–  Cahanna risone hanti.

А потом подхватили все вместе:

– Мы Истинный Узел, и мы…

Но Энди уже ничего не слышала и не видела. Серебристое вещество легло ей на лицо, и стало холодно, очень холодно. Когда она вдохнула его, оно зажило своей собственной мрачной жизнью и подняло внутри ее громкий крик. Ребенок, сотканный из этого тумана – она не могла разобрать, мальчик или девочка, – старался спастись бегством, но кто-то резал его. Роузрезала, а остальные окружили ее (тесным узлом) и включили десятки фонариков, освещая долгое и медленное убийство.

Энди попыталась вскочить со своего ложа, но обнаружила, что у нее больше нет тела, которым можно управлять. Ее тела уже не существовало. Осталась только боль в образе человеческого существа. Боль умирающего ребенка и ее собственная боль.

Прими это.Мысль стала подобием холодной целительной повязки, наложенной на открытую рану, в которую превратилось ее тело. Это единственный способ перейти на другую сторону.

Я не могу. Я ведь всю свою жизнь бежала именно от этой боли.

Возможно. Но сейчас тебе бежать некуда. Прими это. Проглоти. Впитай в себя пар или умри.

Истинные стояли, воздев руки и нараспев повторяя древние слова: sabbatha hanti, lodsam hanti, cahanna risone hanti. Они наблюдали, как блузка Энди Штайнер вдруг стала плоской там, где только что обрисовывались очертания груди, как ее юбка легла складками, похожими на поджатые губы. Они следили за ее лицом, приобретшим цвет разбавленного водой молока. Только ее глаза оставались прежними, хотя вращались, словно два надувных шарика, на ниточках нервных окончаний.

Но и они сейчас исчезнут, подумал Грецкий Орех. Она недостаточно сильна. Я думал, ей хватит энергии, но ошибался. Вероятно, она еще вернется пару раз собственной тенью, а потом окончательно выпадет из цикла. Ничего не останется, кроме груды тряпок.

Он попробовал вспомнить собственное Превращение, но в памяти всплывала только полная луна над головой, а еще большой костер вместо света фар. Костер, ржание лошадей… и боль. Можно ли на самом деле по-настоящему вспомнить ту боль? Едва ли. Ты помнишь только, что было больно, но никогда не сможешь пережить это ощущение снова.

Лицо Энди возникло подобно привидению над столом медиума. Ее блузка натянулась, приняв очертания плоти, под юбкой обрисовались бедра, тоже вернувшиеся в этот мир. И она издала крик предсмертной агонии.

–  Мы Истинный Узел, и мы выстоим, – пропели остальные, стоя в перекрестных лучах фар. – Sabbatha hanti. Мы Избранные, lodsam hanti. Мы счастливейшие из счастливых, cahanna risone hanti.

Они не замолчат, пока все не закончится. Так или иначе, оставалось уже недолго.

Энди снова начала исчезать. Ее тело сделалось похожим на почти прозрачное, лишь слегка затемненное стекло, сквозь которое Избранные могли видеть скелет и жутковатую усмешку черепа с мерцающими в зубах серебряными пломбами. Глаза закатились в глазницах, которых, по сути, уже не существовало. Энди продолжала кричать, но звук стал слабым эхом, как будто истинный его источник находился где-то в конце длинного коридора.

Роуз решила было, что она сдалась, как делали все они, когда боль становилась непереносимой, но эта крошка оказалась крепкой. Она вновь и вновь возникала из небытия, не переставая кричать. Ее вновь материализовавшиеся руки вцепились в Роуз и с отчаянной силой притянули к себе. Роуз не сопротивлялась и почти не замечала боли.

– Я знаю, чего тебе хочется, куколка. Возвращайся и получишь это.

Она склонилась совсем низко, лаская верхнюю губу Энди языком, пока та не превратилась в туман. Но глаза Энди продолжали смотреть на Роуз.

–  Sabbatha hanti, – пели они. – Lodsam hanti. Cahanna risone hanti.

И лицо Энди вернулось, постепенно возникло вокруг ее выпученных, исполненных мучительной боли глаз. За лицом последовало все тело. Лишь мгновение Роуз видела кости державшей ее руки, а потом они обросли плотью.

Роуз еще раз поцеловала Энди. Превозмогая боль, та ответила на поцелуй, и Роуз вдохнула частичку самой себя прямо ей в горло.

Я ее хочу. И я всегда получаю то, чего хочу.

Энди начала пропадать, но Роуз уже видела, что она побеждает, больше не выталкивая из себя, а втягивая с криками в легкие новую жизненную силу.

Ее организм принял первую дозу пара.

Новый член Истинного Узла провела эту ночь в постели с Роуз О’Хара и впервые в жизни осознала, что секс – это не только страдания и страх. От криков на лужайке у нее воспалилось горло, но она снова закричала, когда это чувство – наслаждение, сравнимое по остроте только с болью Трансформации, – овладело ею и будто сделало ее тело опять прозрачным.