У конторки автопроката я подписался во всех мыслимых и немыслимых страховых формах и получил ключи от «крайслера». Молодая женщина махнула рукой в сторону автостоянки, простиравшейся не меньше чем на милю.

– Ряд Д, место двадцатое. Не пропустите. Машина красная.

Я вышел на яркое солнце и ходил по стоянке, пока не нашел красную машину размером с небольшую яхту. Я открыл дверцу – внутри было еще жарче, чем снаружи. Здесь пахло, как в коробке от Биг Мака.

Сорок минут спустя я миновал наконец упомянутую в описании большую скалу и доехал до того места, где дорога делилась надвое. Одна часть вела к старому фермерскому дому, другая терялась среди дубовой рощи. Я заметил за деревьями блеск металла и колыхание чего-то желтого и свернул налево.

Желтые ленты были привязаны к стволу каждого дерева и к металлической изгороди, на которой висел черно-белый знак «Опасно! Электричество! Границ не нарушать!» Выйдя из машины, я подошел к забору. В пятидесяти футах от меня грязная дорога заканчивалась подъездом к белому гаражу. Рядом стоял квадратный трехэтажный дом с приподнятой верандой и колонной с флюгером. Нажал на кнопку на небольшой коробочке рядом с воротами, и из нее послышался тот же бас, который я слышал только что по телефону.

– Немного запоздали. Подождите. Сейчас я вас впущу.

Коробочка загудела и ворота открылись.

– Не забудьте закрыть за собой, – приказал голос. Я въехал внутрь, вылез из машины и закрыл ворота. Электронный замок водрузил на место стержень толщиной с мой кулак. Я снова сел за руль и поехал к гаражу.

Прежде чем я остановился, на веранде появился сгорбленный старик в белой рубашке с короткими рукавами и сером галстуке. Он ковылял по террасе, делая мне знаки остановиться. Я выключил мотор и стал ждать. Старик спустился по ступенькам, ведущим на лужайку. Я открыл дверь и встал.

– О'кей, – сказал старик. – Я вас проверил. – Полковник Флаф был комендантом лагеря Кэмп Крэнделл до семьдесят второго года. Но должен вам сказать, у вас весьма странный вкус в выборе автомобилей.

Он явно не шутил – Хаббел совсем не походил на человека, который станет тратить время на юмор. Встав примерно в ярде от меня, он рассматривал машину. В его маленьких черных глазках светилось отвращение. У Хаббела было широкое лицо с крючковатым носом, напоминавшим совиный клюв.

– Машина взята напрокат, – пояснил я, протягивая ему руку.

Он взглянул на меня с таким же отвращением, как на мой автомобиль.

– Хотелось бы, чтобы в вашей руке что-то лежало.

– Деньги?

– Удостоверение личности.

Я показал ему водительские права. Он склонился над ними так, что кончик носа практически касался пластика.

– Я думал, что вы из Миллхейвена. Это ведь в Иллинойсе.

– Я действительно остановился там ненадолго.

– Довольно странное место, – выпрямившись, старик подозрительно взглянул на меня. – А откуда вы узнали мое имя?

Я сказал, что просмотрел подшивки газет Танжента за шестидесятые годы.

– Да, мы часто попадали в эти газеты, – кивнул старик. – Обыкновенная безответственность. Заставляет задуматься о патриотизме этих людей, не правда ли?

– Они, возможно, не ведали, что творят.

Старик снова посмотрел на меня в упор.

– Не обманывайте себя. Эти подонки даже подкладывали бомбу нам под дверь.

– Наверное, это было ужасно.

Он проигнорировал мою попытку проявить сочувствие.

– Видели бы вы письма, которые я получал, – люди даже освистывали меня на улицах. Думали, что делают как лучше.

– Люди придерживаются разных точек зрения.

Он сплюнул на землю.

– Но главная – одна.

Я улыбнулся.

– Хорошо, пойдемте, – сказал Хаббел. – У меня сохранились все записи, как я и сообщил по телефону. Все в идеальном порядке, не стоит даже беспокоиться на этот счет.

Мы медленно двинулись к дому. Хаббел сообщил, что переехал из города и установил этот забор в шестидесятом году.

– Они заставили меня жить как посреди минного поля. Вот что я вам скажу, никто не идет на такую работу, если не стоит твердо за красное, синее и белое. Он стал подниматься по лестнице, ставя обе ноги на ступеньку, прежде чем шагнуть на следующую.

– Раньше я даже держал у входной двери ружье. И обязательно использовал бы его для защиты своей страны. – Мы ступили на террасу и пошли к двери. – Вы говорите, у вас есть шрамы?

Я кивнул.

– Как вы их получили?

– Осколки снаряда.

– Покажите.

Я снял пиджак, расстегнул рубашку и стянул ее с плеч, чтобы показать ему грудь. Потом повернулся, чтобы он мог видеть спину.

– Очень хорошо, – сказал он. – У вас наверняка остались внутри осколки.

Злость моя сразу испарилась, когда обернувшись, я увидел, что в глазах его стоят слезы.

– Иногда я не могу пройти проверку металлоискателем, – подтвердил я.

– Заходите, – сказал Хаббел, открывая дверь. – И скажите, что я могу для вас сделать.

В заставленной гостиной старого фермерского дома царил длинный деревянный стол, по обе стороны которого стояли кресла с высокими спинками. Между столом и стеной стоял американский флаг. На стене в рамочке висело письмо из Белого дома. Еще в комнате стояли диван, неустойчивое кресло-качалка, журнальный столик. Телевизор находился на нижней полке шкафа, забитого книгами и кипами рукописных журналов, которые очевидно были плодом деятельности Хаббела.

– Что за книгу вы хотите написать? – Хаббел устало опустился за стол. – Вас интересуют ребята, с которыми вы служили?

– Не совсем, – сказал я и произнес речь о том, что меня интересуют судьбы представителей разных штатов, побывавших на полях сражений.

Хаббел посмотрел на меня подозрительно.

– Я надеюсь, это не будет одна из тех лживых книг, где наших ветеранов изображают как кучку преступников.

– Конечно нет.

– Потому что все это неправда. Люди все чаще рассуждают об этом посттравматическом – как бишь его там, но все это выдумала кучка журналистов. Я могу рассказать вам о мальчиках из Ташкента, которые вернулись с войны такими же чистыми, какими были до призыва.

– Меня интересует определенная группа людей, – сказал я, забыв добавить, что группа эта состоит всего из одного человека.

– Ну конечно. Позвольте рассказать вам об одном пареньке – Митче Карвере, сыне местного пожарника, который стал во Вьетнаме превосходным десантником.

И он рассказал, как Митч вернулся из Вьетнама, женился на учительнице, стал пожарником, как и его отец, и вырастил двух отличных сыновей.

– Насколько я понял, у вас есть характеристики тех, кто пошел в армию добровольно, – сказал я, когда рассказ был закончен.

– А как же! Я лично разговаривал с каждым, кто поступал в армию. Хорошие, отличные ребята. Я поддерживал с ними отношения, гордился ими. Хотите посмотреть список?

Он махнул в сторону длинного ряда рукописных журналов:

– Там записано имя каждого из этих мальчиков. Называю это своим Свитком Славы. Принесите мне пару книг, и я все покажу вам.

Я встал и направился к книжным полкам.

– Не могли бы мы начать с шестьдесят первого года?

– Если хотите узнать кое-что по-настоящему интересное, лучше взять шестьдесят восьмой – там миллион отличных историй.

– Но я работаю над шестьдесят первым.

Лицо Хаббела исказило подобие улыбки, он ткнул крючковатым пальцем в мою сторону.

– Готов спорить, вас призвали в шестьдесят первом.

Меня призвали в шестьдесят седьмом.

– Угадали, – обрадовал его я.

– Запомните – меня не проведешь. Шестидесятый – шестьдесят первый находятся во втором журнале справа.

Я взял с полки тяжелую книгу и отнес ее к столу. Хаббел с церемонным видом открыл обложку. На первой странице действительно было написано «Свиток Славы». Старик листал страницы с именами, пока не добрался до шестьдесят первого года. Тогда он начал водить пальцем по строчкам. Имена были записаны в том порядке, в каком призывались в шестьдесят пятом году их владельцы.