— Они стоят у входа. Мне их проводить?.. — спросила она немного потерянным голосом.

Тайи ответила с запозданием:

— Да… Пусть он проваливает.

— …Как скажешь, — нежно кивнула девушка и пошла в коридор.

А там, за серебристой дверцой на узком трапе стоял Фан Линь. Руки его были в карманах, а взгляд устремлён в горизонт над тёплым морем, над котором уже заходило круглое и всё ещё золотистое солнце — на водной ряби играли его блики.

Мая стояла возле мужчины, очень тихо, и старалась на него не смотреть — она тоже поглядывала то в морскую даль, то на свои ноги. Вскоре серебристая дверь открылась и вышла девушка в костюме. Она сказала сухим, но и нежным, как песочек, голосом:

— Прошу вас уйти.

— Валю, валю, — ответил Фан Линь и побрёл на пляж. Мая потянулась за ним; они прошли место съёмок, потом ещё немного, и уже вскоре пара шагала по полосе вязкого белого песосчка, обрамлённой с одной стороны морем, наряжённым в золотистые цепочки, а с другой — умеренно высоким меловым каменным склоном.

Мая, нежно ступая сандалиями по пляжу, рассматривала белые ракушки; но вдруг девочка заметила что-то и остановилась. Она увидела небольшой вырытый и наполненный водой пруд, в котором лежала, сжимая щупальца, миниатюрная осьминожка.

— Дети выкопали и засунули, — сказал, заметив её взгляд, Фан Линь. Мая кивнула и подошла к пруду. Девочка постояла возле осьминожки, наклонилась и осторожно взялась за животное, которое сразу стало заплетаться вокруг её рук; девочка быстрыми шажками понесла его к морю. Мая зашла в воду и отпустила осьминожку, которую сразу увлекла нежная и тёплая волна.

Потом девочка ещё некоторое время стояла посреди воды. Она прополоскала ноги и, утопая в мокром песочке, вышла на берег. Девочка повернулась к Фан Линю и легонько ему улыбнулась.

Мужчина всё это время следил за ней с каменным выражением лица. Наконец он закинул голову, вгляделся в небеса и сделал глубокий вдох.

— …Ладно, так и быть. Слушай история.

Фан Линь присел на песок и завёл свой рассказ.

Случилось это двадцать лет назад… Хотя нет, случилось это тридцать лет назад, когда он лишился своей культивации и стал простым смертным. Первое время Фан Линь не отчаивался. Нет, он боролся. Он боролся и верил, что всё ещё можно исправить. Что он найдёт выход, ведь он гений, а как это гений может не найти выход? Он пробовал все возможные средства, читал древние трактаты, обращался к самым могущественным существам всего мира… Он шёл на любые меры, он не желал предаваться отчаянию. Это был его период надежды, и длился он целых десять лет… Но ни одно пламя не может гореть вечно.

В какой-то момент Фан Линь зачах. Поселился на своей родной свалке, — ибо счёл это закономерным, — и занялся самобичеванием. Саморазложением. Он много пил, пил не просыхая. Он буянил и рисковал своей жизнью творя всевозможные глупости. Однажды он напился и то ли случайно, то ли следуя бессознательной воле, заснул прямо на проезжей части.

Когда он проснулся, за ногу его тащила, скалясь, юная девочка с бронзово-золотистыми волосами. Тайи всегда была с ним, она осталась с ним, даже когда все остальные от него отвернулись. Она сохраняла веру дольше даже его самого… Но мужчина воспринимал это как данность. Ведь она же броня, просто вещь, думал он на пьяную голову. Разумеется, она его не оставит. Ведь куда она тогда пойдёт? Никуда, ей некуда идти, — повторял он про себя, пока она укладывала его в кровать…

Но однажды даже эта иллюзия для него рухнула. Однажды он обнаружил письма Тайи. Однажды он узнал, что она хочет уйти от него, сделать карьеру. И какую! Карьеру актрисы. Когда мужчина это узнал, когда он понял, что его хотя бросить, она хочет его бросить, как и все остальные, половину из которых он прогнал сам… Он, пьяный и отчаянный, взбесился. Он разорвал все её письма и журналы, сжёг платья, которые она покупала себе тайно, а потом долго, долго орал на неё, что она просто вещь, что вещи принято класть в курган после смерти владельца, что он заберёт её вместе с собой в могилу…

— Я вёл себя как полный урод, — рассказывал Фан Линь. — А она меня слушала, слушала, а потом развернулась и ушла…

Мужчина замолчал и опустил голову. А потом, уже закончив свой рассказ, он уже только для себя вспомнил ещё одну, последнюю деталь.

Когда дверь захлопнулась, а он лежал пьяный и красный на земле, после своей тирады, он услышал за порогом тихий, тихий плач…

Мужчина вздохнул, повесил голову и сказал:

— Как же хочется треснуть себя головой об стену…

Закончив изливать свою душу, Фан Линь и дальше сидел на земле и смотрел за закатом над морем. В голове мужчины стало теперь пусто, а на сердце снова напомнил о себе тяжёлый груз сожаления и вины. У мужчины как будто в груди открылась мокрая бездна, в которую проваливался каждый его вздох. Фан Линь подумывал пустить на воду камешек, чтобы он попрыгал по ней, как водный паучок, но не нашёл камня подходящей формы и просто вонзил свои руки пальцами в песок.

Мужчина вполне бы мог сидеть так ещё минут тридцать, предаваясь меланхолии и не обращая никакого внимания на Маю, которая смотрела на него немного неуверенными и печальными глазами, но неожиданно девочка сама к нему обратилась:

— Мастер, мне…

— Просил же… Без «Мастера».

— А… Да. Извините, я пока ничего не придумала.

— …Дурно же у тебя фантазией, — покачал головой мужчина и поднялся, осыпаясь песком, на ноги.

— Ладно, фу… Знаю, можешь не начинать. Я был пьян, в отчаянии… Оправдания я и сам себе могу найти, если надо. Обойдусь без адвоката.

— Я… — Мая сжала губки. — Но Мастер, вы… Может вам извиниться, тогда Тайи…

— Что? Простит меня? Она не в обиде, если что. Прошло уже почти двадцать лет, она не дура столько лет злиться. К тому же… — Фан Линь покачал головой. — Я не собираюсь перед ней извиняться. Никогда.

— Мастер…

— Цыц. В ближайшие пять минут «Мастер» у нас запретное слово. Любые обращения, начинающиеся с «Мастер!» или «Мастер…» будут жестоко игнорироваться. Ясно?

Мая кивнула.

— И славно… Тебе самой как, кстати? Называть тебя Маей? Или Тан Мэй? Или просто коротышкой?

— Предлагаю юная госпожа, — неожиданно раздался приятный женский голос. Фан Линь и Мая повернулись. По лесенке, вдоль утёса, спускалась женщина в чёрно-белом одеянии служанки, слегка тяжеловесном, с рюшами, но без чепца.

Ветра сейчас не было, и бледно-рыжие волосы женщины, немного светлее песка, освещённого закатом у неё под ногами, спадали ей за спину. На губках женщины блестела светло-розовой помадой улыбка, а её золотистые глаза немного щурились.

Цинь Жуа встала перед Маей и совершила поклон; потом она повернулась к Фан Линю и приветствовала его лёгким кивком; мужчина улыбнулся в ответ и спросил немного уставшим голосом:

— Почему так рано? Так не терпится на наше свидание?

Женщина ответила просто:

— Отчасти; но больше меня поджимает время, и я хотела бы узнать, как поживает ваш план?

— Семейка Тан уже знает, что ты нас прячешь? — поинтересовался Фан Линь.

— Почти; сейчас они верят, что у меня возникли некоторые проблемы с тем, чтобы доставить юную госпожу на место. Впрочем, вполне возможно, что на самом деле в мою ложь не поверили, и за нами уже устроили погоню. В таком случае времени у нас преступно мало, — рассказывала она нежным и спокойным голосом.

— Вот как, — кивнул Фан Линь и усмехнулся: — Плохо, потому что мой план разбился в дребезги.

— Мне очень жаль.

— Ничего, бывает.

— Позвольте поинтересоваться, есть ли для такого случая запасной план?

— Если только наше свидание, — усмехнулся Фан Линь.

— Ох… Значит я для тебя запасной план? Как грубо, — Цинь Жуа фальшиво изобразила обиженность.

— Ха… — Фан Линь же устало выдохнул и спросил:

— Так ты пойдёшь?

Женщина промолчала; она осмотрела сперва мужчину, очень задумчиво, потом перевела взгляд на девочку, которая смущённо косилась вбок и стояла в сторонке, — на пару шажков дальше, чем находилась она вначале их разговора.