– И ты сможешь с этим смириться? – спросил я, хотя ответ был ясен с того момента, когда Джон вошел в палату.

– Я знаю, кто убил мою жену, и этот сукин сын мертв. Могу ли я с этим смириться? Конечно, могу, – Джон посмотрел на часы. – Эй, я уже опоздал на встречу в банке. С тобой все в порядке? Тебе нужно что-нибудь еще?

Я попросил его заказать мне авиабилет на послезавтра и сообщить об этом Маккендлессу.

Книга Алана Брукнера помогла мне отвлечься от боли часа на два-три, несмотря на то, что я понимал примерно четверть того, о чем читал. Книга была напряженной и элегантной, как струнный квартет Элиота Картера, и примерно такой же легкой для восприятия. После того как маленькая румяная медсестра сделала мне чудодейственную инъекцию, книга стала гораздо понятнее, но речь в ней шла так или иначе об иллюзорных вещах.

Я услышал звук закрывающейся двери и, подняв глаза, увидел идущего к кровати Майкла Хогана. Его длинное красивое лицо казалось сейчас не более выразительным, чем железная маска Маккендлесса, но, когда он подошел ближе, я увидел, что это следует отнести за счет усталости.

– Я решил зайти к вам, прежде чем отправлюсь домой. Можно присесть?

– Конечно, садитесь, – сказал я, и Хоган устало опустился на стул. От его мятого полосатого костюма исходил запах пороха и дыма. Я поглядел на лицо Хогана, по-прежнему красивое, несмотря на чудовищную усталость, и понял, что такой же запах я вдыхал последний раз у сгоревшего дома Санчана. Как и Фонтейн, Хоган провел большую часть вчерашнего дня рядом с горящими зданиями и не успел с тех пор побывать дома.

– Вы выглядите лучше, чем я думал, – сказал Хоган. – Как идут дела? Вам очень больно?

– Спросите меня об этом часа через полтора.

Хоган выдавил из себя улыбку.

– Насколько понял, беспорядки прекратились, – сказал я, но Хоган только отмахнулся и посмотрел на меня взглядом, пронзившим меня, подобно электрическому заряду.

– Знаете, то, что пытались сделать вы с Рэнсомом, было исключительно глупо, – сказал он.

– Мы не знали, кому можно доверять. Мы думали, что никто не поверит нам, если только мы не схватим его в его старом доме и не заставим говорить.

– А как же вы собирались заставить его говорить?

Хоган старался не упоминать имени Фонтейна – процесс, предсказанный Джоном, уже начался.

– Как только мы связали бы его, – я представлял, что наша встреча с Фонтейном должна была закончиться именно так. – Я собирался сказать ему, что знаю, кто он на самом деле. Я мог доказать это. И у него не осталось бы другого выхода – он понял бы, что попал в ловушку.

– А доказательством должен был служить тот старик по фамилии Хаббел?

– Да. Хаббел опознал его, не колеблясь ни секунды.

– Представьте себе, – сказал Хоган. – Что завтра мы обязательно пошлем к нему своего человека. Но не ожидайте прочитать сообщение о Франклине Бачелоре в «Нью-Йорк таймс». Или даже в «Леджер». Когда мы связались с армией, они сначала ничего нам не ответили, а потом перезвонил человек из ЦРУ и сказал, что дело майора Бачелора не только является секретным, оно не подлежит рассекречиванию еще пятьдесят лет. По официальным данным, этот человек считается мертвым. И все, что про него захотят напечатать, должно быть сначала согласовано с ЦРУ. Вот так вот.

– Вот так вот, – повторил я. – Спасибо, что рассказали.

– Я еще не закончил. Насколько я понимаю, вы беседовали с лейтенантом Маккендлессом.

Я кивнул.

– И учел все его пожелания.

– Он обычно не оставляет собеседнику другой возможности. Но, возможно, он не сказал вам некоторых вещей, которые вам необходимо знать.

Я ждал, больше всего боясь, что он скажет что-нибудь про Тома Пасмора.

– Пули из пистолета старика отдали на баллистическую экспертизу. Они там еле шевелятся. Отчет будет готов не раньше чем через неделю. Но пуля, убившая нашего детектива, не могла вылететь из того же ствола, что пуля, ранившая вас.

– Вы заходите в своих заключениях слишком далеко, – сказал я. – Я был там. Я видел, как Алан выстрелил дважды. Но зачем вам это надо? – и тут я понял, зачем – если Фонтейна убил не Алан, то всю эту историю вполне можно выдать за подавление уличных беспорядков.

– Это правда. Вы видели, как Брукнер выстрелил дважды, потому что первая его пуля полетела в воздух. Вторая попала в вас – а если бы в вас попала первая, вы бы уже не увидели второго выстрела.

– Значит, первая попала в Фонтейна.

– Вы знаете, что с ним случилось? Если бы в вас попал снаряд того же калибра, от вашего плеча и ключицы осталась бы дыра. И вы ни за что бы не выжили.

– Так кто же стрелял в него? – едва задав этот вопрос, я уже знал на него ответ.

– Вы сказали Маккендлессу, что видели за кустами человека.

Да, я сказал – по крайней мере, мне казалось, что я его видел. Но даже если бы я не видел, Маккендлесс бы все равно предположил, что человек был. Я просто предложил ему то, что ему было нужно.

– В этом городе по-прежнему есть полиция, – сказал Хоган. – И рано или поздно мы его найдем.

Я увидел конец веревочки и схватился за него.

– Маккендлесс говорил мне о человеке по имени Вентура. Кажется, Николас Вентура.

– Это еще она вещь, о которой я хотел вам сообщить. Вентуру прооперировали, наложили гипс и предоставили ему палату в Центральной больнице. Но вскоре после того, как начались беспорядки, он исчез. С тех пор его никто не видел – и не думаю, что увидит.

– Но как он мог исчезнуть? – удивился я.

– Центральная – очень неорганизованное место. Наверное, просто встал и вышел.

– А по-моему, вы считаете совсем иначе.

– Я действительно не думаю, чтобы Вентура мог встать самостоятельно, а тем более покинуть больницу. – Злость в глазах Хогана, похоже, относилась к запаху гари, как будто этот запах источало его тело. – В общем, это все, что я хотел вам сказать. А теперь я вас оставлю. – Он встал и угрюмо взглянул мне в лицо. – Все это было реально.

– Слишком реально, – сказал я.

Хоган кивнул мне на прощанье и вышел из палаты, а запах его гнева и отчаяния остался висеть в воздухе и оседал, подобно пеплу, на моей одежде, простынях, на книге, которую я держал в руках.

– Я предупреждал тебя, что может случиться что-нибудь в этом роде, – сказал Том Пасмор на следующее утро, после того как я описал ему свой разговор с Хоганом. – Но я не думал, что окажусь прав до такой степени.

Слой отчаяния по-прежнему покрывал меня, так что я даже чуть не начал благодарить Бога за то, что из-за отчаяния почти не чувствую боли. Том был одет в непривычный для него угольно-черный костюм, который не был даже оживлен, как обычно, желтым жилетом или торчащим из кармана красным платком. Видимо, Том был не в лучшем настроении, чем я.

Мы оба держали перед собой страницы «Леджер», на которых преобладали фотографии сгоревших зданий и статьи о добровольцах, занятых работами по расчистке территории, без которой невозможно начать реконструкцию. В верхней части третьей страницы, где красовались когда-то фотографии жертв Уолтера Драгонетта, на сей раз поместили снимки восьми несчастных, погибших в уличных перестрелках. Все они были мужчинами, семеро – чернокожими. Белым мужчиной был детектив Пол Фонтейн. Под фотографией Пола помещалась небольшая статья, в которой перечислялись его заслуги в расследовании труднейших убийств, за которые он получил даже прозвище «Фантастика». Говорилось также о его добром нраве и чувстве юмора. Его смерть, как и смерть остальных, приписывали случайным пулям в ходе перестрелки.

На второй странице следующей секции поместили статью под названием «Дело сорокалетней давности наконец раскрыто». В статье говорилось, что расследование, проведенное лейтенантом Россом Маккендлессом, позволило наконец назвать имя преступника, убившего в октябре пятидесятого года четырех человек, – это Роберт К. Бандольер. Он работал в то время менеджером в отеле «Сент Элвин».