Я отложил ручку. Теперь у меня была книга – «Царствие небесное». Мне хотелось завернуться в нее, как в одеяло. Хотелось убежать в эту историю, как маленькому Чарли, который, не став еще Чарли, мечтал слиться с синими розами на голубом фоне в моей спальне; стать листочком вяза на Ливермор-авеню, шипением сигареты, добрым голосом в темноте, серебряным светом, который привиделся ему на секунду на голове мужчины, пылью, пляшущей в луче света, проецирующего изображение на экран полупустого кинотеатра.
4
Уик-энд прошел так же, как все предыдущие дни, если не считать двух исключений. Рэнсом предложил мне спуститься с рукописью вниз и там, на столе в столовой, я радостно вычеркивал из того, что было написано еще в Нью-Йорке, абзацы и целые страницы, и с помощью мягких черных карандашей, очиненных до безукоризненной остроты в какой-то хитрой машинке, писал на желтых страницах блокнота новые подробности о детстве Чарли Карпентера.
Рэнсому не жаль было поделиться со мной дорогими фирменными карандашами, электроточилкой и блокнотами, но его угнетала и раздражала идея, что мне требуется непрерывно работать в течение двух-трех часов в день. Мне пришлось столкнуться с этой проблемой сразу же, как только Джон помог мне устроиться поудобнее за обеденным столом.
Он подозрительно посмотрел на блокнот, на электроточилку, на стопку листков с записями.
– Кажется, у тебя еще один мозговой штурм?
– Что-то вроде этого.
– Наверное, для тебя это хорошие новости.
Он так резко повернулся и ушел в гостиную, что я последовал за ним. Упав на диван, Джон тупо уставился в телевизор.
– Что случилось? – удивленно спросил я.
Но он даже не посмотрел в мою сторону. Мне вдруг пришло в голову, что с Эйприл он, возможно, вел себя так же. Выдержав эффектную паузу, Джон заявил:
– Если ты собираешься все время работать, то мог бы с таким же успехом вернуться в Нью-Йорк.
Очень многие думают, что книги пишутся между делом, в перерывах между рюмками или одним махом после прогулки по равнинам Йоркшира. Очевидно, Джон Рэнсом был одним из этих людей.
– Джон, – сказал я. – Я знаю, что ты переживаешь сейчас ужасное время, но я не понимаю, почему ты ведешь себя так.
– Как?
– Забудем об этом, – предложил я. – Просто постарайся понять, что я вовсе не пренебрегаю тобой лично.
– Поверь мне, – сказал Джон. – Я привык жить среди эгоистичных людей.
Весь остаток дня Джон не разговаривал со мной. Он приготовил себе обед, открыл бутылку вина, съел и выпил все это перед телевизором. Когда «шоу Уолтера Драгонетта» прервали на один день, Джон стал смотреть подряд все программы новостей, когда закончились и они, он переключился на канал Си-эн-эн, а потом – на «Ночную линию». Он прервал просмотр всего на несколько минут, когда закончил есть. Взяв стакан, Джон прошел к телефону, позвонил в Аризону своим родителям и сообщил им об убийстве Эйприл. К этому времени я успел вернуться в столовую, приготовив себе сэндвич, и слышал, как Джон сообщает родителям, что его старый армейский друг, писатель Тим Андерхилл специально «приехал из Нью-Йорка, чтобы помочь мне справиться со всеми делами. Ну, понимаете – отвечать на телефонные звонки, разбираться с прессой, организовывать похороны». Он закончил разговор, пообещав встретить их в аэропорту. После «Ночной линии» Джон выключил телевизор и поднялся наверх.
На следующее утро я вышел из дому, чтобы немного прогуляться до прибытия первых репортеров. Когда я вернулся, Рэнсом выскочил мне навстречу из кухни и спросил, не хочу ли я выпить кофе. Или, может быть, сварить мне яйца? Мы должны позавтракать, прежде чем отправимся к его тестю и сообщим о смерти дочери.
Хочет ли он, чтобы я был рядом, когда он обрушит эту новость на Алана? Конечно, хочет – если только я не предпочту остаться дома и работать. На это он тоже не обидится.
Либо я перестал быть в его глазах таким законченным эгоистом, как вчера, либо Джон решил меня простить.
– Мы можем выйти через заднюю дверь и пролезть через дыру в заборе. Репортеры даже не поймут, что нас нет в доме.
– Есть какие-нибудь новости, которых я не знаю? – поинтересовался я.
– Вчера вечером я звонил домой декану. Он наконец-то понял, что я никак не могу дать гарантии, что все неприятности закончатся к сентябрю. Сказал, что попытается успокоить попечителей и бывших выпускников. Он думает, что надо устроить что-то вроде вотума доверия в мою пользу.
– Значит, о работе ты можешь не волноваться?
– Кажется, да.
* * *
Другое необычное событие этого уик-энда произошло непосредственно перед нашим визитом к Алану Брукнеру. Джон вернулся в кухню, чтобы сообщить мне, что у Алана, похоже, снова один из его «удачных» дней.
– Он делает «кровавую Мэри», значит, он, по крайней мере, в хорошем настроении.
– "Кровавую Мэри"?
– Он делал этот коктейль для нас с Эйприл, когда мы приходили навещать его по воскресеньям.
– Ты сказал ему, зачем тебе надо с ним увидеться?
– Я хочу, чтобы он успел сначала расслабиться.
В этот момент зазвонил звонок, и в дверь забарабанили кулаками.
Едва слышный голос попросил Джона открыть дверь. Журналисты обычно делали это далеко не так вежливо.
– Давай сматываться отсюда, – сказал Джон. – Выгляни в окно, проверь – не обходит ли кто-нибудь вокруг дома.
Едва я прошел под аркой, как зазвонил телефон. Затем в дверь снова дважды ударили кулаком, и тот же голос уже прокричал:
– Полиция, мистер Рэнсом, откройте, пожалуйста, нам необходимо с вами поговорить.
Полицейские заглянули в окна, за одним из которых я увидел лицо детектива Уилера, а за другим – пышные усы детектива Монро.
– Откройте, Андерхилл, – сказал он.
А в это время из автоответчика послышался голос Пола Фонтейна.
– Мистер Рэнсом, мне сообщили, что вы игнорируете просьбы стучащих к вам в дверь полицейских. Не будьте с мистером Андерхиллом плохими мальчиками, впустите в дом добреньких полицейских. В конце концов, каждый полицейский...
Открыв дверь, я быстро кивнул Монро и Уилеру и кинулся к телефону.
– Это Тим Андерхилл, – сказал я в трубку. – Мы подумали, что к нам стучат репортеры. Я только что впустил ваших людей.
– ...Полицейский – ваш друг. Будьте хорошими мальчиками и поговорите с ними, хорошо? – Он повесил трубку, прежде чем я успел что-то ответить.
Кипя от негодования, Джон кинулся из коридора в гостиную. Тыча пальцем в сторону трех темных фигур, он истошно завопил:
– Я хочу, чтобы эти люди убрались отсюда прямо сейчас, слышишь меня? – Он бросился вперед, но неожиданно остановился. – О, простите.
– Ничего, мистер Рэнсом, – сказал Уилер.
Оба детектива прошли в гостиную, но увидев, что Джон не идет к ним навстречу, остановились на полпути. Засунув руки в карманы, Монро окинул долгим изучающим взглядом висящие на стене картины.
– Вы сидели с нами во время допроса, – сказал Джон.
– Я – детектив Уилер, а это – детектив Монро. Монро холодно улыбнулся.
– Кажется, я знаю, что привело вас сюда, – продолжил Джон.
– Лейтенант был несколько удивлен вашими вчерашними замечаниями, – сказал Уилер.
– Я ничего не говорил, – сказал Джон. – Это все он. Если уж быть точным, – он сложил руки на груди поверх живота.
– Может, мы можем присесть? – произнес Уилер.
– Да, конечно, – сказал Джон, направляясь к ближайшему креслу.
Я тоже сел в кресло, а Монро и Уилер – на диван.
– Я должен повидаться с отцом Эйприл, – сказал Джон. – Он до сих пор не знает, что произошло.
– Может, хотите позвонить ему и сказать, что задержитесь? – спросил Уилер.
– Это не имеет значения.
Детектив понимающе кивнул.
– Что ж, как хотите, мистер Рэнсом. – Он открыл блокнот.
Джон ерзал на кресле, как школьник, которому надо выйти во время урока. Уилер и Монро внимательно посмотрели на меня, и Монро снова улыбнулся своей ледяной улыбкой.